Которому самое место в шоу доктора Фила.
Девина, ты знаешь, я занимаюсь этим почти сорок лет, так что я разбираюсь в том, о чем говорю. Как твоя жизнь складывается?
Неплохо, Фил, громко сказала она. Я просто хочу то, что есть у вас с Робин.
В ее мыслях доктор Фил в костюме и галстуке наклонился вперед, его большие золотые часы мерцали из-под манжеты, лысину покрывала пудра, чтобы на ней не отражался студийный свет.
Если вспомнить твои предыдущие отношения, как бы ты оценила свое поведение? Ты была хорошим партнером?
Конечно.
Девина, мы не можем изменить то, чего не хотим признать.
Она подумала о своей единственной настоящей любви, о Джиме Хероне.
Я всего-то разок попыталась убить его девушку. Когда Фил посмотрел на нее так, Девина выругалась. Хорошо. Пару раз. Но она бесила до чертиков, и я не понимаю, почему он выбрал ее, а не меня.
Отношенияэто улица с двусторонним движением. И, похоже, что он был на чужом пути, не на твоем.
Что ж, тогда ему нужно было научиться пользоваться картами. Вернуться к правильному курсу. Придерживаться маршрута.
Слушай, может я простой деревенский парень
О, не мог бы ты перестать нести чушь о бедности южных штатов? У тебя состояние в четыреста миллионов долларов. Прекращай давить на жалость, вспоминая рабочий комбинезон, который ты не носишь уже целых полвека.
Воображаемый доктор Фил посмотрел ей прямо в глаза. Если бы ты состояла сейчас в отношениях, ты бы в них вкладывалась или потребляла сама?
Отвали, Фил.
Девина равнодушно потыкала вилкой сердечную мышцу. Как долго она этим занимается? Пытается найти судьбу через пищеварительный тракт?
Терпение у нее заканчивалось. И «Газ-Икс» тоже.
На волне разочарования Девина окинула взглядом свое логово. И было трудно определить, когда именно эта мысль пришла в голову, но следующее, что она понялаона поднялась на ноги и подошла к своей коллекции «Биркин».
Сумочки «Эрмес» были выставлены на всеобщее обозрение на красивом массивном столике. Она стащила его у французского графа, с которым у нее был милый романчик в течение двух недель и которого, в итоге, она выпотрошила и повесила на железном заборе.
Но зачем акцентировать внимание на неприятных моментах.
Кроме того, ее финал был прекрасным. Она перешла к большему и лучшему. В частности, к кузнецу, которого повесили, как одного из боевых жеребцов, которого он подковал.
Сейчас это казалось смешным. Но опять же, все было кратковременным. Волосы дыбом вставали и она говорила не о парнокопытном с седлом на спине.
И в этом ее проблема. Фактически, ни одни ее отношения не продлились долго. Даже Джим Херон потому что изначально он не принадлежал ей.
Ради бога, и она ведь не молодела.
Конечно, она и не старела.
Онабессмертная, алле.
Самой дорогой из всех ее сумок была культовая «Биркин» 35 из кожи гималайского крокодила с бриллиантовой фурнитурой. Бело-серый шедевр занял почетное место на инкрустированной старинной прикроватной тумбе с двумя ящиками потому что она должна была придумать ей хоть какой-то пьедестал. И, стоя перед сумкой, Девина какое-то время с наслаждением смотрела на узор чешуи, темные участки кожи располагались по краям, а кремово-белый центр служил идеальным контрастом.
Неописуемая красота.
И все же это не самая ценная вещь в ее коллекциихотя на вторичном рынке из-за размера и бриллиантов сумка стоила 400 000 долларов. Или даже больше, если она решит продать ее вместе с парным бриллиантовым браслетом. Который был в ее коллекции.
Под сумкой с ножками из белого золота, Девина выдвинула верхний ящик антикварной тумбы и протянула руку, с чувством неудовлетворенности. Она всегда причисляла себя к тем, кто не любит читать инструкции, спрашивать дорогу или следовать чьим-то указаниям. Поэтому для нее обращаться за помощью, даже если доктор Фил всегда отсылал своих клиентов к экспертам, казалось
Девина нахмурилась.
Подалась вперед.
Похлопала рукой внутри ящика. Который был, мать твою, пуст.
С громким проклятием она вырвала верхний ящик тумбочки. В нем ничего не было. И хотя зрение ее не подводило, она, как долбаная идиотка, перевернула ящик и встряхнула его.
Словно то, что она ожидала найти там, каким-то образом прилипло ко дну.
Книги не было.
В безумном порыве Девина дернула нижний ящик под ним на случай, если она не запомнила, в какой из них ее положила. Тоже пустой. Книга также не обнаружилась в ящиках стола, шелковые стринги и бюстгальтеры не имели ничего общего с обтянутым человеческой кожей фолиантом, который она искала.
Трясущимися руками Девина начала обыскивать другие свои бюро, полки с постельным бельем, кухонные шкафы, полки в ванной. Она даже хотела заглянуть под кровать, но потом вспомнила, что та представляла собой платформу с матрасом.
Где, черт возьми, моя Книга! крикнула Девина в тишину.
А потом она вспомнила
Обернувшись к дальнему углу, она пристально посмотрела на металлическую клетку размером пять на пять с миской для воды и поддоном. Проклятая штука была пуста, потому что гребаный девственный идиот, который был там, сбежал.
Ты, подлый сукин сын, выдохнула она, подходя к ней.
На самом деле это ее вина. Она явно недооценила ублюдка вероятно потому, что на самом деле он ей не был нужен. Она похитила его, повинуясь компульсивному желанию, отголоскам прошлого поведенческого шаблона. Когда ее зеркало уничтожили, пропала необходимость в защите частной собственности.
Она просто чувствовала себя одиноко.
Ты, мелкое дерьмо, прошипела Девина, посмотрев на место его заточения. Ты взял мою гребаную Книгу?
Он единственный был здесь с тех пор, как она видела ее в последний раз.
Этот гребаный ублюдок, должно быть, видел, как однажды утром она перелистывала страницы.
Девина снова повернулась к антикварной тумбочке с выдернутыми ящиками. Разумеется, было и другое объяснение, совершенно немыслимое. Поэтому она сразу отбросила его.
Книга любила ее. И, конечно, хотела быть с ней.
Нет, это маленький сукин сын забрал ее Книгу, и даже если она не собиралась использовать одно из заклинаний, чтобы найти свою настоящую любовь, ей все равно была нужна эта чертова Книга.
В конце концов, Книга принадлежала ей. А Девина была той еще собственницей.
Твою мать, пробормотала она.
Ей нужно найти проклятый фолиант.
Глава 13
Следующим вечером Мэй вернулась к воротам своего гаража с ключами от машины в руке и сумочкойна плече. Она вообще не спала в течение дня, а на Первую Трапезу затолкала в себя кусок сухого тоста, на вкус напоминавшего ржавый металлический лист.
Я скоро вернусь! крикнула она Роджеру.
Почему она ждала ответа? Словно он мог встать из ванны с ледяной водой и заказать себе что-нибудь в «Джимми Джонсе».
На задворках ее разума прозвенел предупреждающий звоночек: Когда ты разговариваешь с мертвым братом и ждешь от него ответаэто верный признак скорого безумия.
«Скорого» можно вычеркнуть.
Я передам Талле, что ты ее любишь, пробормотала Мэй, прежде чем выскользнуть из дома и запереть дверь снаружи.
Перед отъездом ей пришлось порыться в сумке в поисках солнцезащитных очков. Тот факт, что у других машин на дороге были включены фары, а ее соседи возвращались домой с работы, не имел большого значения для вампира, когда дело касалось едва заметного сияния на западном горизонте. Ее глаза болели, а кожа под одеждой предупреждающе покалывала, и это служило хорошим напоминанием о том, насколько обязательным для вампиров была политика избегания солнечного света.
Но она больше не могла оставаться в этом доме.
И да, можно было дематериализоваться. Однако ей нужно пополнить запасы льда, а вождение помогало ей успокоиться.
Удивительно, как можно чувствовать себя в ловушке, не имея ограничения в передвижении.
Коттедж Таллы находился на окраине Колдвелла, небольшая каменная жемчужина расположилась в лощине кленовых деревьев. Дорога занимала от пятнадцати до двадцати минут в зависимости от трафика, и Мэй включила радио, чтобы отвлечься от вещей, о которых она не хотела думать. Однако NPR не помогло. Ее разум все еще был забит ненужными мыслями, например, тем фактом, что тела вампиров тонут, а не всплывают в воде чего она не знала, пока не начала заботиться о Роджере в его нынешнем состоянии. Она также прекрасно понимала, что время для нее и ее брата на исходе. И ее беспокоило, что, возможно, Книга, о которой говорила Талла, не поможет решить проблему.
Может, единственным ответом на все вопросы была Церемония Проводов в Забвение, навсегда пустой дом и сокрушительное осознание того, что онапоследняя из своего рода и осталась одна на Земле.
Если общие воспоминаниялучшее, что могло быть то те, которыми нельзя поделиться с присутствующими в них людьми потому что их больше нет были наихудшими. Такое одиночество превращает тебя из участника истории в справочную книгу, и Мэй чувствовала, что утрата трансформировала абсолютно каждую ее мысль в скорбную.
Чтобы не разрыдаться, она отбросила эти рассуждения в море нежелательных мыслей и угадайте, что зацепилось за ее когнитивный крючок?
Тот боец из прошлой ночи.
Отлично.
Тем не менее, пока Мэй ехала по извилистым дорогам, ведущим в пригород, и плотность застроек уменьшалась, уступая место кукурузным полям и небольшим молочным фермам, она решила сосредоточиться именно на нем. Это было лучший вариант из худших, как сказал бы ее отец, и не то чтобы для такой мыслительной деятельности требовалось много усилий. Она могла представить Шона ясно, как день, от его обсидиановых глаз и татуировок, покрывающих все тело, до его агрессии и крови, пролитой на бетонный пол.
Она не имела ни малейшего представления о том, как можно секунду назад прощаться с жизнью, а в следующую как ни в чем ни бывало заниматься своими делами. С другой стороны, у нее возникло ощущение, что этот боец не впервые получает такую рану. Боже, если бы это случилось с ней, она бы кричала до потери сознания, даже после выздоровления.
Между тем, ему казалось, что он просто зашел не в тот отдел супермаркета.
И ради всего святого, если бы она попросила, он бы вернул Преподобного.
Может, ей стоило пойти по этому пути. Но что потом? Если Преподобный не знал о Книге, то смысл возвращать его в гараж? И, возможно, боец сделал предложение ради красного словца, чтобы похвастаться.
Да?
Съехав на грунтовую дорогу, поросшую кустами и зарослями, Мэй все еще обсуждала плюсы и минусы решения, принятого накануне вечером. Но, по крайней мере, она почти доехала до Таллы, и тогдаура! ей будет о чем подумать например, о Книге, которая неясно, существовала ли на самом деле, и в принципе могла ли помочь в ситуации с ее братом.
А пока ей нужно было сосредоточиться на плохом состоянии козьей тропы. Она пробивалась по рытвинам, свет фар скакал вверх-вниз, пока она пыталась объехать худшие из них, а тем временем заросли ежевики вдоль обочины были такими плотными, что самые агрессивные ветки царапали краску на боках «Цивика».
Но тут в поле зрения показался коттедж.
Когда Мэй сделала последний поворот, ее машина точно указала пункт назначения: фары осветили старый камень внешних стен каким-то недобрым светом. Дом находился в изящно-ветхом состоянии, входная дверь была выкрашена в блекло-красный цвет, часть краски осыпалась, одна ставня покосилась, на шиферной крыше кое-где виднелась недостающая черепица. Территория также пребывала в неухоженном беспорядке, розарий представлял собой заросли из колючек и сорняков, передняя дорожка была изрезана корнями деревьев и туннелями кротов. Упавшая ветка размером с целый автомобиль валялась на боковом дворике, и эта старая береза выглядела так, словно весеннее тепло пыталось ее реанимировать, но солнечный свет не мог вывести ее из зимней холодной комы.
Поставив машину на стоянку, Мэй выключила зажигание и глубоко вздохнула. Ей нужно было больше помогать по хозяйству, но с заработком в Интернете и уходом за собственным домом прошлый год пролетел так быстро. Раньше, когда отец был жив, он приезжал сюда и делал много разной работы. Ее брат тоже помогал. Поразительно, как быстро все разрушалось.
Три года без должного содержания, и место стало почти неузнаваемым. И было трудно не провести параллель с крахом ее собственной жизни: все, что когда-то считалось сильным и нерушимым, сейчас было безвозвратно утрачено.
Ее родители, казалось, будут с ней всегда. Роджер тоже.
Молодость и отсутствие смертельной опасности означало, что ее семья бессмертна, а общая канва ее жизнигде она жила, с кем была связана, чем занималасьбыла высечены на камне фактами, неизменными, как ночное небо, как гравитация или цвет ее глаз.
Невероятное заблуждение.
Выйдя из машины, Мэй не собиралась запирать «Хонду». Но отголоски страха, который она чувствовала в толпе людей, заставили ее вставить ключ в замок и повернуть его.
Она шла по выложенной плиткой дорожке, когда Талла открыла двери, и вид сгорбленной пожилой женщины, стоящей в знакомом проеме, заставил Мэй быстро заморгать. Талла оставалась верна себе: на ней был свободный домашний халат, на этот раз темно-синего цвета, и подходящие к нему сине-желтые тапочки. Трость также вписывалась в образ, бледно-голубая лента обрамляла металлический стержень, а в ее белых волосах, собранных в косу, виднелся соответствующего цвета бант.
Привет, поздоровалась Мэй, подходя к крыльцу.
Здравствуй, моя дорогая.
Они обнялись через порог, Мэй старалась не давить слишком сильно, хотя все, чего она хотелаэто притянуть Таллу к себе и никогда не выпускать пожилую женщину из своих объятий.
Проходи, сказала Талла. Я пью чай.
Я запру дверь, тихо сказала Мэй, входя и закрывая за собой панель.
Кухня находилась в задней части дома, и, следуя за Таллой по крошечным и таким знакомым комнатам, Мэй чувствовала привычный запах. Свежий хлеб. Старые кожаные кресла. Потухший огонь в камине и ароматная заварка. Вся мебель была чересчур велика для маленького домика и абсурдно дорогой столы были из мрамора с позолотой, секретер с изящной деревянной инкрустацией, стулья и диваны были обтянуты выцветшими и потрепанными шелками. На стенах висели картины маслом в тяжелых позолоченных рамах, пейзажи и портреты Матисса. Сёра. Моне. Мане.