За коровами молодыми? так же шепотом уточнил Тит.
Дались вам всем эти коровы! разозлился Гриша. У вас что тут, тайная секта воинствующих зоофилов? Покойный Степан что-то о коровах говорил, теперь ты. Тит, баран, телка, это не корова. Телка это девушка. Баба то бишь. Понял?
Нет, честно признался запутавшийся Тит.
Ну и ладно. Забудь. Я тебе потом объясню, медленно и три раза.
В покоях, тем временем, Танечка продолжала пытать служанку:
А когда он тебе огрызок подарил, что сказал?
Ну, я точно не помню.
А ты вспомни. Вспомни!
Совсем не помню я, госпожа.
Ах, так? А вот завтра прикажу тебя посечь на конюшне, сразу все вспомнишь.
Матрена оказалась понятливой девушкой.
Вот припомнила как раз. Дал он мне огрызок яблока, и сказал, что хочет со мной в брачный сарай пойти.
Гриша уже знал, что брачным сараем называется строение, в недрах которого происходила случка крепостных. Вне пределов сарая крепостным, будь они производители, или нет, спариваться запрещалось.
Как? Сразу про брачный сарай заговорил? возмутилась Танечка. Какое неслыханное хамство! И еще этот подарок. Огрызокну что за подарок? Мог же он тебе хотя бы цветов нарвать с клумбы.
Цветы рвать нельзя, сказала Матрена. Герасим не велит. В том месяце один из поваров сорвал цветочек, так Герасим подбежал к нему, замычал, и ударил по голове ломом.
Какое неслыханное зверство, равнодушно протянула Танечка. А этот Герасим, он такой большой и страшный. На медведя похож. А почему он мычит все время?
Глухонемой.
Надо же. Глухонемой.
Тут Матрена, явно желая порадовать госпожу свежими сплетнями, сообщила:
К нему Олька прачка давно бегает. Рассказывала, что у него вот такой вот большой!
Ого! потрясенно выдохнула Танечка.
Вот, видишь, зашептал Гриша Титу. Пока ты тут святых старцев слушаешь, развесив уши, глухонемой тормоз всех прачек уже перетрахал. Где Герасим, а где мы? Да по сравнению с нами он вообще никто. Мы с тобой реальные пацаны, крутые парни. Конечно, размер имеет значение, но, Тит, ты не волнуйся: я не я буду, если этого Герасима следом за Яшкой не отправлю. А то гляди, как устроился. Ничего, вот избавимся от этой глухонемой секс-машины, и все прачки к нам побегут.
Матрена, тем временем, выложила все, что знала об отношениях Герасима и Ольки прачки. Танечка все громче возбужденно вздыхала, Гриша залил всю дверь похотливой слюной, которая лилась из пасти Ниагарским водопадом.
Ну а у вас с Яшкой ничего не было? спросила Танечка, наслушавшись пикантных подробностей.
Нет, барыня.
И что, даже не целовались?
Целовались один раз.
Правда? И как?
Не очень.
Почему?
От него туалетом пахло. Он ведь как раз перед этим уборную вашего папеньки языком вылизывал. Мне не понравилось.
Тит, дабы не попасть впросак, сразу распределим обязанности, прошептал Гриша. Ты вылизываешь сортиры, я целуюсь с девчонками.
Господи, как вы живете! с чувством произнесла Танечка. Вместо цветов огрызки от яблок, вместо одеколона даже стыдно сказать что. Это ужасно. Никакой романтики. Правду говорят, что высокие чувства чужды крепостным.
Тут Танечка, судя по звуку, зевнула, и сказала:
Что-то в сон клонит. Раздень меня, Матрена.
Гриша стремительно оттолкнул Тита в сторону и жадно припал глазом к замочной скважине. Кровать Танечки стояла как раз напротив двери, так что обзор открывался превосходный. Сквозь замочную скважину Гриша увидел женскую попу потрясающей красоты, стройные длинные ножки, и едва не снес головой дверь. Как же ему хотелось оказаться внутри!
Блин! страстно выдохнул он. Вот это жопа! Тит, иди-ка, глянь, что ты променял на святых старцев.
Гриша уступил Титу место у замочной скважины, и зловонный мужик припал оком к щели. Первые секунд десять ничего не происходилоТит стоял, согнувшись, не шевелясь и не меняясь в лице, затем вдруг громко задышал, стремительно запустил руку в штаны и самым непотребным образом попрал все заветы святых старцев.
Тит, на все руки блуд, немедленно прекрати! возмущенно зашептал Гриша, пытаясь силой оттащить холопа от двери. Но это оказалось непростоТит будто прирос глазом к замочной скважине.
Тит, пойдем в нашу резиденцию, там закончишь, по памяти! Здесь нельзя. Не дай бог услышат. Ведь кастрируют же. Ладно, тебя, тебя не жалко, но и меня ведь тоже могут.
Но напрасно Гриша пытался увести Тита. Громко сопя и сотрясаясь всем телом, бывший праведник довел дело до логического конца. В самый кульминационный момент Тит уже готовился издать громкий счастливый стон, но Гриша зажал ему рот и, понижая градус кайфа, пробил мужику по печени. Обломать кайф не удалось, но хотя бы обошлось без звукового сопровождения.
Отпихнув дебильно улыбающегося Тита от двери, Гриша припал к замочной скважине, но было поздноТанечка уже легла и спрятала свое прекрасное тело под одеялом. Мимо ее ложа прошла Матрена в ночной рубашке до колен, затем свет в комнате погас. Повернув к Титу перекошенное яростью лицо, Гриша проворчал:
На Танечку этого больше чтоб не делал, понял? На крепостных девок делай. А на Танечку нельзя!
Тит, расплывшийся в счастливой улыбке, сполз по стене на пол и прошептал, закатив глаза:
Важно!
Впрочем, счастье Тита продлилось недолго. Уже на обратном пути его стало одолевать раскаяние, а к тому моменту, когда они добрались до отведенной им коморки, Тит готов был прямо сейчас идти к святому старцу Маврикию и исповедаться в греховном деянии. Едва войдя в каморку, Тит бросился на колени перед маленькой иконой, что стояла в уголке на полочке, и, суетливо крестясь, залился горючими слезами. В его бессвязном бормотании Гриша расслышал что-то о дьявольских соблазнах, о великом раскаянии, а так же неизбежные обещания на тему: больше так не буду. Гриша слушал фанатика с ухмылкой на лице, а когда Тит сделал паузу, дабы отбить три десятка поклонов с ударом лбом о грунт, мечтательно произнес:
А согласись, жопа у нашей барыни просто волшебная.
Чур! Чур меня! забормотал Тит, пугливо косясь на Гришу. Избавь господь от соблазнов дьявольских.
Ты кончай уже Танечку дьяволом называть. Что она тебе плохого сделала?
Женщинасосуд греха! отчеканил Тит, заливая грудь слезами раскаяния. Так святые старцы молвят.
Святые старцы фишку не рубят. Ты вспомни эту жопу! Вспомни, Тит!
Тит, похоже, вспомнил, потому что штаны его опять вызывающе оттопырились спереди. Как ни старался он думать о боге, святых старцах и воздержании от земных соблазнов, но волшебный образ чудесной девичьей попки крепко врезался в его голову. Так крепко, что стоило Грише напомнить о нем, как мужское начало Тита опять пришло в боевое положение.
Гриша, заметив это, радостно засмеялся, а вот Тит впал в отчаяние. Схватив полено, которое валялось в углу, Тит размахнулся, и изо всех сил ударил себя по гениталиям.
Уймись! закричал он, катаясь по полу и скрежеща зубами от боли. Уймись, окаянный! Не балуй!
Но даже битый поленом, корень жизни Тита продолжал стоять назло святым старцам и своему хозяину. Тит, рыдая, принялся укладывать его вручную, дергал из стороны в сторону, затем попробовал оторвать и выбросить. Гриша корчился на лежанке от смеха, и как никогда жалел, что под рукой нет мобильникабесценные кадры пропадали!
Тит, рыдая, вскочил на ноги и стал бить членом по краю стола.
Святой старец Маврикий, защити! рыдая, выл он при этом.
Все! Поздно! злорадствовал Гриша. Теперь, когда ты пронаблюдал задницу нашей барыни, тебе никакой старец Маврикий не поможет.
Я его отрежу! завопил Тит.
Погоди ты с крайностями. Попробуй еще раз поленом.
Тит схватил полено и трижды, изо всех сил, ударил своевольный орган. После третьего попадания долгожданный эффект был достигнутокаянный отросток увял. Подвывая от боли, Тит свалился на пол и свернулся калачиком. Гриша сказал ему:
Ладно, Тит. Сегодня можешь здесь поспать. Но только сегодня. А завтра опять на свежий воздух.
Впрочем, Гриша очень скоро пожалел о своей неуместной доброте. Среди ночи его разбудил страшный грохот, такой громкий и жуткий, что Грише показалось, что ломаются потолочные балки. В панике вскочив с лежанки, он кое-как зажег свечу, но, задрав голову к верху, обнаружил потолок в целости.