Иди одна, я не могу. Да и не все ли равно, раньше, позже
Голова у него кружилась, в ушах звенело, все становилось безразличным, ненужным
Нет, ты пойдешь за мной! в отчаянии закричала Росинка и внезапно запела. Голос ее сначала вздрагивал и прерывался, но потом обрел силу, зазвенел, зазвучал под каменными сводами. Что-то необычное было в этой песне, что-то странное. Звуки плыли густой волной, мягко обволакивая все тело. Эльмар поднялся, шагнул вперед. Он не понимал, что с ним, где он. Сознание его затуманилось, чужая воля заставляла его двигаться, и юноша подчинился этой воле и шел, не чувствуя ни боли, ни усталости. Вода поднималась все выше, ноги перестали касаться дна, и он поплыл. И плыл, плыл, пока руки слушались
Когда Эльмар пришел в себя, он увидел солнце. Оно пробивалось сквозь листву деревьев и грело так хорошо, так ласково. Вокруг гудели пчелы, стрекотали кузнечики, порхали мотыльки. Где-то вверху пели птицы, парень лежал на опушке леса, в густой и высокой траве, а рядом волновалось поле пшеницы. Совсем рядом, за полем, поднимались горы. Эльмар встал, огляделся. Странное дело: он не узнавал местности. Горы, горы, вокруг одни горы. За пшеничным полем он увидел деревеньку, совсем маленькую, десятка два дворов.
А в стороне, на склоне горызамок с высокой и узкой башней в центре.
Голова у парня гудела, мысли путались, он никак не мог вспомнить, как здесь очутился, где был до сих пор, откуда родом Словом, он начисто забыл о себе все. Все, кроме имени.
Эльмар зашагал к деревушке. У него почему-то очень болели ноги, особенно правая, и кружилась голова.
Первый домик, к которому он подошел, стоял уединенно, далеко от остальных домов. Его и домиком-то не назовешь. Ну, чисто избушка на курьих ножках! А потому, зайдя в нее и увидев там ветхую старушку, Эльмар улыбнулся.
Бабушка, а бабушка, ты меня не съешь?
Фу ты, грех какой? Зачем же мне человеков кушать? Ты откуль такой выскочил-то? обиженно заспрашивала старуха. Не нашенский ты, сразу видно.
А я, бабушка, и сам не знаю, откуль я, со вздохом сказал Эльмар. И как здесь очутилсяне знаю. Море почему-то помню, и как шумит, и водазеленая-зеленая как глаза Ох, как болит! схватившись за голову, застонал юноша. Губы его сжались, лицо побледнело. Старуха испугалась, засуетилась, показывая прыть, удивительную для ее лет.
Ах ты, господи, беда-то какая! Ах, господи-святы, да что это с тобой-то? Ни кровинки в лице нет.
Она усадила парня на лавку, принесла ковш с водой. А когда Эльмар отказался пить, вдруг вылила воду ему на голову. И это подействовало. Юноша тряхнул головой, кровь прилила к щекам. Он отнял руки от головы. Мокрые волосы торчали в разные стороны, с них капала вода.
Он смотрел на старуху растерянно и виновато.
Прости, бабушка, я не хотел тебя напугать, уж и не знаю, что это со мной было. Понимаешь, хотел вспомнить Ох! он опять обхватил голову. Ох, опять!
Ты уж, сынок, посиди спокойно. Бог с ним, с тем, что ты хотел вспомнить. Вспомнишь еще. Я тебя травками напою, в травках искупаюты и вспомнишь все, бабка уговаривала его, словно маленького ребенка, успокаивал, а сама в это время поставила на стол тарелку с едой, большую кружку с какой-то жидкостью.
Поешь, милок, поешь с дороги, с устатку. Выпей, оно и полегчает. А я ужо тебя вылечу, вытащу, орлом летать будешь, бубнила и бубнила старушка. Уж недаром меня Травознаей зовут. КтоТравознаей, ктознахаркой, а ктотравяной колдуньей
Еда и питье были вкусными, но с каким-то странным привкусом. И слова старухи, особенно последние, показались ему странными. Но веки его отяжелели, и он забылся тяжким тревожным сном. Ему снилось море, зелёное как глаза, и глаза, зеленые как море. И еще он слышал песню. Слов он разобрать не мог, и мелодии не запомнил, но знал, что эта песня прекраснее всего на свете
Эльмар жил у старухи уже несколько месяцев. Ноги его уж давно перестали болеть. Травозная поила его какими-то травами, юноша наливался силой и здоровьем изо дня в день. И головные боли его прошли. Он уже не пытался ничего вспомнить. Ему теперь казалось, что он живет у Травознаи с самого рождения, что это его дом, и был счастлив и доволен.
А старушка радостно потирала руки. Она давно мечтала о таком помощнике, о человеке, которому передаст свои знания и умения, и понемногу учила Эльмара всему, что знала сама. Парень оказался добрым и способным учеником. Он очень скоро стал знатоком трав, научился лечить болезни не хуже Травознаи.
А однажды старуха расхворалась. Два дня она не поднималась с постели. Эльмар не отходил от нее, лечил травами и кореньями. На третий день ей вроде полегчало. И тут прискакал из села на лошади паренек.
Бабушка, скорее, хозяин помирает?
Эка беда-то! Да нешто я на лошади побегу? Да и саму меня хворость прибила. Стара я уж, ох, стара, уж за сто годков, почитай, перевалило, а то и поболе. Ох-хо-хонюшки! Годочки-то мои молодые, где вы теперича?..
Бабушка, да скорее же, ведь помрет же!
Ох-ти мне, да что ж мне делать-то, ох, моченьки нет
Бабуля, вмешался в разговор Эльмар. Давай я пойду к больному. А ты полежи дома, вон, совсем расхворалась.
И то, сынок, поезжай. Ты уж и лучше меня справишься. Да только долго там не будь. Что-то неможется мне, а я тебе еще кое-что должна успеть сказать.
Я скоро, бабуля, гляну там, что и какда и назад. Это была та усадьба, которую видел Эльмар, когда впервые стоял на опушке леса и смотрел на деревню. Это был настоящий замок с крепостными стенами, островерхими крышами, подвесным мостом. Но все это было старым, ветхим, и ненадежным. Жилой была только маленькая часть здания, всего несколько комнат на первом этаже. А вместо громоздкого подвесного моста пользовались обыкновенным мостиком, проложенным через ров, уже основательно заросший и осыпавшийся.
Леон, хозяин этого замка, лежал в жару и бредил. Лицо его горело, с пересохших губ слетали бессвязные слова. Это был совсем молодой, симпатичный худощавый парень, ровесник Эльмара. Только волосы у него были совсем седые, а лоб пересекали глубокие морщины.
Эльмар приказал разжечь камин и выгнал всех прочь из комнаты. Целую ночь он провел возле больного, поил его снадобьями, растирал и проделывал массу каких-то только ему известных вещей. Зато наутро они вышли из комнаты вдвоем: Эльмар, уставший, измученный бессонной ночью, и Леон, еще бледный, на слабых ногах, осунувшийся, но здоровый.
Теперь только ешь побольше, засмеялся Эльмар. А то вон какой тощий-то. Ну, а мне пора.
Постой, побудь у меня немного, погости. Сколько живешь в нашем селении, а никогда у меня не был.
Н-не знаю, замялся Эльмар, бабуля просила не задерживаться. Нездорова она, как бы хуже не стало.
Да ты только перекуси, да и пойдешь, уговаривал хозяин.
Стол был уже накрыт. Леон старался разговорить гостя, развлечь, но Эльмар отвечал нехотя, односложно. Разговор не клеился. Леон стал нахваливать мастерство Эльмара, его умение, а затем вдруг спросил:
Скажи, а почему ты себя не вылечишь? Или это невозможно? Или, может быть, это твоя колдунья тебя морочит?
Ты это о чем? не понял Эльмар.
Ну, о памяти твоей. В деревне говорят, что ты раньше все хотел что-то вспомнить, а теперь уж и не пытаешься.
Да? Да-да Эльмар смотрел перед собой невидящим взглядом. Точно, надо вспомнить! Я помню! Эльмар опять обхватил руками голову. Она разламывалась от боли. Я помню шум волн море, зеленое как глаза и и глаза, зеленые как море