Это мерзко, вставила она сладким голосом, слышным только внимательным собакам. К счастью для нее, Коул был внимательной собакой.
Смерть не мерзкая, сказал он. Все остальноеда.
Не думаю, что это самая приятная тема для разговора, сказала София более храбро. Есть так много хороших вещей, о которых можно поговорить.
Действительно, Коул согласился, к моему облегчению. Он схватил Леона за руку и указал. Там. Леон. Вон там. Это фото дня.
Леон послушно вытащил телефон со штанов и направил туда, куда указывал Коул: пальмы, все наклоненные вправо, выделялись на фоне знаменито-розового неба за белым мавзолеем.
Я сделаю фото своим мозгом, сказал Джереми.
Карта памяти моего мозга была заполнена. Мне надо было удалить старое фото более простого заката в Сан-Диего, чтобы сделать фото этого.
Когда группа взрослых женщин остановилась возле нас, смеясь и звеня бутылками вина, я спросила:
Каков твой план здесь, Коул?
Вообще-то, ответил Коул, это план Леона.
На это Леон скромно взглянул:
Я читал об этом на выходных.
Коул согласился:
Место, где случаются новости. Видимо, они собираются проецировать фильм на другой стороне того мавзолея, он жестом указал на фон фотографии, и мы сядем вот так, он скрестил пальцы на обеих руках, и посмотрим его.
Белый мавзолей, на котрый он указал был массивным и безликим, идеально для проекции фильма.
Какой фильм?
Коул подался вперед, выглядя осведомленным. Желание охватило меня.
«Красавица и Чудовище».
Он ухмыльнулся. Это не был «Красавица и Чудовище» на самом деле.
Я прищурилась.
Мне не нравится, когда ты зовешь меня чудовищем.
Усмешка Коула была такой замечательной, что это причиняло боль.
Леон вмешался:
Ребята, может нам стоит найти место, чтобы сесть?
Как только Коул направился вперед вместе с Джереми, София повисла у меня на локте. Она зашептала:
Ах, Изабел, он такой красивый.
Только из ее уст это прозвучало как «ужасный».
Впереди, парни нашли место без кучи высоких людей, закрывающих обзор. София расстелила одеяло и подала каждому сандвичи, что меня раздражало, но другие не знали, говорить ей или нет. Я смотрела, как она ест, очень медленно и тщательно, отрывая маленькие кусочки так, что она не сделала бы это неправильно, открыв рот. От этого мне хотелось пнуть что-то. Разве она не видела, что остальных не заботило, как она жевала? Как все они готовы были ее полюбить до того, как она протянула им сэндвичи?
Я ожидала (боялась?) увидеть там какой-то алкоголь, но, оказалось, что Джереми был до ужаса буддистом, а Леон бросил пить пять лет назад, Коул тоже воздержался, а мы с Софией были нами.
Коул, сидя рядом со мной, положил свою руку мне на спину, под пиджак. Его пальцы хотели меня и больше ничего. Я безусловно умирала.
Дать тебе мой жакет? Леон спросил Софию.
О, нет, нет, я в порядке, сказала София, несмотря на то, что совершенно замерзла и Леон сказал это строго по-отечески. Наверное, она даже не помнила, что значит «по-отечески».
София, сказала я, убирая сэндвич ото рта. Края хлеба были в красных следах от моей помады. Если ты не возьмешь жакет этого мужчины, я собираюсь поджечь что-то.
Коул сразу же оживился.
Джереми медленно поднял голову:
Нет, чувак. Не здесь.
Он сказал это с таким ленивым, приглушенным юмором, что вдруг стало очевидно, что они были в одной группе. Что он, в любом случае, знал Коула с той стороны, с которой не знали фанатки.
Я ожидала почувствовать ревность, но это было больше похоже, как если бы я нашла еще одного члена клуба выживших.
София взяла жакет.
Фильм начался. Это оказался «Выходной день Ферриса Бьюллера», который мы все видели.
В один момент я посмотрела на Коула, а он просто смотрел на меня. Его глаза сузились, как будто он пытался что-то понять по моему лицу. Его оттеняли последние лучи розового неба и высокие, склонившиеся пальмы. Было невозможно думать, что не Калифорния сделала его, потому что он выглядел так, будто появился здесь из-под земли вместе с пальмами и павлинами, и мемориалом Джонни Рамона, играющего на своей гитаре.
Он не отвел взгляд.
Боже, я так сильно хотела его поцеловать.
Мне хотелось остаться с ним наедине.
Но здесь была София, которая нуждалась во мне, и Леон, который казался водителем и парой Коула, и Джереми, которыйладно, я не знала, кем был Джереми. Казалось, он мог справиться и сам.
Посреди фильма София извинилась и ушла в туалет. Ее не было так долго, что я со вздохом заставила себя подняться на ноги:
Я просто схожу ее проверить.
Я нашла ее в одном из мавзолеев. Широкий проход вел меня под высоким, куполообразным стеклянным потолком. По обе стороны от меня стены размером с небоскреб были разделены на квадраты, похожие на почтовые ящики. Небольшие урны были прикреплены по бокам от них, потому что, на самом деле, это были ящики с мертвыми людьми.
София бесшумно плакала рядом с урной, пиджак Леона все еще был у нее на плечах. Мои каблуки застучали по полу, когда я двинулась к ней.
Взрослые так не делают, сказала я ей.
Она повернулась и шмыгнула носом:
Я не взрослая.
Что еще произошло?
Я не знаю, что говорить людям.
Это фильм. Мы ни о чем не говорим.
Но мы будем разговаривать. Я не буду знать, что сказать.
Я не знала, как решить гипотетическую проблему, которую я бы с трудом поняла, даже если бы она не была гипотетической.
Что означало, что это заняло некоторое время, в течение которого София росла более грустной, а я росла более злой и думала больше о мертвых людях и о том, как мой брат оказался одним из них, похороненный в яме, вместо белой коробочки в Калифорнии.
Эй, сказал голос за моей спиной. Противореча всем фактам и причинам, это оказался Джереми. Он выглядел очень дружелюбным и сгорбившимся, пока заправлял прядь волос за свое ухо. Это я. Я пришел убедиться, что с вами все хорошо.
О, она разочаровалась в жизни.
Его присутствие окончательно добило ее.
Сейчас я вообще все испортила! простонала она.
Вовсе нет. огрызнулась я.
Ох, эй, нет, сказал Джереми плавно. Коул всего лишь на встрече с Леоном, у них старые добрые времена. Иэй, эй, а ты не против, если я попробую кое-что сделать? Я научился этому
Он прошел мимо меня, чтобы подойти к ней. Что-то в его выражении выглядело приятнее, чем в моем, потому что она сглотнула последние слезы и встретилась с ним взглядом.
Ты всего лишь перегружена, да? спросил Джереми. Он жестикулировал, пока говорил. У него были очень длинные пальцы. Пальцы басиста. Он начал стучать по своей грудной клетке одной рукой, а другой взял ее запястье, заставляя ее имитировать этот жест на себе. Постучи здесь и просто скажи что-то вместе со мной. Просто скажи, типа «Все мы здесь классные. Им нравится моя улыбка».
Какого черта.
София послала ему смущенную улыбку.
Какого черта.
Теперь стучи здесь, сказал Джереми и начал стучать себе по подбородку. Я ожидала, что София откажется, я должна былано она сделала, как он. И скажи «Все мы здесь классные. Они думают, что я милая».
В третий раз. Какого. Черта.
О боже, сказала я. Это действительно происходит?
Изабел, сказал Джереми мягко, это позитивное пространство.
София подавила испуганный и слезливый смешок. Я округлила глаза.
И долго это продлится?
Вечностьэто долго? спросил Джереми.
О госп
Он усмехнулся.
Я прикалываюсь. Это займет пять-десять минут.
Я указала наружу:
Я буду там. Все нормально, София?
Она была в порядке. Конечно. Воображаемые существа всегда рады другим воображаемым существам.
Я прошла всего несколько ярдов в темноте, когда Коул появился прямо передо мной. Его глаза были голодными.
Изабел
У меня было достаточно времени только на то, чтобы почувствовать, как его пальцы схватили мою руку, потянув в сторону, и тогда мы оказались с другой стороны мавзолея и поцеловались. Это произошло так мгновенно, что-то, чего я хотела так сильно, что было невозможно понять, он это начал или я. Все в моей голове превратилось в кашу, кроме его улыбки, его тела, его пальцев, сжимающих мое плечо, другой руки, что задрала мою юбку. Его рука на моем бедре была вопросом; мои руки, притягивающие его ближе, были ответом.
Было недостаточно темно, чтобы скрыть нас, София могла выйти с Джереми и увидеть нас, я не должна была позволить зайти слишком далеко.
Это было не важно.
Я хотела его.
Фонарик осветил наши лица. Предупреждение.
Эй, ребята, сказал парень. Обычный охранник. Снимите комнату.
Коул перестал целовать меня, но не дал уйти.
Ага, сказал он, сверкнув напряженной улыбкой уходящему охраннику. Затем прошептал мне на ухо, языком и зубами:
Возвращайся со мной.
Сердце упало в пятки, колени подкосились. Я знала, что он имел в виду, но сказала:
Я как раз возвращалась.
Я не об этом, сказал Коул, Не об этом. После. Возвращайся со мной.
Он говорил о объятьях. Он говорил о сексе.
Я сказала:
Мне нужно доставить Софию домой.
Я подброшу тебя, сказал Коул.
Мое тело застучало в ответ вместо меня. Я попыталась мыслить разумно.
Как я доберусь домой?
Домой? эхом повторил Коул, как будто понятия не имел, что оно значило. Останься. Я отвезу тебя обратно утром. Изабел
Останься! зашептала я, неожиданно горячо. Это было не то «останься», которого я боялась. Это то, которое могло мне понравиться, и что случится потом, когда одному из нас надоест другой? Я видела достаточно такой борьбы в Доме Страданий, чтобы понять, что не хочу этого. Два дня назад его здесь не было, а теперь он хотел, чтобы я провела с ним ночь. Может он и колоссальная рок-звезда, поимевшая тонну девушек, но я была обычной экс-католичкой, которая добиралась к третьей основе несколько раз.
Чего ты хочешь от меня?
Я сказал тебе, сказал он. Ужин. Десерт. Секс. Жизнь.
Слышать это было немного обидно, из-за того, как сильно я хотела верить в это, и насколько я реально верила. Я сказала ему:
Ты сказал это потому, что думаешь, что выглядишь хорошо, говоря это.
Коул пренебрежительно фыркнул:
Да, но я также подразумеваю это.
Я убрала его руку со своей задницы, так что могла соображать лучше.
Помедленнее, Коул.
Он шумно и драматично вздохнул. Затем он опустил свою голову мне на плечо, дыша мне в ключицу. Впервые, не двигаясь, не нуждаясь, не спрашивая, не делая ничего. Просто удерживая меня, и позволяя мне удерживать его.
Это было самой потрясающей вещью.
Это не был вопрос. Это было утверждение.
И это было то, чего я больше всего боялась: Коул Сен-Клер влюблялся в меня, и я влюблялась в него, мы обачеловеческое оружие, и оба в итоге окажемся с разбитыми сердцами.
Глава 15
КОУЛ
Изабел не ушла со мной, а это означало, что я остался в квартире один, гигантская луна наблюдала за мной через стеклянную дверь. Я хотел ее так сильно, что не мог думать. Было бесчисленное количество минут между сейчас и утром.
Я посмотрел на клавиши, и они посмотрели в ответ. Никто из нас не был заинтересован в другом.
На кухне, я исследовал камеры, прикрепленные к краю столешницы, направленные в пол. Я присел рядом с одной и сказал: «Привет. ЯКоул Сен-Клер. И это мой инструмент.» Я выпрямился и покрутил бедрами напротив нее минуту-две. Камера не была подходящим зрителем.
Я взобрался на столешницу, чтобы проверить, смогу ли достать до потолка. Я смог. Я пнул тостер на пол, чтобы послушать, какой звук он издаст. Не очень.
Утро все еще не наступило.
Я не мог понять устойчивость Изабел к моей неотразимости.
Единственное, что помогало мне выдержать это яростное желание, то, что где-то там Изабел хотела меня так же. Мне хотелось позвонить ей и узнать, так ли это, но даже я понимал, что такой звонокнарушение всех условий, которые она мне поставила.
У кровати было слишком много глаз, так что рухнул на одно из кресел в гостиной и перебирал фенечки на руке, пока не уснул. Мне приснилось, что я бодрствовал в кресле, которое пахло, как старая вода океана, и я проснулся в одиночестве с растяжением мышц в шее и со все еще светящей мне в лицо луной. Мое сердце и легкие все еще съедали меня изнутри, так что я взял свои вещи и пошел на крышу.
Эта поздно-ранняя ночь-утро в Лос-Анджелесе была холодной и фиолетовой. Луна была уходящей, но все еще достаточно близкой, чтобы напоминать открытый глаз. Я слышал смех людей в баре через несколько улиц.
Я бродил по крыше, водя пальцами по перилам, по краю мебели и по лимонным деревьям в горшках. Там не было камер и это было почти самое высокое здание Вениса; все, что я мог видетьостальные крыши. Соседская крыша пустовала; весь дом, думаю, тоже. Арендный. И крыша на другой стороне, еле видимая в темноте, тоже была пустой.
Безопасно. Возможно. Она была открытой, так что, технически, не была пуленепробиваемой. Но она была достаточно близко. Данный риск был не очень велик для меня, чтобы хотя бы притвориться, что я волновался. Я хотел уйти на пять, семь или двенадцать минут.
Я сделал укол, сглотнул и стал ждать.
Когда я был волком, пространство чувствовалось меньше. Мои чувства распылялись на фрагменты. Я помнил человека с бешеным пульсом, и я видел мир его глазами, выше. Но вскоре я забыл его. Я шагнул с края прямо в пространство, заключенный высоко над шумным миром внизу. Листья лимонных деревьев что-то тихо шептали мне. Запах еды поблизости был горячим и сладким. Над моей головой шумно пересекла небо падающая звезда.
Я подошел к краюпесок скрипел под лапамии взглянул вниз. Слишком далеко для прыжка. Но мир притягивал меня к себе. Я разочарованно присвистнул.
Все в этом месте звало меня, но я был в ловушке.
Я вернулся в мое человеческое тело за декоративными горшками с лимонными деревьями. Лежа на спине, я смотрел вверх сквозь листья пленного фруктового дерева. Мои мысли и воспоминания медленно вновь собирались в кучу.
Даже в облике волка я хотел большего.