Красавица глянула на пышные высокие кусты, щедро осыпанные маленькими белыми звездочками. «Понас-садили тут Прос-с-стонародье!»фыркнула она.
М-да Не удалось малыша соблазнить, значит, надо убить. Жаль, конечно. Такой хорошенький, молоденький, мог бы ещё и пожить.
Красавица вздохнула, щёлкнула пальцами, и Эгберт тут же перестал чесаться. Его слегка осоловевшие, ничего не понимающие глаза с недоумением взглянули на госпожу герцогиню. Строгую, без тени улыбки. Со скрещёнными на животе рукамикак и подобает благородной и благонравной даме. Она сидела в кресле прямо, будто кол проглотивши: сама чистота и добродетель во плоти.
Кажется, вы ошиблись комнатой, господин барон, высокомерно произнесла она. Иначе, что Вы здесь делаете? Каким дурным ветром Вас сюда занесло?
Холодные синие глаза смотрели на него в упор. Эгберт смутился. И в самом деле, какого чёрта он здесь делает? Как он вообще здесь оказался?!
Минут пять он переминался с ноги на ногу, принося глубочайшие извинения. За «явно дурные намерения. А ведь яещё девица!» За то, что отвлёк от возвышенных мыслей. За то, что напугал. Да-да, напугал её своим внезапным необъяснимым и совершенно неприличным вторжением. «Ворвался, понимаешь, как сумасшедший!» Онагерцогиня, а не кухарка какая-нибудь! И не привыкла к подобному обращению. И так далее, и тому подобноев течение получаса.
Наконец, извинившись уже в сто пятьдесят пятый, а может, и сто семьдесят седьмой раз, Эгберт («наконец-то!») смог выскочить из комнаты. Оставив герцогиню, судя по выражению её лица, предаваться размышлениям о тщете всего сущего. Чем, скажите, ещё заниматься особе столь суровой в тиши уединенья? «Читать «Жития святых», вдруг осенило господина барона. Ну, конечно!
Там, в комнате, его блуждающий взгляд споткнулся о небольшую книгу. Явно старинную, очень засаленную и, наверняка, страшно благочестивую. «Интересно, что она читала, когда я вошёл? Может быть, житие святой Эдоарды? Её, кажется, съели дикие звери («и правильно съели!»неожиданно для себя решилЭгберт) за отказ посвятить их в истинную веру.
Или о святом Филиндарии, побившем все рекорды глупости? Он то закапывался в землю, то спал на гвоздях, то ел живых рыб и червей, заставлял молиться гусей, щедро раздавал как благословения, так и проклятия, перетаскивал с места на место мешок с булыжниками, часами висел на дереве вниз головой, поил свиней настойкой из святой воды с чесноком, дабы из них вышли бесы. Бесы почему-то не выходили. То ли им было тепло и уютно в свином нутре, то ли их там попросту не было. Все эти «подвиги» он совершал исключительно из самолюбования, считал Эгберт. Вот, мол, я какой, ого-го-го-о! Смотрите и восхищайтесь! А то и завидуйте, да-а! Никакого откровения ему, разумеется, не открылось, и благодать не снизошла. Ну, что ты будешь делать? Не снизошлаи всё тут! И посему неугомонный Филиндарий продолжал терзать окружающих своими нелепыми выходками. Священники собрались, посовещались, потолковали. И дабы раз и навсегда отделаться от назойливого безумца, скоренько произвели его в святые. Разумеется, не всерьёз.
Эгберт хмыкнул. Странный способ понравиться господу богу. Всё равно, что желая понравиться прекрасной даме, начать каждый день мочиться перед её окнами. Ещё он жалел рыб и червей. Согласитесь, не слишком-то приятно, когда кто-то ест вас поедом в буквальном смысле этого слова.
Наверное, Всевышний не просто смеялся, а ухахатывался, глядя на старания Филиндария. Не потому ли Он вскоре после шуточной канонизации взял его на небо? «Хорошие шутыбольшая редкость. Они везде нужны», решил Эгберт.
Эти мысли настигли господина барона уже в коридоре. «А всё-таки, что я здесь забыл?»терзался Эгберт. Ответа не было. Ясного, исчерпывающего, всё объясняющего ответа. А была полная ясность ума при полной отключке памяти. Дабы окончательно не тронуться рассудком, Эгберт прогнал настырные мысли и рванул вниз по лестнице.
Главы 5 и 6 и начало 7-й
Глава пятая
Кое-где выглянули первые звёзды. Так робко, так осторожно, словно не желая привлекать к себе излишнего внимания. Полусонный ветерок лениво разбередил заросли жасмина. Дивный аромат поплыл по всему замку и, наконец, достиг рва с крокодилами.
Хладнокровные твари меланхолично покачивались на поверхности воды, предаваясь размышлениям. Принюхавшись, они все, как по команде, недовольно чихнули: зелёные чудища не выносили цветочный дух. Когтистые лапы заскребли носы, хвосты замолотили по воде. Вскоре её покрывала мутная, грязно-жёлтая пена, акрокодилы ушли на дно.
Мелинда усмехнулась. С тех пор, как зацвёл жасмин, это повторялось почти каждый вечер. Как и большинство жителей замка и окрестных, принадлежащих Эгберту деревень, она совершенно не боялась зелёных стражей. Да и смешно, честное слово, бояться крокодилов той, что с раннего детства нянчилась с драконами. Госпожа баронесса прекрасно понимала, что лучше охраны им не сыскать. Не стоит даже и пытаться.
Однако ей доставляло огромное (шкодливое!) удовольствие время от времени дразнить угрюмых «защитников». Безупречных и неподкупных. Мелинда склонялась почти к самой воде, бурой и непрозрачной и ласковым голосом обещала «в случае чего» пустить их шкуры на сапоги да туфли. И на прощанье, что было уже совсем несолидно в её положении, показывала им язык. После чего, очень довольная своей проказой, возвращалась назад.
С крокодильчиками беседовали, Ваше сиятельство? ласково спрашивали дежурные стражники.
С ними, конечно, улыбаясь, отвечала госпожа баронесса. И строго добавляла:Бессонной вам ночки! Будьте бдительны!
Спасибо, Ваше сиятельство! Рады стараться! невпопад отвечали приунывшие стражники.
«Охо-хо-нюшки» Бдить так бдить. Кряхтя, охая и сетуя на свою нелёгкую долю, они с наибольшим удобством рассаживались каждый у своей бойницы. И с интересом косились в сторону большой соблазнительно благоухающей корзины, пытаясь угадать: что главный повар положил туда на этот раз?
Спустя некоторое время сплошной ковёр из ряски треснул сразу в нескольких местах. На поверхности воды одна за другой появлялись пары янтарных глаз, и вскоре все девять стражей вернулись на свой пост.
«Жить будут!»засмеялась Мелинда и уже хотела отойти от окна. Но тут её ушей достигли какие то странные, какие то подозрительные звуки. Мелинда встрепенулась. Живя в лесу, она привыкла обращать внимание на каждый стук, шорох или свист. И сейчас изнемогала от любопытства и множества нехороших подозрений. Что и говорить, охрана у них завидная. Далеко не каждый замковладелец может похвастаться такой охраной. Конечно, против целого войска, особенно королевского, ей не выстоять. А вот ежели какой пришлый злодей, конный или пеший, невзначай (а то и сдуру) в ров сунетсятам и останется И бдительная госпожа баронесса, решив лично удостовериться, в чем дело, как могла далеко, высунулась из окна. Правда, при её комплекции это оказалось нелегко. «Окошко, окошко! Ты для мышки, а не для кошки», вспомнила она детскую считалку.
Нет, правда для кого они это делали? возмущённо бормотала себе под нос госпожа баронесса, с тр-рудом протии-и-искивая правое плечо и стараясь при этом не порвать платье о поднятую ажурную решётку. А если пожар? (не дай бог!) Сюда пр-ролезет уф! только карлица. Или одна из этих дурных модниц уф-ф тощих, как на последнем издыхании уф, кажется, сдюжила! Ну-ка, ну-ка
Внизу, на площадке, расположились две мужские фигуры. Они азартно резались в карты. Мелинда решила (о, совсем немножечко!) подслушать их разговор.
Кка-акк-кая задница! Меч-чта! страстно выдохнул утонченный Рыцарь Белого Пера. В том, что это был он и никто другой, Мелинда не сомневалась: он единственный из всех гостей обладал на редкость противным голосом. Совсем, как у комара. Слышавшие его в первый раз с непривычки начинали отмахиваться, словно возле них и впрямь кружило вредное насекомое.
Язык его слегка заплетался.
Междудлинных и тощих, как у журавля, ног рыцаря стоял высокий кувшин с висящим сбоку серебряным черпаком. Сделав очередной ход, он ловким движением, поспешно, но при этомне теряя достоинства) погружал черпак в глиняные недра.
Судя по форме и высоте ёмкости, гости добрались уже до самых старых и до сих порнеприкосновенных запасов. Они стащили и приволокли не просто крепкое, а наикрепчайшее вино. Настоянное на ста семидесяти семи травах, оно употреблялось хозяевами замка крошечными дозами. Скорее, как лекарство, нежели для увеселения души. Вино это свалило бы с ног и быка, если бы рогатый великан вдруг решил к нему приложиться, но при этом (о, коварство!) пилось оно легко и приятно, вызывая поначалу лишь небольшой хмель. Не пилось, а будто само в глотку лилось! Зато потом