Я не «какой-то там воришка». ЯПронырро XIV-ый Великолепный Узколазейчатый! Потомственный вор в тринадцатом поколении! Япрофессионал с большой буквы! в свою очередь вскинулся Пронырро. Забирайте свою брошь, если хотите. Это, правда, последнее, что у меня есть, но я отдам. Конечно же, отдам! Берите, берите! с надрывом, патетически произнес Пронырро.
Он вытащил из-за пазухи бережно завернутую в кусок синего бархата злополучную брошь, трагическим жестом протянул ее Эгберту идемонстративно отвернулся.
Гостям все вернул?
Все. Разорен! Как есть разорен! Окончательно и бесповоротно. До ближайшего города на своих двоих отправлюсь. Небывалый случай в моей многолетней практике.
Госпожа баронесса не выдержала, прыснула в кулак и, наклонясь к мужу, что-то горячо ему зашептала.
Ладно уж, супруги в последний раз переглянулись. Так и быть, можешь оставить ее себе. Если бы не твой «Ускоритель», да не ты сам В общем, забирай! небрежно бросил господин барон, мимолетом удивляясь собственной щедрости. Но, господи, какое ж это было счастьеизбавиться сразу же от двух напастей! И от наглой ведьмы, и от нестерпимого зуда. Он осторожно потрогал голову, пощупал руки, ноги, живот. Несказанное счастьеничего, абсолютно ничегошеньки не чесалось и не свербило.
Только уж ты, будь добр, пожалуйста, закажи тысячу и одну мессу в лучших соборах столицы. За здравие души незабвенной памяти Дамы Аделаиды.
Друг! завопил Пронырро. О радость, о счастье! о счастье, о радость! Наконец-то, я куплю себе титул и два! неттри, целых три поместья! выгодно женюсь и еще еще ах, какие перспективы!!!
Он пустился в бешеный пляс.
А как же профессиональная честь? великие достижения? поддел вора (впрочем, теперь можно смело сказатьуже бывшего) смеющийся Эгберт.
Ха! она меня больше не касается. Сир, вы видите перед собой будущего барона, графа иличем черт не шутит?! даже герцога. Смотря на что денег хватит. Говорят, титулы в последнее время значительно подорожали, интимным шепотом сообщил Пронырро.
Бабочки, напомнила ему Мелинда.
Мадам! Я ваш навеки. Можно ли сомневаться? с чувством произнес Пронырро. И, галантно шаркнув извилистой ножкой, в последний раз склонился перед красавицей баронессой. Я много крал, но никого не обманывал, с гордостью заявил он.
Но стоило «высокому профессионалу» очутиться за воротами замка и всю его солидность, как ветром сдуло. Высоко подпрыгнув, Пронырро закричал:
Ий-и-их-ха-а-а-а! и резво заскакал по мосту на одной ножке.
Высунувшиеся из воды крокодилы от изумления поразевали пасти. Да так и остались до тех пор, пока маленькая щуплая фигурка (время от времени подпрыгивающая, будто мячик на веревочке) не скрылась в лесных зарослях. Лишь после этого челюсти бесшумно сомкнулись, и чудовищные зеленые стражи дружно ушли под воду.
Ой, как здорово! Хорошо-то ка-ак! воскликнула Мелинда. Прямо гора с плеч!
Эгберт, однако, не разделял ее оптимизма. Впереди предстояло еще самое трудное: избавиться от назойливого предка. Он покосился в сторону прапрапрадедушки. Тот торжественно восседал посреди балки, словно в седле боевого коня, явно никуда не спеша. При этом он легкомысленно болтал ногами и что-то насвистывал. В общем, казался очень довольным собой и своим далеким потомком.
Глава 26
Глава двадцать шестая
Как же так, растерялся Эгберт. В семейной хронике ясно сказано: «И они взяли доспехи червленого злата, и золотую цепь, и плащ из камлина и с лисьей опушкой, и щит с родовым гербом, и меч, дарованный ему славным королем Ирлихом III-м Пучеглазым и Немножко Святым (да возвеличит его Господь!) за победу над тремя хмельными великанами, все предивно дорогими каменьями изукрашенное, как толалами, сапфирами и жемчугом. И они одели своего господина, и понесли, и положили его в склеп на вечное упокоение». Почему же на вас дамское платье? Да еще такое легкомысленное!
Ему другим бытьи не полагается, парировал призрак. Почему, почему? проворчал он и, с вызовом, произнес:Стащил! Стибрил! Слямзил! У одной знакомой покойницы. Как вам такое объяснение, о мой славный, но чрезмерно любопытный потомок?
Но, глядя на остолбеневшего Эгберта и смеющуюся Мелинду, тут же поправился:
Шутка. Маленький невинный розыгрыш. Я с нею поменялся. Она (ах, бедняжка!) всю жизнь, всю-у-у свою жи-и-изнь нет, вы представляете, какой ужас? Как-кой кошмар! представляете себе всю глубину трагедии?! Чудовищный накал страстей! Неумолимую поступь Рока!
Понимая, что предка начинает заносить куда-то не туда, Эгберт тут же перебил его:
Отчего же она страдала?
Признак недовольно скривился.
Прощание с Великим Предкомто бишь с ним, по всем канонам, должно было проходить иначе. Пышно, величественно, даже помпезно. С хвалебными речами, коленопреклонением, простиранием ниц пред Его Светлым Ликом ну, и так далее. Прощаться с Основателем Рода в спальне?! Согласитесь, это как-то не совсем прилично! Хотя Кто сейчас чтит каноны? А уж ждать чего хорошего от молодежи?! Они, вон, даже выслушать толком не умеют.
Зачем сбил? буркнул он, помолчал с минуту и уже вполне нормальным голосом продолжил:Она, бедняжка, жалела, что не родилась мужчиной, всю жизнь только об этом и думала. С горя даже хотела уйти в мужской монастырь. Удалиться, так сказать, от мира.
И что, удалилась? спросил Эгберт.
Нет, конечно. Муж ведь ее (скотина эдакая!) был против. Она, бедная девочка, с горя даже стихи написала. Вот послушайте.
Он выпучил глаза и громко провыл на одном дыхании:
Сижу за решеткою
В мокрой темнице,
Вскормленная в рабстве,
Младая орлица.
Нет в мире совершенства, осуждающе покачал головой призрак. К тому же, этот тиран, деспот и супостат не разрешал ей переодеваться в мужскую одежду. Даже отправляя бедняжку в последний путь, этот изверг (нет, вы только подумайте!) велел нацепить на нее то, что она так ненавидела просто лютой ненавистью при жизни. Все эти рюшечки, бантики, розочки и кружавчики. Ну, одень ты жену в доспехи. Положи рядом меч. Трудно, что ли? Никто из соседей не узнает, а ей будет приятно. Так нет же, получай! Какой поразительный эгоизм! Какая омерзительная черствость! Какая бездна жестокости!
Я же всегда считал и продолжаю считать, и даже настаиваю на том, и никто меня не переубедит, что женская одежда гораздо эстетичней и приятней мужской. Даже на ощупь, и он нежно погладил костлявою рукой шитую золотом шелковую оборку с кипенно-белыми розочками и бантиками по краю.
Нечего сказать, шустрая бабенка, заметила Мелинда.
Между прочим, в прошломПрекрасная Дама. Одна из первых, похвастался призрак.
Наверное, при жизни вы не отличались особой крепостью, раз уж вас на дамские тряпки потянуло, съязвила Мелинда.
Призрак оскорбился.
На этих костях, под этой кожей, надменно заявил он, вздымая вверх полупрозрачные зеленые руки, были одни из самых сильных, воистину железных, мышц королевства. Эти руки гнули подковы и, если надо, могли перенести через лесные завалы латного коня, а через переполненный трактир сразу трех трактирщиц. А всем хорошо известно, сколь жирны, следовательно, непомерно тяжелы эти хитрые бестии. Всякому, кто осмелился бы на подобные инсинуации, я с легкостью бы оторвал башку. Как куренку.
Все это время господина барона мучило одно не слишком хорошее подозрение. Но он стеснялся спросить такое (ой-ей-е-ой!) у своего доблестного предка. Истинного рыцаря и правой руки короля Ирлиха III Пучеглазого и Немножко Святого, усмирителя злобных мятежников и собственной жены (по делу и без дела хватавшейся за меч), а такжесвоей многочисленной родни (не менее, если не более злобной, чем вышеупомянутые мятежники), победитель великанов-контрабандистов и прочая, прочая, прочая Предок Эгберта был столь славен, что одних лишь перечислений всех его подвигов и достоинств набралось бы на добрый манускрипт. И спрашивать у него про это?! О, не-е-ет, так далеко смелость господина барона еще не заходила. «После кошки, я буду первым в истории человеком, умершим от любопытства», подумал Эгберт.
Знаю, о чем ты.