Стук становился всё настырней и громче. Кто-то за дверью жаждал увидеть её и только её. Элоизу Прекраснозадую. И этот кто-то, наверняка, мужчина, ах-х! Ведьма встрепенулась. Ловким движеньем поправила причёску, одёрнула платье и голосом, слаще мёда и варенья, приговаривая: «Сейчас, сей-ча-ас!» открыла дверь. Её ожидал приятный сюрприз.
Мужчин оказалась аж двое! Маленького красавчика сопровождал такой же маленький, не менее худенький, но гораздо (о, гор-ра-аздо!) богаче одетый сеньор. Явно осознающий свою внешнюю неказистость и желающий компенсировать её дорогим нарядом и модными побрякушками. «Сколько золота! Цепь чернёного серебра в три пальца толщиной ого! Рубины изумруды, топазы, восхищённо думала Элоиза, пожирая глазами Пронырро. Рубиныцелых пятнадцать штук и не маленьких. Золотые шнуры, пряжки с жемчужинами. Самый тонкий батист! Самая дорогая парча! Такое богатство вполне может заменить красоту. Да и на черта, спрашивается, красота, если на ней грубая суконная куртка, а не парчовый камзол?! Ах, какой богатенький! Как бы это мне его обаять?»задумалась ведьма. Она обольстительно улыбнулась и кончиком раздвоенного языка медленно облизнула губы.
Эгберт не успел до конца проникнуться отвращениемтыщи тыщ незримых, но от этого не менее злобных, маленьких бестий в тот же миг вонзили в него свои зубы. Он с нарастающим остервенением чесался. Обеими руками. А если б могто и обеими ногами. Вдобавок, ещё и выкусывал бы их зубам, как дворняжка.
Взгляд Пронырро увлажнился. Такой напасти даже ему в своей многотрудной и не единожды прискорбной (хотя и отлично вознаграждаемой) профессии испытать не довелось. Ни разу!
Прекрасная дама! Мы пришли пригласить вас на одно маленькое торжество, не проговорил, а, буквально пропел он.
Брови ведьмы удивлённо поползли вверх.
Вручение вам некоего приза. По этому славному поводу решено устроить небольшое домашнее аутодафе.
Ауто что? переспросила Элоиза. К счастью, она была не сильна в иностранных языках.
Ах, красавица! Аутодафеэто такой древний обычай. Много народу, музыки, огня. Все одевают самое лучшее. Произносят речи. Много мужчин, солдат. И все так радуются, радуютсяну, просто не могут нарадоваться, разливался соловьём Пронырро.
Чему же? заинтересовалась Элоиза
Ну, ка-ак же сударыня! Это ведь не простое сборище! Особый, так сказать, случай. Чествование ведьм. На аутодафе им полностью воздают по заслугам, он со значение м поднял вверх указательный палец.
Какой славный обычай! восхитилась Элоиза. И почему я до сих пор ничегошеньки о нем не слышала?
Его отменили пятьсот лет назад. К сожалению. Страшное упущение, чудовищная несправедливость, но увы! увы! развёл руками Пронырро.
Отменить такой милый обычай! Какая глупость! Гадость! возмутилась Элоиза. Ведьмам давно уже никто не воздавал по заслугам. Людьми движет одна корысть!
Этими словами Элоиза заклеймила всё человечество в целом и отдельных, неприятных лично ей, особ и тут же переключилась на более волнующую проблему.
Я с удовольствием пойду с вами, господа. Только вотплатье, замялась ведьма.
М-даплатье. Спереди оно было щедро испачкано соусом, подол в нескольких местах оторвался (Элоиза дважды падала, с непривычки, наступив на него). Вдобавок ко всему, шлейф был весь в песке. Такой грязнулей она себя ещё не помнила. Отправляться в этаком затрапезном виде?! Какой удар по самолюбию!
Пронырро уже успел разглядеть и несвежее платье, и несметное количество цветных лоскутков, «затопивших» комнатёнку. «Славно здесь кто-то постарался. Кто бы ты ни был, спасибо тебе», с теплотой подумал " высокий профессионал«, а вслух произнёс:
Такая юная, такая прекрасная госпожа не нуждается в иной одежде, кроме своей юности и красоты! Знаете, как при дворе приветствуют таких красавиц?
Он трижды подпрыгнул, высоко задирая тощие коленки и склонился перед восхищённой подобными изысками ведьмой.
Поклон называется «Резвый кузнечик», объяснил Пронырро. Если пожелаете, я вам по пути ещё много чего расскажу.
Ах, конечно, конечно, пожелаю! радостно воскликнула Элоиза.
И щебеча о придворной моде, о невыносимой погоде и бессовестном («абсолютно бессовестном, истинно так, сударыня!») народе, по непонятным причинам прекратившем чествовать ведьм, они вышли из комнаты.
Глава 24
Глава двадцать четвёртая
Без своего ажурного белоснежного покрывала башня выглядела просто нагромождением камней. Составленных очень нелепо, под такими странными, порой даже невероятными углами. Казалось, что башню строили не люди, а дети великанов. Да не просто строили, а спорили, ругались и дрались. В результате чего и получилось это мощное, бесспорно, впечатляющее, но малопригодное для жилья сооружение. Стоит ли удивляться тому, чтовопреки всем правилами традициямздесь лет сто как никто и не жил.
Бабушка не любила здешние залы за излишнюю мрачность и гулкое, металлическим шаром, прокатывающееся по ним эхо. Узкие окна были лишены стёкол, но с большой неохотой впускали тепло и солнечный свет. Зато отнюдь не препятствовали дождю, снегу и, конечно же, ветру.
Грубую каменную кладку не могли украсить ни огромные картины, ни дорогие ковры, ни модные и оттого еще более дорогие гобелены. Проглядывающий там и сям грубый серый камень своим видом сводил на нет все усилия госпожи баронессы. Эти запредельно высокие потолки, чрезмерно мощные стены, слишком узкие окна, этот вечно холодный пол
Брошенные под ноги лохматые шкуры спасали ненадолго. Факелы немилосердно чадили. Свечи гасли от каждого, даже малейшего порыва ветерка, оставляя людей сидеть в темноте. В общем, как ни старались почтенные родственницы Эгберта создать здесь хоть мало-мальский уют, все их попытки были заранее обречены на провал.
Правда, удалось пристроить новые, более изящные ступени с резными перильцами по бокам. Но выглядели они на фоне гигантской башни смешно, да и ходить по ним было неудобно. Отступиться окончательно? Оставить всё, как есть?! Этого обеим дамам не позволяли достоинство и редкостное упрямство. Будь, что будет, решили они.
В первый же день своего пребывания в замке Матильда обгрызла перильца вместе с украшавшими их фигурками. Не рассчитанные на драконий вес ступеньки просели и раскрошились. «Ремонт, ремонт, и еще разремонт. И чем скорее, тем лучше», решил Эгберт, когда его нога чуть было не угодила в одно из многочисленных отверстий, делавших ступеньки похожими на дорогой сыр. «Сыр и мыши, мыши и сыр-суть вещи неразделимые. Как солнце и день, как лужа и грязь, как лето и зной, как обжорство и рвота.»
Словно в ответ на его мысли, внизу что-то зашуршало, и в отверстии показалась маленькая острая мордочка. Два хитрющих глаза-бусинки с любопытством уставились на сиятельного господина барона. Решив, что этот человек для нее абсолютно безвреден, мышь шмыгнула назад.
«Скорей бы уже всё закончилось. Дел невпроворот», думал Эгберт.
Они гуськом поднялись по крутым холодным ступеням. Идущая за Эгбертом ведьма не подозревала ничего дурного и мысленно восхищалась и гигантскими камнями стен, и ржавыми железными цепями, и зачем-то развешанными вокруг факелов и забытыми на крюках не менее ржавыми копьями и алебардами. Но больше всего её восхитила широченная гранитная лестница. Десять поколений хозяев замка отполировало её своими подошвами почти до зеркального блеска. Чёрный цвет ступеней понравился Элоизе: она просто обожала всё чёрное. «Хорошо! Великолепно! И так так она старательно подыскивала слова, так умиротворяюще. В моём будущем доме всё, абсолютно всё будет из чёрного гранита и только из него! Золото и чёрный гранит. Ах, какая красота!»
Преодолев ровным счётом тыщу пятьсот девяносто пять ступеней (замыкавший шествие Пронырро, от нечего делать, насчитал их ровно столькои ни ступенькой больше, и ни ступенькой меньше), устав и запыхавшись, они («ну, наконец-то!») достигли небольшой площадки, в центре которой располагалась маленькая низенькая дверца. Очень маленькая и низенькая. На её черной поверхности («опять чёрное, какая прелесть!»умилилась ведьма) был прилеплен оборванный со всех сторон кусок пергамента. Чья-то неверная рука вывела на нём неровными буквами: «Не входиубью!». Внизу, под надписью, были неумело нарисованы череп и две скрещенные кости.