Призрак гневно сверкнул на нее глазами.
Не отвлекайте меня от процесса. Кыш, кыш, кыш!
Он сделал еще несколько сложных па, раскланялся и уже спокойным голосом сообщил:
Ну вот, и все, пожалуй. Можешь приступать.
Госпожа баронесса обошла яму и аккуратно прикрепила все триста шестьдесят пять свечей. По настоятельной рекомендации призракана совершенно одинаковом расстоянии друг от друга. Затем неторопливо зажгла их. Все триста шестьдесят пять.
Твоя очередь, милый, сказала Мелинда.
Да-да-да! Его-его-его! возликовал призрак.
Он взмахнул пышным, сборчатым рукавом и фрр-ы-и-ихх! прямо у его ног возникла большая плетеная корзина. Очень и очень старая, очень и очень грязная.
Запустив внутрь костлявую длань, призрак извлек на свет овальный серебряный поднос и что-то мягкое и хлюпкое в бурой замызганной тряпице.
Прими же сие! с этими словами прапрапра дедушка вывалил на блюдо содержимое тряпицы.
Что это? с нескрываемым отвращением выдохнул Эгберт.
О-оо! ухмыльнулся призрак. Это, мой достославный потомок, жаба. Дохлая.
Что-о?! не веря своим ушам, переспросил Эгберт. Ты сказал: жаба? Или мне послышалось?
Шалишь! От ответа не уйдешь! рявкнул призрак. Я сказал: жаба. И ты ее сейчас будешь есть. Тьфу, ты! И это благодарность за мои труды?! А ведь я так старался, так старался! Три дня ее выдерживална самом солнцепеке. Доводил до кондиции, чтоб уж, значит, наверняка.
А вот и кузне-чики. Кому кузнечики? Живые кузнечики! Свежие! Зеленые! Налетай! голосом базарного торговца завопил призрак.
Он снова запустил руку в корзину и на этот раз выудил большую глиняную кружку, с отбитой ручкой, закрытую несвежей холстинкой, из-под которой доносилось громкое шуршание.
«Кузнечики», догадался Эгберт. Живые. Ой, ма-ма-а!" И его чуть не вырвало.
И на третье что там у нас на третье? вполголоса бормотал призрак. Кажется, вороний помет. Ага, ага, И и болотная вода с кусочками тины.
Все это здесь?
Да уж я постарался, гордо ответил призрак. А вы что себе думали? Мол, попристает старый дурак, попристает, надоест емуон и отстанет. А вот фигушки! И-и-и, ка-ак не сты-ы-идно! осуждающе покачал головой призрак. Все вам достал, принес и на блюде подал. Между прочим, на серебряном. Сереброоно для здоровья весьма пользительно! Моя часть работы сделана, так чтовперед!
И призрак сунул блюдо с омерзительным месивом прямо под нос старательно отворачивающемуся Эгберту.
Смелее, молодой человек, это вам не отрава.
Это хуже отравы, содрогаясь от омерзения, прошептал Эгберт. Из кружки доносилось ни на миг не прекращающееся шуршание. Пузырек с тиной «благоухал».
Бывал я некогда в южных странах. Там блюда с душком считаются пикантными, их подают к столу только венценосным особам. О, как! сообщил призрак. Людям с зелеными глазами в первых числах июля необходимо есть все сырое и зеленое. Огурцы, капусту, петрушку, лягушек, кузнечиков. Непременно большими порциями. Для бодрости и улучшения самочувствия.
В первых числах? переспросил Эгберт.
Исключительно в первых числах, подтвердил призрак. Рекомендовано советом колдунов-целителей.
А тина и помет? Тоже для чего-то полезного или приятного? скептически произнес Эгберт.
Ишь ты какой, внучек! Все бы тебе только полезное да приятное, осуждающе сказал прапрапрадедушка. Надо же и потерпеть когда-нибудь. Проявить выдержку, силу воли. Что, слабо?
Эгберт затравленно глянул сначала на призрака, потом на жену, нервно сглотнул и широко открыл рот. Но запах был до того тошнотворный (прямо скажем, гадостный), что на глазах у несчастного господина барона поневоле выступили слезы.
Мелинда с жалостью взглянула на мужа.
Может, давай я?.. У меня все-таки желудок покрепче.
Нет уж, кисонька. Если мне и суждено помереть от этой дряни, так тому и быть. А прятаться за женской спинойне в обычаях баронов Бельвердэйских!
С этими словами Эгберт, сгреб в горсть серое вонючее месиво, быстро, (быстро, быстро, бы-стрень-ко-о!) затолкал его в рот и проглотил. Затем пришел черед кузнечиковимеющий воображение домыслит сам. Призрак, жалея своего потомка, заботливо растворил вороний помет в кубке с тиной и хорошенько, не менее пяти раз, все перемешал. Тому ничего не оставалось, как опустошить кубок. Единым махом. После чего лицо Эгберта приобрело цвет благородного фарфора. Белый-белый, с легкой, едва уловимой примесью зелени.
Бедный мой мальчик! с нежностью произнесла Мелинда. Я тут кое-что захватила. Кувшинчик старого вина. Ну, того самого. На ста семидесяти с чем-то травах. Верное средство!
От первого же глотка Эгберта основательно перекосило. Глаза сузились, зрачки сошлись к переносице, кожа на ней собралась в мелкие складочки, нижняя губа поехала влево и вниз, отчего зубы оказались на виду. Со стороны могло показаться, что сиятельный господин барон, свирепый и ужасный, или только что кого-то загрыз или вот-вот собирается.
Правду говорятклин клином вышибают. После трех кубков наиредкостной кислятины, которую Мелинда (очевидно, по ошибке) назвала старинным вином, Эгберту и впрямь полегчало. Он почему-то и ни капельки не захмелел. Но, подбежав к краю ямы, извергать из себя завтрак, обед и все, что волей-неволей оказалось в желудке, господину барону почему-то расхотелось. Слабый румянец проступил на его щеках. Эгберт глубоко вздохнул и, взявшись за лопату, взглянул на прапрапрадедушку:
Читай заклинания, торжественно произнес тот. Да не вздумай ничего перепутать! Иначе беда. Все труды насмарку.
Были отходы-
Стали доходы-
Были отходы-
Стали доходы, послушно забубнил Эгберт.
Теперь все. Иди себе копай, разрешил призрак.
Как обреченный, подошел сиятельный господин барон к яме с нечистотами. При мысли о том, что искомое сокровище спрятано очень глубоко, ему опять стало дурно. Все-таки Эгберт не был ни полубогом, ни просто великим героем, ни могущественным колдуном. И если первые два могли похвастаться, необыкновенной силой, силушкой, силищей, а третийстоль же необыкновенным отсутствием брезгливости, то Эгберт-Филипи, тринадцатый барон Бельвердэйский, сир Лампидорский, ни тем, ни другим (увы!) не обладал. И мог похвастаться разве что любовью к своему замку и жене, а ещеверностью данному слову. Что, впрочем, тоже немало. «Обещал? Обещал, сказал он сам себе. Нужны нам деньги? Нужны. Ох, но воняет-то просто гадостно»
Он зажал нос двумя пальцами и уже поставил ногу за ступеньку, ведущую вниз, как вдруг:
И куда это ты, друг мой, собрался? спросил призрак. Нету там ничего.
Как это нет? думая, что ослышался, произнес Эгберт.
Да так вот! Нетуи все. Уже давным-давнехонько.
А где же он?
Как это где? удивился призрак. Там, где ему и быть полагается. В посудной кладовке. Во-он там.
Вон там? внезапно ослабевшим голосом переспросил Эгберт. И что, онтам все время стоял?
Ага.
Зачем тогда я жабу ел? Кузнечиками давился? Тину глотал с дерьмом вперемежку?
Я пошутил, весело заявил призрак. Ну, и заодно устроил тебе проверку «на вшивость». То бишьна выдержку и силу духа. Завидую тебе, о мой достославный потомок. Я бы точно не смог, даже во благо семьи.
А как же заклятье? Триста шестьдесят пять свечей? Ночные раскопки?
Нет в тебе высокой романтики, удрученно вздохнул предок. Горящие свечиэто же так красиво! Эгберт-Филипп! Ты прозаичен до мозга костей. Какое разочарованье!
Всего второй раз в жизни мягкосердечный, деликатный и сверхтактичный господин барон по-настоящему рассвирепел.
Значит, ты просто морочил голову добрым людям?! закричал он.
Почему только добрым? удивился призрак. На его зеленой полупрозрачной физиономии появилась обида. И недобрым тоже. И, вообще, что за вопрос? Это моя обязанностьголову морочить.
Ах, обязанность! Ах, пошу-ти-и-ил!
И Эгберт замахнулся на дедушку лопатой. С каким бы наслаждениьем (пре-ве-ликим, да!) он сейчас его убил! И в землю закопал! И надпись написал! И на могилке сплясал! Что-нибудь легкомысленное, веселенькое, зажигательное. «Полечку-с-присвистом», мстительно подумал Эгберт.