Судя по тому, как юная дракониха с легкостью манипулировала людьми, она ужеда-а-авно, хотя и совершенно неожиданно для Мелинды, поумнела. И лишь притворялась крошкой, дурашливой и беззаботной, прекрасно зная, что за нее примутся всерьез, и ежедневная охота на бабочек немедленно прекратится.
Почувствовав на себе пристальный взгляд Мелинды, дракониха остановилась, подняла голову и спросонья растерянно захлопала ресницами. Выражение ее глаз было на редкость осмысленным.
По-па-алась, голубушка! вскричала госпожа баронесса.
От избытка чувств ей хотелось петь, кричать и бить посуду. Хотя Последнее было бы уже чересчур. Решив, что битье посуды следует оставить за Матильдой, она с легкостью выбежала во двор, подскочила к ошарашенной, застигнутой врасплох, драконихе и принялась неистово целовать узкую клиновидную морду.
Неожиданно пальцы госпожи баронессы нащупали с обеих сторон горла, закрытые густым слоем пуха, набухшие огненные железы и необдуманно нажали одну из них. В тот же миг пасть Матильды слегка приоткрылась, и свирепое желтое пламя вырвалось наружу.
Если бы напуганная дракониха в следующуюнет! не минутусекунду! не отпрянула и не закрыла морду обеими лапами, а Мелинда вовремя не загородилась руками; если бы первая оказалась всего лишь животным; каких многообычным животным, без тени разума, а втораяпускай и незаурядной, но всего лишь женщиной о-оо! На том бы вся история и закончилась.
Видя, как Мелинда беспрерывно дует на обожженные кисти, дракониха решила помочь и тоже дунула. Сильно. Старательно. Ото всей души. Мощный вихрь, вырвавшийся из ее груди, подхватил госпожу баронессу и, трижды крутанув в воздухе, со всего размаха брякнул о вершину лестницы. Той самой лестницы, с которой она еще не так давно спустилась легко и вприпрыжку.
На оглушительный вопль хозяйки опрометью сбежались слуги. Они удивленно шушукались, стоя в некотором отдалении. Куда не могла дотянуться рука скорой на расправу госпожи баронессы.
Госпожа? наконец-то, отважился один из них.
Нишево офобенново, успокоила его Мелинда.
Она держала пальцы во рту, пытаясь унять боль. Сказать правду сейчас, когда эта змея еще в замке? Вот уж фигушки! Еше одной глупости от нее не дождутся!
Ифите, ифите! она нетерпеливо махнула рукой.
Капелька оливкового масла и несколько пуховых подушек под ой-й! под задвот что было бы сейчас кстати. Но это потом, потом! «Терпи, а не то всех погубишь», думала Мелинда.
Когда слуги, с большой неохотой, но все таки ушли, госпожа баронесса снова подошла к драконихе. Та угрюмо, с преувеличенным вниманием, рассматривала узор дорожки.
У-ум-ница ты моя! Кра-са-а-авица! восторженно произнесла госпожа баронесса.
«У-ум-ница и кра-са-авица» оторвалась от изучения разноцветных камешков и подняла виноватый взгляд на Мелинду. На мордочке у драконихи было написано самое-пресамое, ну, абсолютно чистосердечное раскаяние. Высунув длинный липкий язык, она медленно лизнула пальцы Мелинды. Раз, другой, третий Боль тут же прошла, а обожженная кожа приобрела прежний, бело-розовый цвет
Матильда что-то тихонько проверещала, то и дело поворачиваясь правым боком.
У тебя пока работает всего одна железа, но ты все равно предупреждаешь, чтобы я впредь была осторожна?
Дракониха кивнула и, опустив голову, произнесла что-то еще.
Да не сержусь я, не сержусь! Сама виновата. Знала ведь, что ты еще не умеешь силы рассчитыватьи все равно полезла. Нет, нет! Мне уже (ой-й!) совсем не больно! как могла, успокаивала она юную дракониху.
Та искоса недоверчиво взглянула на Мелинду и с шумным вздохом выпустила из ноздрей пар.
Ну, все-все-все! Хватит! Я на тебя не сержусь.
И в подтверждение своих слов, вновь (хотя уже и гораздо осторожней) расцеловала ее мордочку.
Вернувшись к себе, госпожа баронесса еще долго, с умилением, смотрела в окно. Матильда, рассудившая (и рассудившая правильно), что во сне неприятности хоть на время до отступают, улеглась досыпать. Выражение ее мордочки было ОЧЕНЬ грустным. Тайна Матильды нечаянно раскрыласьа, значит, впереди учеба. Необходимые, но занудные и препротивнейшие занятия. Но когда это, где это и какие это дети любили учиться? «Хотела бы я на них посмотреть, усмехнулась Мелинда. Дед говорил, что за всю свою жизнь встретил лишь одного дракона, всего одного, который с младых когтей горел желанием учиться. Дурачиться, кусаться, драться, есть что попало и носиться, где попало, еще и пугать, кого попало Это да! Это пожалуйста! А учи-и-иться?!
И хорошо. Успеют еще. Ведь они (ах!) так быстро растут! Какие-нибудь двеститриста лет Ну, триста пятьдесят и все! Прощай, юная вольница! пригорюнилась Мелинда. Но любопытство взяло верх над жалостью. Интересно, какой она вырастет.»
Госпожа баронесса изо всех сил, как могла, напрягала свое воображение, но то не реагировало на настойчивые призывы хозяйки. И лениво, вяло (лишь бы успокоилась да поскорей отвязалась) показывало Мелинде ничем особенным не выделяющиеся, абсолютно стандартные картины.
Поняв, что ничего не добьется, госпожа баронесса расстроилась.
«Забыла что ли про Ускоритель? раздался в ее голове ленивый голос. Вместо того, чтобы меня по пустякам дергать и тормошить, ждала бы себе. Тихенько-мирненько. Ну, что? Оставишь ты меня в покое? Очень спать охота.» Послышался долгий протяжной зевок.
М-да! Будить сонное воображениеэто, скажу я вам, нелегкая работенка. Порою кажется, что перетаскиваешь на руках слона. С одного места на другое место. Чтобы через полчасачас вновь потащить его незнамо, неведомо куда.
Мелинде и без того хватало хлопот, поэтому ей не оставалось ничего иного, как согласиться.
«Ну, вот и ладушки. Спокойной ночи! Э-э-эдня Ай, да не важно! В общем, настоятельная просьбаэту неделю ко мне не при- (а-ахха) и-става-аа-атььь». Послышался негромкий мелодичный храп.
С собственными чувствами, мыслями, а уж тем пачес воображением надо считаться. И Мелинде ничего не оставалось как вернуться к расшифровке рукописи.
Глава девятнадцатая
С тех пор, как они узнали Странную Тайну («Выгодную тайну», поправляла мужа Мелинда), каждый вечер начинался у них с ожесточенного спора: копать или не копать? В теории все выглядело просто замечательно: волшебный горшок благороднейшего из королей, заклинания, алхимические превращения.
Однако, на деле все оказывалось, мягко говоря, не так уж романтично. Самое неприятное заключалось в том, что к поискам нельзя было подключить слуг. Это означало одно: действовать им придется ночью и, по возможности, тихо. Конечно, ни один слуга (равно, как и ни одна служанка) не осмелится впрямую обсуждать действия своих господ, но уж за их спинамипосудачат власть. Слухи, как насекомые, расползутся сначала по всей округе, а потом и далеко за ее пределами. И тогда
Мелинде не хотелось и думать о том, что произойдет тогда. Она и так ни на минуту не забывала о бродящей по замку черноволосой мерзавке. Делавшей вид, что пытается разобрать древние полустертые надписи на его северной стороне или же любуется полуразрушенными фигурами химер на южной.
Призрак прапрапра дедушки донимал их по-прежнему, торопя (как ехидно выразилась Мелинда) с «началом земляных работ». Он умолял их, заклинал их, проклинал их и тут же просил прощения за свою несдержанность. Но супруги лишь отмахивались от надоедливого старика, продолжая спорить дни, а то и ночи напролет.
Нервы призрака сдали. И в очередной раз услыхав: «Ага, ага ну, коне-е- е-чно! хорошо, как-нибудь потом»он устроил грандиозную истерику. Прапрапра дедушка визжал, бегал по стенам и потолку, плевался синими и зелеными искрами, стучал костяными ногами, выл и вопил, что онидураки («Да-да-да! Всего-навсего ДУ-РА-КИ!!!»), не понимающие своей выгоды. В конце концов, грозно выпучив глаза и воздев руки к потолку, он пообещал не оставлять их в покое до тех пор, пока они не согласятся.
Черти бы вас драли! Ни стыда-то у вас и ни совести! И сколько ж это можно издеваться над стариком?! Одиноким и неприкаянным! разорялся призрак. Которую неделю бултыхаюсь под сводами родного замка, а толку-то? толку?!! Я для кого стараюсь? Для себя, что ли, стараюсь?! Сколько я могу выть? Я себе голос почти сорвал! У-у-у, изверги малолетние! Сроду не был навязчивым, а тутне отступлюсь! Мое слово твердое.