Да уж, без них лучше. Уютнее, подтвердил пятый.
Он покосился по сторонамзыркнул влево, зыркнул вправо. И почему-то тихо, вполголоса, произнёс, подводя итог разговора:
Ну их к свиньям!
Согласитесь, редко встретишь подобное единодушие, единомыслие и единогласие. Довольные собой, благородные мужи решили собраться в одном из подвалов кухни, рядом с винным погребом. «Чтоб далеко не ходить.»
За ужином один из сотрапезников принялся рассказывать Очень Страшную и, местами, Кровавую Историю. Разумеется, из жизни своих благородных предков. История и впрямь оказалась леденящей душу и заставляющей сердца слушателей мячиками скакать в груди. Слушать ее, находясь в трезвом уме и ясной памяти, не стоило.
К счастью, эта история была враньём, причёмвдохновеннейшим! От начала и до конца. Но не соврать на пирудураком остаться! Да и нехорошо как-то, невежливо.
Итак, рыцарь зловещим (как ему казалось, а на самом деле просто гнусавым и очень противным) голосом завёл рассказ о встрече его дедушки (естественно, молодца и удальца) с жутким вампиром, грозой всей округи и об его («дедушки, разумеется, а не вампира!») блистательной победе, которую он («дедушка, говорю я Вам, дедедушка, ик! а не вам вам пии-и-ир, ик-к!») одержал благодаря своей хитрости и находчивости. Он («да, де-ду-уш. ик! да, сколько можно Вам повто-повто-ря-ать?!») пронёс за пазухой петуха и в самый ответственный момент тот протрубил зарю, хотя была ещё полночь. «И нечисть рассыпалась в прах, и-ик-к! За это, господа, надо вып-пить, ик!» Рассказ был хорош, а вино ещё лучше. И потому гости, изрядно охмелевшие, не нуждались в долгих и нудных уговорах: они радостно завопили и дружно сдвинули кубки. И в эту самую минуту раздался крик петуха. Правда, негромкий. И совсем не торжествующий, как у его сородича в только что рассказанной байкескорее, хриплый, сиплый, и слегка недоумевающий. И прозвучал он где-то совсем близко.
Учитывая то обстоятельство, что единственный петух лежал кучкой мяса и костеймертвее мёртвогона ледяном кухонном полу, изумление и даже (что уж там скрывать!) лёгкий испуг развесёлых бражников можно понять.
Да только вот гуляки (они к тому времени осушили уже не один, не два, и даже не десять, а куда больше кубков разного вина) начисто упустили из виду, что стол, за которым они так уютно расположились, находился как раз в той самой кухне. Где в одном из закутков, на мраморном полу, хранящем ледяной холод даже в июньский зной, лежали несчастные птицы. Вернее, то, что от них осталось.
Бражники прислушались. Всё было тихо.
Ф-фу-у ты, померещилось сказал самый толстый из пирующих и рукавом батистовой рубашки вытер пот со лба. И с удвоенным, нет, с утроенным, рвением принялся за очередной ломоть мясного пирога и явно заждавшиеся его внимания пирожки с грибами и жареным луком.
Остальные тоже вздохнули с облегчением, решив, чтода, и впрямь померещилось. Они дружно подняли серебряные кубки, со стуком дружно сдвинули их, как вдруг
Громкое победоносное: «Ку-кка-рре-ку-у!» грянуло под мраморными сводами. «Ку-кка-рре-ку-у! Ку-кка-рре-ку-у!» Шутки и смех, как бритвой срезало. Благородные мужи мигом протрезвели и в страхе уставились друг на друга.
Ку-кка-рре-ку-у! в голосе петуха звучало нескрываемое торжество.
Голый и посиневший от холода, но по-прежнему горделивый, петух слегка нетвёрдой походкой вышел из тёмного угла. Так сказать, явился пред не совсем ясные очи, поприветствовать и засвидетельствовать своё глубочайшее почтение. Следом за ним потянулись куры. Они зевали, пошатывались и хрипло кудахтали. Лишённые своего оперения, абсолютно голые, они, тем не менее, держались с королевским достоинством.
Нечистая сила! прошептал толстяк и, от волнения, укусил себя за палец. Нечистая сила! Нечистая сила! Изыди! Чур меня, чур!
Птицы, словно понимая человеческую речь, направились к себе, в родной курятник. Впоследствии хмельные мужи лишь посмеивались друг над другом, считая привидевшееся им просто шуткой (причём очень глупой шуткой!) распоясавшегося воображения.
В отличие от них, старую птичницу едва отходилиподобного воскрешения из мёртвых в этих краях не запомнили.
Вместе с сердобольными служанками, она сшила бедолагам костюмчики. Самый лучший достался петуху, в недавнем прошлом щеголявшему ярким, просто «вырви глаз» оперениемни дать, ни взятьрыцарь на турнире! Служанки жалостно охали и вздыхали. Слуги-мужчины, толстокожие, бесчувственные и бессердечныете, наоборот, при виде птиц начинали смеяться до слез, до икоты.
Как потом выяснилось, куры вовсе и не думали умирать. Они попросту напились. В стельку. Конечно, сами птицы до такого безобразия уж точно не додумались: их, ради потехи, попотчевал крепчайшей брагой один из гостей.
Между тем, ежедневные слушания продолжались. За всё это время гости смогли одолеть едва ли сотую часть текста и не собирались разъезжаться по домам, не узнав конца истории.
Эгберт пришёл в отчаяние. Насильно вытурить благородных и не очень господ было не только невежливо, но и крайне недальновидно. Среди недостатков господина барона глупость, слава богу, не значилась. Он пораскинул мозгами. Посоветовался с женой. И принял воистину соломоново решение: подарить злополучный фолиант знатнейшему и богатейшему из гостей. Жена и дочь которого, с замиранием сердца и непросыхающими глазами, следили за нескончаемыми перипитиями.
Так он «убил» даже не двух, а сразу трёх зайцев: избавился от ужасной книги, приобрёл влиятельного друга, и, наконец-таки, спровадил «милых гостей». (Они в кратчайшие сроки уничтожили добрую половину съестных и винных запасов.)
Но как нет худа без добра, так нет и добра без худа. Госпожа герцогиня осталась в замке. Накануне своего отъезда гости узнали, что онане кто иная, как младшая кузина троюродной племянницы внучатого дядюшки тётушки Эгберта. И, стало быть, самая, что ни есть, ближайшая родственница. Гости, явно под влиянием романа, умилились и тотчас же выразили пожелание, «чтобы Злой Рок никогда более не разлучал тех, кто (наконец-то!) обрёл друг друга».
«Еще чего выдумали!»было написано на хмуром лице Мелинды. Госпожа баронесса никак не могла взять в толк: что надо этой мерзавке?
Далеко от них, в северном крыле замка, встрепенулось спящее существо. Зелёное и полупрозрачное. Оно зевнуло, с хрустом потянулось и, проворчав: «Ну, с богом!» просочилось сквозь дверь.
Эгберт наивно полагал, что стоит лишь толпе гостей пересечь ров с крокодилами и дружно запылить по дороге, как в замке воцарятся мир и покой. Как же он заблуждался! Все это были ещё «цветочки».
Главка тринадцатая
Огненное дыханье июльского солнца, будто дыханье разъярённого молодого дракона, опаляло замок. В ожидании обеда, госпожа баронесса неспешно прогуливалась по юго-западной террасе. Она смотрела на солнце, не отрывая глаз, и мечтала о том, чтобы подольше продлилась эта замечательная погодажара и раскалённый зной. «Такая погода особенно полезна драконьим малышам, с нежностью думала Мелинда. Им надо вобрать в себя как можно больше солнца. Как можно больше! Ведь холод идёт на пользу лишь взрослым и могучим, но только не детям» Хотя Матильда, вопреки всему, жару не любила и так и норовила забиться в тень.
Госпожа баронесса нахмурилась. «Значит, надо» Но как внушить своенравной Матильде любовь к тому, что в её возрасте любить полагалось, она так и не успела сообразить.
Ах, ты, свинёночек! послышался знакомый развязный голос и неестественный, жеманный смех.
Какой же ты пухленький, жирненький! Хоть сейчасна вертел! Под сливочным соусом, да с салатом из петрушки и огурцов ты был быох, как хорош! Да пошутила я, пошутила! с презрением сказала госпожа герцогиня.
К неприятному удивлению Мелинды, не одна она облюбовала это место для прогулок. Госпожа баронесса тут же (быстро! быстро! быстро!) втиснулась вглубь одной из каменных ниш и, с отвращением, наблюдала из укрытия, как черноволосая красавица, по-змеиному изгибаясь, шаловливо трепала жирные щеки мажордома и пощипывала многоскладчатый, трясущийся, как желе, живот. Все признаки высочайшего благоволения были налицо.
Это казалось невероятным: заносчивая госпожа герцогиня слуг особо не жаловала, проходя мимо них, как мимо пустого места. А тут вдруг такие нежности