Каждую ночь они зудели и пищали, и не давали покоя несчастному Эгберту. И всякий раз он отмахивался от чрезмерно назойливых посетителей, как от комаров. Любители «высокого штиля» тотчас же приписали бы ночные неприятности Эгберта проискам местных злых духов. Или же баловству душ непогребённых язычников, а то и козням самого Сатаны. Что ж, если это было испытание (бога ли, дьяволавсё равно неприятно и даже несколько болезненно), то Эгберт-Филипп, тринадцатый барон Бельвердейский, Сир Лампидорский, с честью его выдержал. Как гласит пословиц: «Кто ни врага, ни голода не испугался, тот не пойдёт у чёрта на поводу». Истинно так. Аминь.
А вскоре и подкрепление подоспело. Отряд из сорока пяти славных, сытых, смелых рыцарей. Они, к тому же, отлично выспались накануне, поскольку не были обречены нести еженощную вахту. Зайдя с тылу, они на голову разбили войско богомерзких язычников.
Кроме мечей и копий, у подоспевших оказалось при себе и кое-что посущественней. Этим нельзя было победить врага, но голодда, вполне! Полная телега еды.
К великому ужасу Эгберта, трое из его отряда в ту же ночь погибли. Не от скорби по убитым, не от полученных ран, а от презренного заворота кишок. Как раз те самые рыцари, чьими стараниями готовился ежевечерний суп из змей. Скорее всего, они съели его чересчур много, и он как-то не так подействовал на их мозги. Сколько ни упрашивали, сколько ни удерживали их товарищи, они не хотели никого слушать и поглощали еду, как песок воду. Они набрасывались на неё как на врага, которого просто необходимо без промедления уничтожить. Они умерли через несколько часов. Все трое.
И теперь любого, кто пытался лишний раз протянуть руку к еде, хватали и вязали. Без предупреждения. И, не обращая внимания на его мольбы или проклятия (тут уж всё зависело от темперамента) выносили на воздух. Слегка освежиться и, заодно, образумиться.
Наутро оставшиеся в живых рыцари погребли и своих, и чужих. Первыхсо слезами и превеликими почестями. Вторыхпросто погребли. Скромно и быстро. Данью уважения врагу были лишь кривые, все в зазубринах, саблиих воткнули между двумя огромными булыжниками. И это, пожалуй, было единственное отличие. Поскольку и тех, и других попросту завалили камнями.
Как потом выяснилось, большой палец правой ноги Святого Исидория, ради добычи которого и был затеян этот поход, унёс с собой бродячий философ. Да-да! Тот самый философ. И в той самой медной чернильнице, которую замороченный им Эгберт не удосужился проверить. Или же (что вероятнее!) посчитал сие неделикатным.
Ах, чудотворный палец! Лучшее в мире средство от насморка. Все знают: насморкдо того дрянная напасть, что перед ней пасуют и самые опытные, самые могущественные колдуны. Снарядивший поход, король Хитрониус Двадцать Седьмой Бессовестный, пожизненно (вот бедняга!) страдал насморком. Эгберт ещё долгое время терялся в догадках: кому, и, главное, зачем мог понадобиться пресловутый палец в здешнем жарком климате?!
Уцелевшие рептилии осторожно наблюдали за удаляющейся прочь кавалькадой. Вот, наконец, проехал и последний всадник. Тот, что охранял телегу с провиантом, уже на треть уничтоженным. Змеи воспряли духом и дружно вознесли хвалу своему богутакому же хладнокровному, мудрому и грациозному. И горячо возблагодарили его за сравнительно благополучный исход, умоляя его лишь об одном: чтобы эти страшные видом, омер-рзи-ительные и такие («смилуйся, Господи!»), такие опасные двуногие никогда больше не забредали в их края. Или, если это совсем уже невозможнозабредали, по крайней мере, сытыми. После чего, все до единой, склонили изящные треугольные головки.
Главка десятая
ВнезапноЭгберта охватил стыд. Удрал, бросил гостей. Ах, как нехорошо, Ваше Сиятельство! И это назыветсягостеприимный хозяин?! А вдруг они скучают? Эгберт подхватился и, подгоняемый тычками обнаглевшей совести, выбежал из зала. Второпях он даже не закрыл дверь.
Через несколько минут после его ухода из каминной трубы вылетела длинная тощая фигура. Зелёная и полупрозрачная. Существо трижды громко чихнуло, щелчком стряхнуло с плеч сажу и с неодобрительным: «Ай-яй-яй!»задуло огонь. Осуждающим голосом старухи-сплетницы произнесло: «Чего же ж хорошего ждать-то от молодёжи!»и покачало кудлатой головой. Затем на цыпочках, в три прыжка, плавно пересекло комнату и, просунув наружу полупрозрачную руку, вставило длинный костлявый палец в дверной замок, вставило и трижды повернуло. После чего оно картинно развалилось в кресле. И, кажется уснуло.
Что ж Эгберт? Как оказалось, беспокоился он зря. Большинство гостей, по уверениям слуг, собралось в большой гостиной и вело себя на удивление тихо. Это было что-то новенькое, и господина барона разобрало любопытство.
Из-за двери доносилось монотонное бормотание, приглушённые ругательства и тихие судорожные всхлипы. Заинтригованный Эгберт слегка приоткрыл дверь и краешком глаза заглянул внутрь. То, что он увидел, привело его в ужас.
Великий герцог Марлипоньский (в просторечии, Хозяин Медвежьего Замка) сидел у окна, держа на коленях многопудовый фолиант и, медленно водя пальцем по строчкам, читал вслух. Эгберт помнил, что во время каждой генеральной уборки эту книгу, размерами напоминающую скорее придорожный валун, обычно передвигали четверо, а то и пятеро слуг. Но герцог оказался самым крупным из присутствующих, и неподъёмное фолио, видимо, не доставляло ему ни малейшего неудобства. Неудивительно, что миссию чтеца доверили ему, хотя читал он с трудом, по слогам и безо всякого выражения.
Человек сорок гостей (как ни странно, количество дам и кавалеров было примерно одинаково), усевшись полукругом, с замиранием слушали его рассказ.
Эгберт узнал ещё одну знакомую с детства историю.
То была сага о, конечно же, несчастных влюблённых. Благородном рыцаре Ингивильде Смелом и его возлюбленной, Мадегунде Прекрасной. История, которая начало своё, разумеется, имела, но явно не имела конца: слезливое повествование могло продолжаться не один год, по ходу действия обрастая бесконечными (пороюневероятными, пороюсовершенно ненужными) подробностями, как старый лесмхами и лишайниками. В нём появлялись всё новые и новые персонажи. Некоторые из них были невероятно, неправдоподобно добродетельны и чисты. И, разумеется, очень-очень несчастны.
Постороннему слушателю сего повествования (которое всегда читалось вслух, потому что ни у кого не хватало духу осилить здоровенный том самомуво всяком случае, Эгберт таких смельчаков не запомнил), так вот: постороннему слушателю могло показаться странным, почему эти ангелоподобные существа вместо того, чтобы без толку страдать на слишком грешной для них земле, не вознесутся в горные выси? Где их встретили бы с распростёртыми объятиями.
Ответ был прост. Им мешали другие персонажижуткие и отвратительные. Все вместе и каждый по отдельностископище мерзостей и пороков. Эти злодеи постоянно строили козни и замышляли что-то стр-рраш-шное. Порой они враждовали между собой. Но, быстро получив отпор, вновь переключались на тех, других, безропотных и беззащитных. И так как последние оказывались слишком (прямо-таки сверхестественно!) добры и чисты для того, чтобы дать сдачи, то издеваться над ними былону, просто одно удовольствие!
Словом, и те, и другие имели очень мало общего с живыми людьми. Дамы, все как одна, являлись прекрасными и утончёнными, рыцари проявляли чудеса храбрости, ловкости и силызачастую просто так, в качестве разминки перед завтраком, чудовища были ужасающе опасны ипо непонятной им самим причине и пожирали всё. Ну, абсолютно всё вокруг, не брезгуя даже камнями (должно быть, для прочистки кишечника), а посемуподлежали непременному и безотлагательному уничтожению; преданные слуги с лёту угадывали приказы хозяев и тут же, сломя голову, бросались их выполнять, наставляющие же рыцарей отшельники сплошь и рядом оказывались святыми и были, что называется, накоротке с ангелами, и никак не меньше. Уф-ф!..
Всё это безобразие было туго закручено интригами, разбавлено дальними странствиями и периодическими дракамито бишь, поединками рыцарей, а также хитростью слуг; шипением, рычанием, нападением на главных и неглавных героев очень диких и очень стр-ррашных зверей с последующим кусанием, терзанием и порой даже и насмерть загрызанием отдельных несущественных (либо попросту осточертевших автору) персонажей.