Что? я уставилась на него. Ты можешь носить оружие?
Он бросил на меня раздражённый взгляд.
Я застрелил кое-кого, Высокочтимый Мост. Прямо на твоих глазах.
Не называй меня так, я поморщилась. Я имею в виду, легально. Ты можешь легально носить оружие? Как так?
Он наградил меня очередным взглядом с неприкрытым раздражением.
Ты многое не знаешь об этом мире, Высокочтимый Мост, произнёс он голосом, который казался вежливым на поверхности, но холодным в глубине. Именно это я и пытаюсь тебе сказать.
Воцарилось молчание.
В это время он посмотрел обратно на дорогу.
Помогло бы, добавил он ещё холоднее, если бы ты сделала сознательную попытку вспомнить, что говоря о надевании ошейников и порабощении видящих, ты говоришь о собственных братьях и сёстрах, очередной беглый взгляд. А ещё ты могла бы помнить, что говоря о таких вещах, ты больше не можешь исключать себя из этой общности.
Эти стекловидные глаза всматривались в мои.
Я нахмурилась, глядя на него в ответ.
Пока что, парировала я. Единственный, кто меня порабощаетэто ты.
Пожав плечами, он вновь заговорил более лекторским тоном.
Тебе стоит знать, что в нашей мифологии людитретья раса, сказал он, сосредотачиваясь обратно на дороге. ПерваяЭлерианцы. ВтораяSarhacienne или Сарки, то есть мы слово «Sarhacienne» означает «Второй» на языке видящих. Третьилюди, он взглянул на меня. Считается, что каждая раса разрушает собственную цивилизацию в определённой точке эволюционного цикла, чтобы перейти на следующий уровень. Элерианцы, первая раса, больше не существуют за пределами Барьера. Говоря, что мы, Sarhaciennes, не имели экстрасенсорного зрения до Второго Смещения.
Он снова помедлил, бросив на меня прищуренный взглядможет, пытаясь увидеть, слушаю ли я.
Согласно истории видящих, каждая раса растёт в силе, охвате и технологиях, пока в их развитии не наступает критический период, продолжал он тем низким голосом. Пока что произошло два Смещения Одно Элерианцев, и одно Сарков. Мы верим, что грядёт третье Смещение, он взглянул на меня. Человеческое.
Вместе с его словами меня атаковали образырезкие, поразительно ясные.
В них я видела, как падают бомбы. Штормы бушуют на море.
Сине-белое солнце ярко и холодно пылает над Землёй. Сверкающий серебристый меч рассекает его посередине, ослепляя его
Когда этот свет меркнет, я вижу Сан-Франциско в руинах. Я вижу Белый Дом, лишённый людей, его зияющие окна почернели от огня, части купольного свода обрушились внутрь и отсутствуют, белые стены усеяны дырками от пуль автоматов. Я ахаю, стискивая цепочку, которая удерживает мои запястья воедино. Укол боли пронзает мою грудь. Я пытаюсь заблокировать его, выбросить образы из моей головы.
Красные вспышки звёзд полыхают за моими глазами, взрываясь над пыльным азиатским городом.
Я издаю ещё один резкий хрип
когда тёплые пальцы сомкнулись на моем предплечье.
Эй, он крепче сжал меня, когда я повернулась.
Я заморгала, глядя на него и поначалу не видя его ясно. Его лицо оказалось странно близко ко мне, стеклянные глаза наблюдали за мной с пронизывающей пристальностью. Я впервые подметила, как он умён. Я вижу это в его ясных глазах. Я чувствую это в нем, словно ощутимое мерцание вокруг его силуэта.
Однако он одинок. Он почти до боли одинок.
Это причиняет мне боль, это одиночество.
Что такое? его голос звучал резко. Ты в порядке?
Я могла лишь покачать головой.
Он сильнее потянул меня пальцами, подталкивая своим сознанием, чтобы выдернуть из этого состояния, вернуть в настоящее. Когда я подчинилась, его лицо вернулось в фокус, угловатые черты стали жёсткими, почти хищными. Эта жёсткость не казалась адресованной мне, но она заставила ещё раз повторно оценить его, и в этот раз увидеть в нем опасность. Я вновь подметила, каким он был высоким.
Его голова почти задевала потолок салона.
И все же я видела там нечто большее, чем злость. Я чувствовала беспокойство, осязаемое за его хмуростью.
Что, бл*дь, это было? прорычал он. Не делай так больше.
Я моргнула. Его образ вновь выправился.
Делать что? спросила я. Что я сделала?
Твой свет aleimi сказал он, внятно произнося незнакомое слово. Твой свет видящего. Ты только что что-то сделала с ним. Что бы ты ни сделала, это заставило твой aleimi вспыхнуть. Такая вспышка делает тебя заметной внутри Барьера, даже когда ты за его пределами. Сейчас ты не можешь этого делать. Не можешь.
Его голос звучал сурово, словно он разговаривал с непослушной собачкой.
И вновь я могла лишь уставиться на него. Как он вообще думал, что я могла сделать нечто подобное осознанно, и тем более нарочновне моего понимания.
Должно быть, он это тоже услышал.
Отпустив мою руку, он положил ладонь обратно на рулевое колесо, тихо щёлкнув языком. Когда он сосредоточился обратно на вождении, выражение его лица оставалось напряжённым.
После очередной паузы он прочистил горло.
Шулеры, несомненно, ищут нас, произнёс он смирившимся тоном. Они пошлют за нами много видящих, Элисон. Их будет больше, чем я могу справиться. Когда я только что попросил тебя держать свой свет приглушенным меня беспокоило это. А не то, что именно ты сделала, он взглянул на меня. В этот раз его голос звучал почти извиняющимся. При обычных условиях такие вспышки совершенно нормальны. Я не имел в виду, что ты намеренно сделала что-то нехорошее. Я просто прошу тебя постараться контролировать такие вещи, если можно, пока мы не окажемся в безопасном месте.
Прислонившись к дверце машины, я нахмурилась.
Обдумывая его слова, я решила, что бессмысленно пытаться спорить, особенно когда он явно старался идти мне навстречу. Вместо этого я подавила очередную волну измождения. Я закрыла глаза, слушая гудение двигателя машины.
То есть они действительно хотят моей смерти? спросила я. Эти Шулеры?
Когда я открыла глаза и посмотрела на него, он нахмурился.
Да, помедлив и все ещё всматриваясь в моё лицо, он сделал очередной жест рукой, который напоминал склонённое крыло. Ну. Или мёртвая или на их стороне.
Вспомнив слова Шулера в той закусочной, я кивнула. Я снова подумала о том, как, казалось, хорошо эти два мужчины знали друг друга. Дело не только в словах или уменьшительно-ласкательных именах, которыми они называли друг друга. Я буквально чувствовала связь между ними.
Ты работал на них, не так ли? выпалила я. На Шулеров. Ты был одним из них.
Очередная пауза.
Он выдохнул, щёлкнув языком.
Да.
И ты все равно думаешь, что это было бы так ужасно? настороженно произнесла я. Пойти с ними? Ты же очевидно ушёл. Ты не мёртв.
В этот раз я буквально осязала его раздражение.
Больше, чем раздражение. Там жили и другие эмоции. Смущение. Смятение. Своеобразное противоречивое раздражение, которое говорило мне, что дела обстоят сложно, и он не хотел объяснять. Я даже ощущала что-то вроде стыда. Конечно, я не могла знать наверняка.
Я не могла знать наверняка, что мои ощущения реальны.
Нам стоит поговорить об этом позже, Элисон, сказал он наконец. Когда мы будем в безопасном месте.
Взглянув на грубую повязку на его руке, я нахмурилась и кивнула.
Так что такое Шулер? спросила я. Хотя бы это ты можешь мне сказать? Они просто видящие-мятежники? Одна из террористических группировок, о которых вечно говорят в новостях?
Он посмотрел на меня, и в его бледных глазах отразился косой луч солнечного света.
Онивраги, просто ответил он.
Глава 6Териан
Труп мужчины, умершего в двадцать с небольшим, с художественной точностью был разложен на столе из нержавеющей стали.
Прозрачные трубки торчали из его горла, из вен на руках, ногах, животе. К нему дополнительно приспособили несколько комплектов электродов, помеченных разными цветами и отмечавших участки его обнажённой кожи, а также надели на голову компьютеризированный обруч, плюс поставили более обыденную капельницу с солевым раствором. Органический обруч на голове с его мягкой, похожей на кожу текстурой ритмично мигал; это был единственный свет, который исходил не от одного из четырёх мониторов, которые полностью занимали стены костяно-белой комнаты.
Техник корректировал настройки на передвижной консоли рядом со стальным столом, используя стандартный интерфейс и клавиатуру, которая проецировала информацию и результаты на стены с органическим покрытием. Жидкость, курсировавшая по прозрачным трубкам, исчезала в той же стене, слегка изменяя цвет после каждой поправки, которую вносил техник. Как только жидкость стабилизировалась, электроды на голове трупа мигнули темно-синим, сигнализируя, что завершился ещё один этап органического окончания передачи.
Подёрнутые дымкой зрачки слепо уставились в потолок, радужки и белки были одинакового молочно-серого цвета. Пока трубки несли генетический вирус к их носителю, радужки сменили цвет на прозрачно-жёлтый, цвет нарциссов. Или крепкой мочи, подумал техник.
Со временем этот жёлтый начал становиться ярче.
Кожа тоже выглядела другой, не совсем налившись жизнью, пока что нет, но все равно каким-то образом казавшись менее мёртвой.
Это заняло двенадцать часов.
Ушло бы ещё больше времени, но тело было предварительно подготовлено.
День первый настал и прошёл.
Начальница техника пришла в комнату через несколько часов после первых настоящих изменений в признаках живости тела. Пожилая женщина-учёный проверила показания на мониторе, внося дополнительные небольшие поправки, затем наградила младшего техника сдержанным кивком ободрения. Он наблюдал за каждым её движением с нескрываемым напряжением.
Она славилась тем, что не терпела ошибок.
Теперь, сказала она, один раз кивнув в последний раз. В её голосе звучал лёгкий немецкий акцент. Теперь мы ждём.
***
Териан лежал совершенно неподвижно.
Единственный намёк на жизнь в его новом теле жил в неуловимой попытке сфокусировать взгляд.
Новые глазадля него, по крайней мере, новыеони смотрели с чужеродных черт незнакомого лица. Он пока не рассмотрел себя хорошенько, но и то, и другое теперь принадлежало емупо крайней мере, пока он не умудрился угробить и это средство передвижения.
Он посмотрел в ровный мёртвый потолок, жалея, что не подумал и не приказал им поместить туда монитор. Приглушенных проблесков органики на периферии его зрения было недостаточно, чтобы его отвлечь.
Ему хватало тем для размышления, но ни одна из них не была особенно радостной.
Он все равно мало что мог поделать, пока не вернул себе подвижность. И все же основные моменты последних двадцати четырёх часов медленно просачивались в сознание.
Период адаптации всегда ждал его по ту сторону одной из его маленьких «смертей». К этому времени он должен был уже привыкнуть, но сама природа перемен делала невозможным привыкание к этому процессу. Чтобы облегчить своё смятение, Териан внедрил в процесс передачи программу, которая напоминала ему об этом ещё до того, как полностью вернуть его в сознание. Однако дезориентация не прекращалась полностью, пока процесс не был завершён.
Он ненавидел тишину.
Ему не нравилась пустота, которая лежала между состояниями активного сознания. Хоть каждая смерть по-прежнему отличалась от предыдущей, все случаи обладали определённым сходством в физических ощущениях и обыденных формах психологического стресса.
В начале его всегда приветствовала тишина.
Таким образом, несмотря на целесообразность такого состояния, самый мудрый план действийлежать и принимать этот факт хоть с каким-то достоинством. Философские размышления должны сопутствовать смерти, подумал Териан, какой бы временной она ни была. Смерть, как и жизнь, не нужно воспринимать как создание без разума. Ментальный ритуал содержал суеверные пережитки, и все же Териану нравилось ценить блага, данные ему в избытке.
Ему казалось это по-своему благородным. Заслуживающим восхищения.
Постепенно память начала своё незаметное возвращение.
Отрывки прошлого просеивались через сознание Териана как листья, падающие на холодном ветру. Некоторые застревали, устраняя пробелы.
Теоретически все его воспоминания были связаны с новым телом благодаря базовой технике передачи, но с каждым телом шёл новый набор нематериальных структур, комбинация разума Терри и разума того тела, которое он теперь носил. Пробелы оставались, пока его aleimi заново узнавал пути доступа к материальному миру.
Прошло ещё больше времени.
Он применил давление к процессу его перерождения, пытаясь получить доступ к последним моментам его предыдущего тела. Это раннее вспоминание требовало труда, в основном в виде отделения его собственных воспоминаний из множества жизней от воспоминаний тела, которое он теперь носил а оно, конечно, несло в себе воспоминания одной жизни смертного.
Ну, на самом деле, даже меньше. Териан предпочитал молодые тела.
Наконец-то всплыв на поверхность, образы и ощущения нахлынули без предупреждениякак фильм, который начинался и заканчивался без запроса и вступления. Свет взорвался в его зрении; Териан услышал крики, почувствовал, как его тело летит по воздуху, затерявшись в моменте вне времени, пока он пытался достать пистолет из кобуры. Боль прострелила его голову и позвоночник, когда он врезался во что-то, что разбилось под его спиной. Он поднял пистолет, увидел приглушенную вспышку света при выстреле.
Затем другая вспышка, с противоположного конца комнаты.
Дигойз Ревик.
Ну конечно.
Териану стоило привести туда больше одного тела.
Остальное влилось в его сознание при этой мысли. Не Дигойз отбросил его через всю комнату. Малышка видящая сделала этота, которую Реви' сжимал в руках, притворяясь, будто готов убить, если Териан не оставит их в покое.
Мост. Она была телекинетиком.
Она могла манипулировать материей.
Интенсивный прилив эмоций ударил по немутакой сильный, что затмил его зрение, заставил его девственный разум остановиться как вкопанный. Он постарался думать вопреки этому, на мгновение затерявшись в воспоминании об этом открытии.
Ему надо было застрелить Дигойза прямо через окно закусочной.
С другой стороны, Реви' всегда следовал правилам, придерживался процедур. Может, он бы действительно её уничтожил, если бы почувствовал себя загнанным в угол. То, что она была телекинетиком, только увеличивало эту вероятность. В конце концов, это делало её в миллион раз опаснее любого, кого ожидала увидеть Организация.