Что будем делать? Да то, что с самого начала собирались. Я отвезу тебя домой, и всё плохое для тебя закончится. Но сначала
Да? Что?
Сначала, красавчик, я сбрею бороду!
ГЛАВА 19
Слабенький огонёк масляного светильника затрепетал на внезапном сквозняке, и Мелькарту подумалось, что в его берлоге стало слишком холодно. Ему-то всё равно, но вот парень может замёрзнуть. Он пошарил рукой у постели, нащупал лохматую шкуру, что служила ему одеялом, и взглянул на притихшего любовника. Он уснул? Ещё бы, столько раз за эту долгую ночь он, Мелькарт, овладевал этим телом, что сам чуть не стёрся. Мужчина с нежностью погладил разметавшиеся чёрные волосы любовника, легонько поцеловал его обнажённую спину. Да, это и правда очень красивое тело, и ненасытное, жадное до ласки. Хорошо бы ещё как-нибудь испытать такое безумие, такое упоение, но так трудно выбрать время на что-то простое, человеческое! На его плечах лежит груз ответственности за жизнь всего их поселения, за битву с проклятыми наймитами Демиургов и, ни много, ни мало, задачка: спасти мир. Во как! Он криво усмехнулся. Спасибо тебе, Огненная Роза, за то, что ты так мастерски усложнил, а вернее, даже испоганил жизнь старины Мела! Что б ты сдох, кукла стервозная! Эх И раньше-то было не просто, а теперь стало совсем тяжело. Ну а этот парень, что сейчас лежит рядом с ним, не создан для такой жизни, это уж точно. Среди «Воинов справедливости» ему нечего делать, и очень скоро они расстанутся. Жаль. Очень красивый, и очень сексуальный. Мелькарт на минутку зажмурился, и перед глазами его заструились видения: стройное, сильное тело изгибается в его руках, плавно поднимаясь и опускаясь в такт их горячему, резкому дыханию. Капельки пота блестят на груди, стекают тоненькой струйкой по желобку на животе, влажным глянцем покрывают бёдра его прекрасного любовника; губы молодого человека приоткрыты, словно для поцелуя, а колдовские фиалковые глаза укрылись в тени роскошных ресниц, и только отблеск звёздной эйфории сверкает в безудержной ночи. О, какая восхитительная ночь! Вот его искуситель поднял руки, запустил пальцы в свои длинные, чёрные волосы и отвёл их назад, открывая полностью своё точёное, пылающее страстью лицо. Сладкий стон наполняет тишину оттенками безудержного наслаждения, и он, Мелькарт, чувствует: уже скоро! Совсем скоро! О, как же это прекрасно! Да, уже почти Он сжимает руками бедра любовника, стараясь поглубже насадить его на свой клинок, и чувствует, как пальцы его скользят по влажной коже. Ещё немного, милый, сейчас, да! И цветные вспышки в мозгу, словно сияние полярной ночи, полыхают так, что он теряется в них: нет уже ни жалкой лачуги, ни старых облезлых шкур на постели, ни самого поселения, ни даже этого убогого, гниющего мира ничего и никого! Только он, великий вождь, самый великий из всех, и самый лучший в мире самец таким он чувствует себя сейчас. Да, только он и этот восхитительный ангел в его объятиях вот и всё. Больше никого нет, да им никто и не нужен. Ты самый лучший, Амит! И нет равных тебе, Амит Рафи! Усталый и услаждённый, Амит склоняется к нему, и губы их сливаются в счастливом поцелуе «Это лучшее, что было в моей жизни!»
Амит вздрогнул, когда Мелькарт стал укрывать его шкурой какой-то безобразной зверюги. Он чувствовал себя очень усталым, опустошённым.
Ох, Мел, что-то я совсем Того Сейчас, наверно, помру.
Он тяжело поднялся и сел, натягивая покрывало до самого подбородка. Мелькарт озабоченно взял его за плечо:
Ну так ложись и отдыхай! Я ж понимаю: ты вроде как под вездеход попал; всё ж таки мужик я грубый и голодный
Амит устало и невесело запротестовал:
Нет нет, не наговаривай на себя! Ты шикарный любовник, и мне было очень хорошо. И ты не получил бы больше того, что я сам пожелал тебе дать. Он полуобернулся к Мелькарту. Я завидую твоему мужчине. Со мной прежде никогда такого не было, это правда. Я ведь не шлюха, как ты выразился пару дней назад. Но у меня было много мужчин за эти годы, и почти никого я не помню. А вот тебя буду помнить всегда. Он улыбнулся, но даже такой чёрствый чурбан, как Мелькарт, не смог бы не увидеть печали и подступающих слёз в его прекрасных глазах. Кабир обеспокоенно сел рядом и обнял Амита, и хотел что-то сказать, но тот коснулся пальцами его губ, словно накладывая печать молчания. И сам продолжил: Да, буду помнить, и по-своему буду любить. Я не смог бы полюбить тебя так, как Таль, и не хочу занимать его место. Ты не сердись, но мне лучше сейчас уйти.
Да куда же? Спятил, что ли? Сам же говоришь, что помираешь, и тут же копытами стучишь! И причём тут Таль? Чего ты вообще выдумал такое? Или всё-таки быка своего боишься? Так он ничего нам не сделает!
Амит грустно усмехнулся:
Я тебе уже говорил: мы с ним не пара. Мы просто друзья. То есть нет, не просто друзья. Мы лучшие друзья. Мы настоящая семья. Но Горло его вдруг сдавили рыдания, и ему стало очень трудно дышать. Он осторожно, но настойчиво высвободился из объятий Мелькарта и встал с постели. На сердце у него было до невозможности муторно, и теперь, когда экстаз прошёл и жар любовной страсти стал остывать, он ощутил настоящее страдание. То есть он, конечно, знал что так будет, когда решился на эту авантюру и полез под одеяло кабира, но знать, что будет больно и ощущать боль разные вещи. А теперь он получил то, что хотел, и пришло время расплаты. Ему безумно хотелось сейчас закричать, зарыдать в голос, лупить кулаками в стену, и снова и снова выть. И, что бы не обидеть человека, который и правда на краткий миг сделал его счастливым, он поспешил одеться и уйти. Но прежде чем переступить порог, он, уже одетый, вернулся к Мелькарту и сел ему на колени. Кабир был невозможно мрачен: он просто не понимал, что происходит. Вроде всё было так потрясающе и он думал, что этот красавец так же доволен и счастлив, как и он сам, а тут вот поди ж ты! Чуть не плачет, и сбегает Он хотел было даже оскорбиться, разозлиться, но мелькнула мысль: вот и с Талем у него всегда такая же хреновня получается. Каждый раз после секса парень чуть не плачет и губы кусает, а потом они ругаются Да что это с ними со всеми? Какого же ещё «болта» им надо?! Но Амит не дал ему по настоящему расстроиться и завестись во гневе. Он обвил шею любовника руками, прижался к нему всем телом и принялся ласкать его, целовать, нашёптывать какие-то приятные глупости. А когда мужчине снова померещились цветные облака, он нежно и любовно заговорил, при этом не переставая обнимать:
Ты и правда самый самый самый лучший. И, если когда-нибудь захочешь повторить этот угар, я буду счастлив ублажить тебя. Но ты ведь не мой, и никогда моим не будешь. И я чувствую себя сейчас страшно виноватым перед Ашером. Нет нет, не возражай! Ведь для меня ты «самый самый», а для него ты ВСЁ! Понимаешь? И я не хочу делать ему больно, тем более что и он Амит замялся, не зная, как выразиться. Он старательно скрывал, что на самом деле его милость отставной Плектр, и давно уже прочитал в душах обоих воинов самое потаённое. Надо както подобрать такие слова, что бы этот балбес понял его без медиата. И вдруг ответ нашелся. Он скажет Мелькарту правду. Не всю, конечно; только часть правды, но этот мужчина сможет его понять. И он, глубоко вздохнув, неуверенно продолжил: Два года назад я потерял дорогого мне человека. Самого дорогого: единственного! Он погиб, и я хотел умереть вместе с ним. Понимаешь? Но всё это время я жил только ради его памяти, да ещё потому, что нужен Лиору. А недавно я узнал, что тот, кого я оплакивал, на самом деле жив. И теперь я иду по его следу, и только это по-настоящему важно для меня. По крайней мере, сейчас. И пока я не найду его, пока не спасу, я не могу думать больше ни о ком и ни о чём. Но я очень хорошо знаю, как это: любить, жить ради кого-то, страдать. Я знаю, что Таль безумно любит тебя, и не могу вставать между вами. Понимаешь? Он с беспокойством искал взгляд Мелькарта, но тот нахмурил брови и отвернулся, думая о чём-то своём. Мы с тобой друг для друга всего лишь два тела, два голода, два безумных вожделения. Но души в нашей близости нет и не будет. Потому что у меня есть моя цель, это и есть моя мечта и моё единственное желание. А у тебя есть Таль Ашер, хоть ты сейчас этого и не понимаешь.