Ничего, прорвется!
Он сцепил руки за спиной, и неслышно, без голоса, задышал:
Нет мыслям преград,
Они словно птицы
Над миром летят,
Минуя границы
Вот и лестница, дальшенаправо и вверх. В канцелярии можно будет узнать, отчего он до сих порРихтер, и почему попал именно сюда. После разговора в кабинете Лонжа был уверен, что «черные» его не отпустят. А здесьникого из СС, сплошная серость.
Ловец не поймает,
Мудрец не узнает,
Будь он хоть Сократ:
Нет мыслям преград!..
Стой! негромко прозвучало сзади.
Лонжа остановился и удивленно взглянул вверх. Тюремные правила он помнил. Если «стой!», значит впереди кто-то чином повыше. «Стой! Лицом к стене!..» Но лестница пуста.
А я тебя, Рихтер, сразу узнал. Помнишь, от кого привет должен был передать?
Лонжа глубоко вздохнул. Недаром почудилось, что голос знакомый.
От старины Гроссштойсера. Гросс-штой-сера. Я передал, спасибо!
Да на здоровье! хмыкнули сзади. Только больше никому не передавай. Все пароли отменены, считай, у нас чрезвычайное положение. Откровенничай только с теми, кого хорошо знаешь, и то прежде три раза подумай. Кстати, я тут не случайно, тебя же прямиком из «зипо» привезли, вот и решил полюбопытствовать. Как о тебе передать?
Оборачиваться не следовало, но он все же решился.
ЯЛонжа, и я живой. Так и скажи.
Понял, громила весело подмигнул. А ты поосторожней, Лонжа, я тебя к такой змеюке веду, что яду на батальон хватит. Ну, пошли, а то увидят еще.
Лестница внезапно показалась очень короткой, ступени сами ложились под ноги. Что бы ни случилось, онжив. Прошел один круг, значит и второй одолеет.
Меня не запрут
Подвальные своды,
Напраснейший труд
Мне вдоволь свободы.
***
Сначала он увидел фуражку, самую обычную офицерскую. Ничего особенногозеленая ткань, черный козырек, вот только была она не там, где положено. Вместо того чтобы висеть на крючке рядом с шинелью или красоваться на хозяйской голове, фуражка устроилась прямо посреди стола, поверх бумаг. Хозяин, обещанная «змеюка» был тут же, за столом. Папироса в руке, в другоймаленькая чашка кофе.
По всем правилам следовало рапортовать прямо с порога, но Лонжа замешкалсяузнал. В последний раз виделись на лесной просеке. Автомат «Суоми» в руках, серый силуэт в прицеле. Тогда он промахнулся.
Да, все такой же, только погоны
Здравствуйте, господин майор. Стало быть, с повышеньицем!
Ответом был кислый взгляд. Серый гауптман, обернувшийся столь же серым майором, с негромким стуком опустил чашку на блюдце.
А знаете, Рихтер, я на вас не в обиде. Напротив, ставлю курсантам в пример. Умеете выживать!
Затянулся папиросой, на стул кивнул.
К полякам ушли? Можете не отвечать, сейчас не это важно. Сколько вас уцелело?
Уцелелоне знаю, честно отрапортовал дезертир Лонжа. Ушли девятеро, если со мной считать. Раненых не было, оружие у всех, только с патронами беда.
Майор кивнул, вполне удовлетворенный, пошелестел бумагами.
С этим ясно. А меня, Лонжа, вытаскивать пришлось, двоих раненых бросил. Застрелитьрука не поднялась, свои парни, проверенные. Не вышли, там остались. Но приказ мы выполнили, а это главное
Нашел нужный листок, поднес к глазам.
После ареста вас привели прямо к Гиммлеру. За какие такие подвиги?
Лонжа уже понялне знает. Для «серого» он по-прежнемуамериканец Рихтер. Но все же лгать не стал.
Рейхсфюреру доложили, что яЕго Величество Август Виттельсбах, король Баварии.
Майор взглянул странно.
В самом деле?
Порывшись в бумагах, достал сложенную вчетверо газету, передал через стол. Лондонская «The Sunday Times», 3 октября, напечатали, когда он уже перешел границу. Через всю страницу крупным тяжелым кеглем: «Король Баварии обращается к миру». И фотография прямо посредине.
Отцовская. Рупрехт Мария Луитпольд Фердинанд Виттельсбах, AD 1893. Ретушер слегка подработал костюм.
Майор забрал газету, взглянул сам.
А знаете, вы похожи, Рихтер. Теперь все понятно. Считайте, что в очередной раз повезло. Мы узнали об аресте сразу и дали запрос, вы ведь по нашему ведомству числитесь. А так бы «черные» вас и пристрелить моглиот огорчения.
Я вообще везучий, охотно согласился Лонжа. Рейхсфюрер пообещал мне концлагерь и печь.
«Серый» кивнул:
В его стиле. Но сейчас важно другоечто обещал вам я.
И тут Лонжа действительно удивился. Что им, «ублюдкам», обещали? Да ничего. Смертьили обратно в «кацет», ему личнотот, что с крематорием. Но внезапно вспомнилось: холодный ночной лес, поляна, люди в польской форме без знаков различий.
«Уцелевшие по возвращению в Рейх получат свободу и будут награждены. Даю слово офицера!»
***
Свое слово я держу, Рихтер. К тому же такой везучий, как вы, нам еще пригодится. Но учтите: малейшее нарушение правил и вас отправят обратно в «кацет». Только не довезут, дорогой пристрелят. Вопросы?
А «черные» СС меня не пристрелят? От огорчения?
Меньше попадайтесь им на глаза, Рихтер. Огорчаться им сейчас не с чегоАвгуста Виттельсбаха все-таки арестовали, настоящего я имею в виду. Кажется, начинаю понимать! Вы пытались его спасти, назвались королевским именем Увы, сходства для этого мало, королем нельзя притворятьсякоролем нужно быть. Кстати, моя матушка из Баварии.
Augustus rex plures non capit orbis!
Еще одно слово, Рихтер, и я пристрелю вас прямо сейчас. Хватит и того, что некий Агроном задумал провернуть с Вы еще здесь, Рихтер? Убирайтесь, а то вспомню, как вы в меня целились. Кстати, у вас был тогда «Суоми». Где, интересно, вы его подобрали?
5
Локи не слишком боялся боли. Научился терпеть, да и с тех пор, как вырос, ничем серьезным не хворал. Ну, зуб заноет, верхний справа, ну, живот прихватит. Но это редко и не слишком надолго, Хорст за здоровьем следил и даже время от времени читал медицинские журналы. Двойная польза: и много интересного узнаешь, и для работы полезно. Пару раз, готовя очередное дело, он успешно представлялся провинциальным студентом-медиком. Дамы в годах сразу же проявляли интерес.
Зарядка по утрам, алкоголь пореже, побольше витаминов и восемь часов здорового сна. А вот спортом никогда не увлекался, вначале некогда было, а потом из журнальных статей узнал, что такое профессиональные болезни спортсменов. Воспаление связок, васкулиты, флебиты, перегрузка позвоночника Ну их всех!
Больэто ненадолго. Смерть же дело иное, она навсегда.
Смерть по имени Война забрала трех братьев отца, одного за другим. Хорст их не помнил и помнить не могродился в 1915-м, в самый разгар. Отец, начальник городской почты, с Войной разминулся, но Смерть все равно пришла в семьюв 1919-м, уже после поражения. Теперь ее звали Испанка. Сначала Смерть забрала старшую сестру, потом маму, и, наконец, добралась до самого Хорста. Выжил, но навсегда запомнил страшные дни невесомой пустоты, когда мир заволокло сперва серым дымом, а потом пришла тьма. Смерть звала его чужим именем, но у мальчика хватило сил не откликнуться.
Выжил
Потом Смерть заглянула еще раз. В 1923-м застрелился дядя Франц, мамин брат. Одноногий инвалид, унтер-офицер с Железным крестом, не захотел голодать и унижаться.
От Смерти Хорст и уехал. В отцовском доме было пусто и тоскливо, Локенштейн-старший потерял работу и пил, а потом сошелся с такой же пьющей соседкой, вдовой с тремя детьми. Когда в 1929-м сын заявил, что уезжает в Берлин к дальним родственникамсчастья попытать, бывший почтмейстер не стал возражать. Был бы трезвым, может и запретил, Хорст даже не закончил школу. Но бутылка дрянного яблочного шнапса опустела уже наполовину, и старший Локенштейн лишь рукой махнул:
Поезжай!
В Берлине было весело и очень интересно. Смерть осталась где-то далеко, за горизонтом, а вокруг кипела жизнь, да такая, что ввек умирать не захочешь. Ни к каким родственникам Хорст не поехал, а устроился в отель. Не в «Адлон», конечно, но тоже не в последний«Курфюрстендам», что на одноименной площади. Взяли обычным посыльнымподай, принеси, спасибо, пошел вон. Жалованье, конечно, смех, новозможности, а главноеперспективы! Тогда-то и окрестили его новые приятели прозвищем из давнего мифа. Был Хорст-пруссачокстал Локи, свой в доску парень.