Маноло стянул с себя одежду, Аня тоже молниеносно разделась и накинула на их тела кусок одеяла. Маноло встал перед ней на колени, она ловко наклонилась к тумбочке, быстро вытащила из ящика презерватив и стала надрывать упаковку, предвкушая, как она сама аккуратно его натягивает. Сил уже не было терпеть, скорей быОна уже давно не испытывала такого жгучего желания. Но Маноло вдруг отвел ее руку. Он лег на нее и сейчас же кончил, бурно изливаясь на простыню. «Тьфу, чертмальчишкая сама виновата надо было не держать его так долго»с досадой подумала Аня. «А я как теперь? Эх, связалась с сопляком »Аня была немного разочарована, все шло не совсем так, как ей представлялось. Вообще-тоне беда, надо простоно он ничего не делал. То ли не умел, то ли не хотелТеперь Маноло лежал на спине, блаженно улыбаясь, руки его были закинуты за голову, Аня поглаживала его грудь, чувствуя под пальцами мышцы и мягкие черные волосы. «Ничего, и пяти минут не пройдет, как он восстановится. Первый блин комом. Сейчас все будет медленнее.»Аня хотела теперь его еще больше.
Сама не получив никакой разрядки, она завидовала его расслаблению. Украдкой посмотрев на часы, Аня поняла, что до прихода Феликса осталось уже только три часа, немного. Впрочем, сейчас ей было почти все равно: придеттак придет. Феликс тут вообще был ни при чемс другой стороны, зачем делать Феле неприятно, да и Маноло с ума сойдет. «Ага, ну вот и хорошомальчишечка готовАня сделала движение, чтобы усесться на негоМы не можем ждать милостей от природыМичурин правПусть так и лежит, от него ничего не надовсе что надоуже есть » И вдруг Маноло рывком перевернулся на живот. Лежать так ему было неловко, может быть даже больно, но он упрямо не поворачивался и не делал никаких попыток войти в нее. Объяснить себе это Аня не могла:
В чем дело? Что-то не так?
Все такЯ хочу тебя.
Не отвечая, Аня откинулась на спину и попыталась надвинуть на себя его тело. Но тело было тяжелым, Маноло не принимал игру.
Что? Как ты хочешь?
Никак. Мы не должны этого делать.
Что? Ты про что говоришь? Мы же уже «делаем».
Нет, не надо. Нельзя.
Что нельзя? А что же ты тут со мной лежишь, если тебе нельзя?
Прости. Это потому, что яслабак. Маноло сказал «I am a wuss. I have no spine».
Аню уже трясло от ярости:
И кто сказал, что «нельзя». Это тебе в церкви сказали? Это твой Иисус не велел?
Анна, не надо
Лежит тут с хуем наперевес. Нельзя емуА кончать на мою простыню можно?
Анна
Что Анна? Что? А тебе Иисус не сказал, что со стояком твоим делать? Иди подрочи, спускни в раковину, урод
Ане было трудно высказывать ему свои обиды по-английски. В ее отповеди мелькало «jerk, wanker, fucktardсопровождаемые бесконечными fucking», ей было страшно жалко, что Маноло не понимает по-русски.
Анна, подожди, давай я тебе объясню
Да, ладно, можешь не объяснятьдавай, вали отсюда.
Постойпонимаешь, я тебя недостаточно знаю, я не готов, так нельзя. Я сейчас не об этом должен думать. Мы с тобой и так вместе, мне с тобой хорошо. Если мы пойдем «до конца»это может иметь для нас обоих разные последствияЯмужчина, я обязан за тебя отвечать. У нас могут быть неприятности
Да, какой ты мужчина! Иди отсюда. За меня отвечать не надо. Я сама за себя отвечу. Скажи лучше, что ты просто боишьсяБоишься? Мужчина онЗадрот слюнявый
Анна, я не говорю, что мы с тобой делаем что-то дурное, ноне обязательно идти в нашем возрасте «до конца»
Да? Ты мне предлагаешь «поиграть»? Я могла бы с тобой поиграть, но ты этого не заслужилты сначала заслужи, чтобы я с тобой игралаЗнаю, что ты хочешь вместо «до конца».
Я просто хотел бы избежать «вагинального проникновения». Это опасно. Это вредно.
Что? Тебе это точно в церкви внушилиАня нарочито громко захохотала. Да, иди тысо своим «вагинальным проникновением»!
Услышав слово «vaginal», которое для нее звучало как термин, Аня совсем озверела, ей было так досадно, что она даже перестала слушать его сбивчивые и в общем-то предсказуемые, навязанные американским менталитетом и католицизмом, оправдания. Голый Маноло с «перископом» на двенадцать часов, в ее постели проповедовал воздержание то того момента, когда он «вырастет». Этот сильный, довольно уверенный в себе юноша не считал себя взрослым, и Ане он немедленно стал противен. Да, как она вообще могла связаться с этим мексиканским, фальшиво «крутым» идиотом? На еще вдобавок тупым, которого она сама же пыталась хоть как-то натаскать по математике. Что на нее нашло? Маноло подобрал свою одежду, зашел на минуту в ванную, и Аня услышала, как от дома отъехала его машина.
«Все, больше я в школу не пойду. Хватит! Мне там нечего делать»Аня все для себя решила. Даже выпускной бал, с торжественным красавчиком Маноло при бабочке, показался ей полной глупостью. Она лежала в постели, на грязной, как она про себя думала «обспусканной» простыне, и образ Маноло на пляже с каплями воды на загорелом теле, причудливым образом мешался у нее в памяти с почти забытым лагерным Шуркой Колосом, который был на год младше Маноло, ноШурка был другой, лучше, и как сейчас Аня поняла, желаннее. Она знала, что Колос был в ее жизни очень давно, но как это могло быть давно, если она сейчас такая молодаяэто не приходило ей в голову.
Идти назавтра в школу, видеть там мексиканского кретина, казалось ей неприемлемым. Нет, никуда она не пойдета все-таки интересно, будет Маноло мучиться или нет? Сейчас Аня хотела, чтобы ему было плохо. Да, да, путь он пожалеет о ней, о шансе, который он упустил. Ане было себя жалко, она ненавидела, когда срываются ее планы. Но Маноло она больше совершенно не хотела. Желание в одночасье прошло. Жалость к себе сочеталась с лютой злобой: ничего себе! Рыбка сорвалась с крючка в последний момент, как это она не смогла сопляка дожать? Это потому, что он ханжа и труси все-таки, это было поражениеи унижение, которого она раньше никогда не испытывала.
Когда она вечером объявила Феликсу, что не хочет больше ходить в школу, он ни о чем ее не расспрашивал, а просто спокойно согласился, предупредив, что так или иначе, им бы пришлось уехать. Аню вызывали в Бюро для очередного обследования. Феликс не показал Ане своего отношения к тому, что она раздумала посещать школу, но он прекрасно видел, что там у нее что-то случилось. Ладно, неважно, черт с ней с этой школой, от нее было больше проблем, чем пользы.
Аня присмирела, несколько раз до отъезда сходила с Феликсом в гости к Кате и Лиде. За столом сидела тихо, во «взрослые» разговоры не вмешивалась. Потом уходила с девочками наверх и они там о чем-то тихонько переговаривались, замолкая, когда старшие заходили в комнату. Феликсу пришлось несколько раз Аню позвать, когда пора было ехать домой.
Батареи тестов в Лабораториях стали привычными. Аня покорно ходила от тренажера к тренажеру, сдавала различные анализы, встречалась с Беном, с которым она была отстраненно вежлива. Когда он спросил ее, как у нее дела в школе, Аня сказала, что хорошо, но больше она туда ходить не хочет. На вопрос «почему?», она ответила, что это стало ей неинтересно. По итогам тестирования он отметил наметившийся у Анны когнитивный диссонанс, скорее всего вызванный конфликтом идей и ценностей с необузданными эмоциональными реакциями. Удивляться этому не приходилось: в сознании Анны наблюдалось усугубляющееся на этом этапе логическое несоответствие между прошлым опытом и настоящей ситуацией. Бен предположил, что есть вероятность, что через какое-то время диссонанс будет уменьшаться. Он предупредил Феликса, что у Анны будет отмечаться нестабильность поведения, эмоционально неадекватные реакции, но в целом она адаптируется к меняющейся действительности, просто всей семье надо быть с ней мягкими и терпеливыми. Феликс прекрасно понимал о чем говорил ему Бен, временами он даже переставал прислушиваться: «социализациясемейная депривациянарушениязамещающие семьиматеринская заботапсихическая нестабильность » Понятно, что Бен представлял Аню «сиротой», вот им и надо будет создать ей дом и заменить родителей. Это он все и без Бена понимал, но Аня не была их ребенком, но и чужой им всем не была. Как с этим-то быть? А с этим «быть» нельзя было научиться. В этом и состоял весь ужас.