Стоять, душара, прохрипел Рубцов.
Я поднырнул под его руку, подбежал к парте, схватил ранец. За портфель сильно дернули. Ранец раскрылся, на пол просыпались книги и тетради. Я наклонился, что бы подобрать один, важный для меня предмет. Кто-то тревожно закричал:
Пол!
Удар ногой оторвал меня от пола и занес под учительский стол. Всхлипнув, я медленно выбрался из-под стола. Ребра ныли, словно получили удар не от ноги, а от автомобиля. Ничего, дети из пробирки так просто не сдаются. На столе Рубцова лежала указкастарая, полу ржавая (где он её подобрал?) рапира, которую он использовал на нерадивых учениках, таких как я.
Рубцов тяжело дыша стоял на моих тетрадях. Белый туман в глазах рассеялся, он осмысленно смотрел на меня, недоверчиво ощупывая кровоточащее горло.
Это ты? раздался клекот.
Я выставил перед собой рапиру. Кривая ухмылка исказила лицо мастера, он наклонился и поднял с пола красную пластмассовую игрушкутачанку-роставчанку.
Отдай.
Рубцов удивленно вскинул брови.
Что?
Отдай! Я замахнулся рапирой.
Мастер хотел рассмеяться, но лицо перекосила болезненная гримаса. Он шагнул к верстаку, кинул на железную плиту тачанку и снял со стены электрогорелку.
Иди, возьми, прохрипел Рубцов.
Я сделал несколько шагов, он нажал на кнопку. На плиту упало белое пламя, превращая тачанку в бесформенную красную кляксу. Пулеметчик Максим погиб мгновенно, смертью героя. Закричав, я опустил рапиру на руку с горелкой. Рубцов заревел. Горелка упала на пол, подпрыгнула, ударила мастера в грудь, опаливая комбинезон. Комбинезон пропитанный маслом мгновенно вспыхнул. Мастер воя, заметался между станков, пытаясь сбить пламя. Кто-то сообразительный, снял со стены огнетушитель и обдал мастера пенной струей. Рубцов упал на пол и стал кататься из стороны в сторону, ударяясь о чугунные станины станков, не прекращая истошно выть. Я уронил рапиру и заткнул уши. Взгляд упал на красную кляксу остывающую на плите.
Сам ты сволота, сказал я и проснулся.
Рота подъем! кричал дневальный.
Маркулис бегал по проходу с раздутыми щеками, свистел в окаянный свисток.
Как-то в ветлечебницу привезли хомяка с грыжей обеих щек, донесся снизу заспанный голос Кирилла.
Новые будни ничем не отличались от старых
На следующей неделе из нашей роты отправили отличников боевой и политической подготовки в школу сержантов. В список попали: стукачёк Рыжков, подлиза Куликов, Соломинцев, Жуков и Кирилл Гнеденок.
К искреннему удивлению, меня тоже хотели отправить. Я побывал на собеседовании у политрука Лукашевича.
Вызывали, товарищ старший лейтенант? спросил я, заглядывая в кабинет.
Заходи Максим.
Лукашевич поднялся из-за стола, пожал руку.
Присаживайся.
Я сел за стол заваленный блокнотами, тетрадями и газетами. Ожидал, что разговор коснется неуставных взаимоотношений с Аникиным.
Как служба? Лукашевич доверительно улыбнулся, покрутил светлые усики.
Нормально.
Жалоб нет? глазки замполита хитро заблестели.
Нет.
Смотри, Максим, если что-то беспокоит, в этом кабинете, можешь поведать любые тайны и проблемы, старлей подмигнул. Я всегда защищал и защищаю интересы солдат.
Спасибо, я улыбнулся в ответ.
Так как насчет жалоб?
У солдата жалоб не бывает, тяготы службы он должен сносить молча и достойно, по-уставному ответил я.
Молодец, глаза Лукашевича стали колючими.
Случаев неуставщины не замечал?
Никак нет, товарищ старший лейтенант. Подумалось, не вербуют ли меня в стукачи? Этот усатый, инцидент с Аникиным может раздуть и до губы.
Лукашевич поправил на лбу редкие волосики.
Кормят хорошо?
Сырбулучший повар на свете.
Ясно, старлей подобрал со стола карандаш, задумчиво покатал, зажав ладонями.
Есть предложение, товарищ Клон, направить вас в школу сержантов.
Меня?
Вас. Лукашевич улыбнулся, не думайте Пол, что мы ничего о вас не знаем.
Никогда так не думал, медленно ответил я вглядываясь в безмятежное лицо замполита.
Мы решили доверить вам командование взводом, товарищ Клон. Из вас может получиться отличный сержант, как Маркулис. Нам нужны сильные и волевые младшие командиры, пользующиеся среди солдат авторитетом. Вы обладаете такими качествами.
А Маркулис что, тоже клон?
Лукашевич поперхнулся.
Откуда вы это взяли?
Вы сами сказали: такой же, как Маркулис, усмехнулся я.
Аааа, протянул политрук, это так, к слову. Он подкрутил тараканьи усики.
Спасибо, я не хочу быть сержантом, тем более таким, как Маркулис.
Что значит не хочу? Не дури, Пол-Клон, от таких предложений не отказываются. Сержантэто не солдат.
Не хочу, упрямо повторил я.
После службы можешь остаться на сверхсрочную службу. Мы можем помочь поступить в военное училище. Закончишь, станешь офицером. В Специальных Военных Войсках офицеры быстро растут в званиях.
Не просветите, чем занимаются эти войска?
Станешь сержантомузнаешь, усмехнулся Лукашевич.
Я покачал головой:
Не люблю отдавать команды.
Лукашевич снисходительно рассмеялся.
К этому быстро привыкаешь, в армии самое легкоеотдавать команды, карандашик выбил на столе дробь.
Вот поэтому, ещё больше мне не нравится их выполнять.
Придется Клон. Закон жизни: кто-то отдает команды, кто-то их выполняет.
А мне не нравится, вызывающе ответил я.
Ну и дурак, объявил Лукашевич. Он покопался на столе, нашел тетрадный листок.
Вот, Лукашевич помахал листком, старшина Аникин написал донесение.
Донос.
Лукашевич сдвинул брови, усики воинственно встопорщились:
Донесение, ледяным тоном повторил он, в котором указывает, что вы являетесь злостным нарушителем воинской дисциплины, не выполняете приказы отданными старшими по званию, дерзите и вступаете в пререкания.
И такого нарушителя хотите отправить в школу сержантов?
Лукашевич пропустил слова мимо ушей.
Здесь есть подписи свидетелей.
Можно взглянуть?
Нет. Светлые глазки злорадно вспыхнули. Итак, вы согласны отправиться в школу сержантов?
Не согласен.
Лукашевич спрятал донесение под стопкой бумаг, не глядя на меня, сухо обронил:
Можете идти.
Я поднялся, открывая дверь, услышал брошенное в след:
Идиот.
Сам такой, пробормотал я.
В чем-то Лукашевич оказался прав, потому что с того дня начались репрессии. Из нарядов я практически не выходил. Через день получал новые взыскания: стоял на тумбочке дневальным, маршировал в гордом одиночестве часами по плацу, чистил картошку, убирал туалеты.
Разумеется, строевой подготовкой занимался Аникин, он не мог отказать себе в таком удовольствии.
Раз-два! Раз-два! Выше ножку, боец! Ножку выше держать!
Он стоял в тени, падающей от штаба, лыбился и масляные глазки довольно блестели.
Подожди, ты у меня и на губе посидишь, салага.
Встречи с замполитом, также не приносили особой радости.
Товарищ солдат, почему расстегнута верхняя пуговица? Ремень болтается. Вы похожи не на солдата, а на разгильдяя. Покажите подворотничок. Грязный. Товарищ Клон, объявляю вам два наряда вне очереди. Доложите старшему сержанту Маркулису.
Есть, товарищ старший лейтенант, отвечал я, с ненавистью глядя в лицо Лукашевича.
Единственной отдушиной было ЧК. Там я отдыхал. В комнату для чистки овощей заглядывал Сырбу, скептически хмыкал и молча кивал, показывая направление в сторону офицерской комнаты. Там, на столе, меня дожидалась сковородка с жареной картошкой, тарелка с нарезанными ломтиками сала.
Ешь солдат. Когда ешьслужба идет. Сырбу был немногословен и не навязчив.
Спасибо, товарищ сержант.
Меня Иваном зовут, пробурчал Сырбу.
Наши диалоги были лаконичны. Сырбу предпочитал занимать рот бутербродами, а не разговорами.
Он оставлял меня в офицерской комнате, освобождая от чистки картофеля. Не знаю, почему моя победа над Аникиным и его друзьями произвела на него такое впечатление.
Алычу кавказакомандира роты, мои частые наряды не удивляли. Во время ночных дежурств, мы играли, в нарды, смотрели маленький, переносной телевизор. Я научил его играть в «тысячу».