Ты действительно думаешь, что Федика не будет?
Да, коротко ответил Кирилл и ушёл. Леонид наклонился, чтобы потушить бычок о снег, потом по обыкновению посмотрел на небо. Никаких звёзд. Вряд ли этой ночью они вообще прольют на землю хоть лучик света.
Ну и пусть Федика не будет, вслух сказал он. Тоже мне, шишкой стал. Прав был Лёша, когда говорил о нём.
Он пошёл в тёплый дом, чтобы продолжить застолье.
Сидели долго. Ощущение времени потерялось. Алексей всё наливал и наливал, открывая новые бутылки и поднимая новые тосты, и все послушно вливали в себя содержимое рюмок. В какой-то момент погас свет и уже не зажигался снова. Собравшиеся, матерясь, бродили по темной комнате, натыкаясь на вещи и друг на друга, и никак не могли найти заветные свечи. Наконец, их удалось отыскать. Три свечи были поставлены в опустевшие недавно банки из-под солёных огурцов. Освещение было скудным, но стол и пару шагов пространства за его пределами можно было разглядеть. В доверительном полумраке Леонида прорвало на разговоры о своей жизни, и он долго объяснял Кириллу (который, как ему время от времени казалось, совсем его не слушал), что ему давеча влепили на работе строгий выговор, который он совсем не заслужил. Людмила часто и громко смеялась, беседуя с Алексеем. Когда тот, доставая из-под стола новую бутылку, неловким движением скинул на пол стеклянную салатницу, разбив её вдребезги, Леонид услышал, как кто-то неуверенно сказал: «Может, нам хватит на сегодня?»и не сразу понял, что это его собственный голос. Но на него никто внимания не обратил, как, впрочем, и сам Леонид, который минуту спустя уже удивлялся, зачем он вообще это произнёс. А вскоре возникла новая проблемачто-то не понравилось Алексею, когда он разговаривал с Кириллом, душевно приобняв того за плечи, и он внезапно оттолкнул его, свалив со стула. Оба тут же вскочили и вцепились друг в друга, как псы. Людмила кричала и просила их успокоиться, Леонид пытался вклиниться между ними и разнять их. Кирилл молча рвался к противнику, а Алексей размахивал кулаками и кричал: «Вы что, не видите, каким он дерьмом стал? Родную мать продаст, барыга паршивая! Всех нас пустым местом считает!». После этого в памяти Леонида следовал провал, а когда он вынырнул из него, то обнаружилось, что он полулежит на стуле, Людмила прикладывает к его лбу снег, завернутый в марлю, а Алексей стоит рядом и слёзно просит у него прощения: «Я случайно, Лёня, просто ты под кулак подвернулся». Леонид великодушно его простил, хотя голова раскалывалась, а при ощупывании лба обнаружилась нехилая такая шишка. Впрочем, после пары рюмок водки его самочувствие улучшилось. Все помирились и вновь сели за стол. Свечи стали короче, тенидлиннее. Леониду чудилось за тёмными окнами какое-то копошение, звуки, шорохи, но он напоминал себе, что на улице буран. Потом Алексей вышел из дома, как он выразился, «потошнить». Кирилл, веки которого опускались сами собой, сначала подставлял под подбородок кулак, опершись локтём о столешницу, но затем сдался, опустил голову на пустую тарелку и захрапел. У Леонида, наоборот, в это время был подъем настроения и прилив жизненных сил. Он невероятно смешно рассказывал старые анекдоты Людмиле, хохмил, отпускал комплименты, а она смеялась и хлопала в ладони, а потом стала нежно поглаживать его по руке. Непонятно как они оказались голыми, лежащими на полу в спальне. Рядом в склянке горела свеча. Леонид был сверху и чувствовал горячие ладони Людмилы на своей спине. Сама она постанывала с полуприкрытыми глазами под ним. Он целовал её груди, гладил живот и восторженно думалвот оно, вот, это случилось, Людочка стала моей, как я и мечтал. Ну и что, что прошло много лет, ну и что, что она не похожа на ту худенькую девочку, ну и что, что мы пьяныно она моя, моя, и больше я её никуда не отпущу.
Пришёл в себя он внезапно, будто по лбу ударили обухом топора. Попытавшись подняться, он почувствовал дурноту и головокружение и со стоном опустился на пол. Было темно и прохладносвеча, видимо, догорела уже давно, как и дрова в печи. Леонид позвал Людмилу, но она не ответила. Он протянул руку вперёд и наткнулся на неё. Она была холодной и неподвижной, испачканной в чём-то мокром. Чувствуя, как кожа пошла пупырышками, Леонид тут же вскочил, забыв о похмелье, и выбежал в гостиную. Там ещё горела одна-единственная свеча, причём её зажгли совсем недавноона успела укоротиться всего на пару сантиметров. За столом никого не было. Леонид взглянул на свои пальцы, которыми он касался Людмилы, и увидел, что они в крови.
Боже, сказал он, и его вырвало на пол.
«Где Лёша? Кирюха? Что за бред?».
Когда спазмы в желудке отпустили, Леонид надел пальто и обувь, начисто забыв о шапке, и вышел наружу. Жестокая метель продолжала бушевать, снежинки бились в глаза, ветер ревел, и ничего было не видать. Выкрикивая имена друзей, Леонид пошёл наугад в эту темноту, но никто не откликалсяда что там, он и собственный голос едва слышал в этом безумии природы. Но он всё равно кричал и шёл, шёл и кричал. Уши, нос и щёки сначала горели огнём, потом перестали ощущаться вовсе. Леонид понял, что отморозил их, но вернуться в дом, где лежала мёртвая Людмила, он не мог. Его надеждой было отыскать машину, залезть в неё, включить обогреватель. Но что это такоеон даже забор не мог найти, чтобы выйти за него. Может быть, он настолько растерян, что ходит кругами? Леонид остановился и закрыл глаза, чтобы собраться с мыслями. Голова работала плохо, пары алкоголя ещё не полностью выветрились. Но сосредоточиться не удалось, потому что в этот момент глубоко в спину проникло что-то острое, проникло и повернулось, царапнув ребра. Леонида почти оглушил этот скрежет. Боль полыхнула, как взрыв, и тут же повторилась ещё сильнееего ударили ножом второй раз. Упав на колени, он закричал и оглянулся, успев каким-то непонятным образом в почти полной темноте заметить две высокие тени, скрывающиеся за завесой вьюги. По спине потекли тёплые потоки, рот наполнился чем-то сладковатым. Нечеловеческим усилием Леонид поднялся обратно на ноги и пошёл вслед за теми, кто напал на него, будто надеялся догнать их и отомстить. Но с каждым шагом становилось всё труднее двигаться, и в конце концов он без сил свалился на живот, хватая ртом снег, устилающий землю.
«Вот так и убивают, промелькнула бессмысленная фраза в меркнущем разуме. Вот так и убивают».
Что-то было существенное, очень важное в этих четырёх словах, и если бы он разгадал эту загадку, то это бы всё объяснило. Леонид попытался вновь напрячь мозги, но в нынешнем состоянии это не удалось ему и подавно. Он лежал, скрючившись, посреди ледяного безбрежного холода, пока дыхание его не прервалось, и смерть, вышедшая из белой, как саван, метели, не зевнула ему в лицо.
2014 г.
Никта
Моё жилищекривая ветхая лачуга, которую можно было бы назвать совершенно неприметной, если бы она не была единственным строением на бескрайней каменной равнине. Когда по просторам гуляет злой ветер, окаменевшие доски, из которых домик сколочен, скрипят так, будто он вот-вот обрушится и похоронит под собой жильцов. Но я не боюсь подобной гибелии не потому, что смерть во всяком её виде меня давно не пугает; я-то знаю, что несуразная постройкачто крохотная вершина исполинской ледяной глыбы, которая выглядывает над поверхностью океана.
Напротив хлипкой двери в десяти шагах на массивном пьедестале высится мраморное изваяние, выполненное в виде нагой женщины, которая сложила руки на груди. Голодный свет солнца, выглядящего на небе как жёлтый диск лишь чуть поярче других звёзд, освещает её бесстрастное лицо; это то, что я вижу в первую очередь, когда в кои-то веки выхожу подышать свежим воздухом. Высеченные из камня глаза без зрачков наблюдают за мной, и я отвожу взгляд, не в силах преодолеть дрожь. Женщине, охраняющей подступы к моей обители, невозможно подобрать какие-то слова и определения: не молода и не стара, не красива, но и не уродлива, не добра, но и злом обделена. Она купается в малахольном небесном сиянии, всматриваясь в провал дверного проёма, пока я бесцельно ковыляю по пустыне на своих немощных ногах, сжимая в трясущейся руке набалдашник трости.
Холмов тут нет, но земля под ногами неровнаятут и там пласты вековых камней наслаиваются друг на друга, а местами вступают в медленную, но оттого не менее ожесточенную битву между собой, образуя вздымления, провалы и разломы. Ни одна травинка не растёт на холодном граните, не видно зверья, птицы не тревожат спящие небеса. Я брожу один в вечном сумракенеприкаянный призрак, не знающий, откуда он пришёл, кем является, куда идёт. Над головой вращаются звёзды, туманности и галактики; они меня неизъяснимо пугают, поэтому я стараюсь лишний раз не поднимать взор. Лишь редко, когда у горизонта пламенеет зарево, будто бы обещающее скорый восход солнцанастоящего солнца, яркого и горячего, а не того чахлого, умирающего светила, которое в этом мире его заменяет, так вот, лишь когда я вижу зарево, то начинаю вглядываться в небо жадно, как застрявший в песках странник на иллюзорный оазис. Это волшебное зрелище: край неба светится, горит, идёт волнами и мнётся, как дорогой чёрный бархат. Розовый отсвет сменяется зелёным, потом голубым. И даже понимая, что это великий обман, что ничто и никогда на мёртвой земле не переменится, я жду пришествия рассвета, затаив дыхание. Но небо горит и догорает, угольки, оставшиеся от его жжёной плотипоследние блеклые сполохитускнеют, и карликовое солнце смеётся над моей безнадёгой, очерчивая очередной круг в бесконечном цикле.