Ничего с ним не станется! пробасил палач.
Меня рывком подняли на ноги. Подскочил дьяк:
Говори, вор, как ты замышлял свои злодейства?!
Да пошёл ты устало выдохнул я.
Приготовь его к воде! приказал палачу дьяк.
Такую пытку никто не выдерживает! донеслось из боярского угла.
Я посмотрел в ту сторонукнязя Долгорукого не было.
Брейте голову! приказал палач своим подмастерьям.
Его хлопцы подхватили меня за руки и бросили на лавку. Где-то в углу жалобно завыл Фрол:
Покайся, брат!
Молчи, это всё одно, что постриг в попы!
Молчи, гнида! палач стал скоблить мне макушку остро заточенным ножом.
У меня ниже свербитпощекочи между лопаток.
Я тебе пощекочу!
Мне всегда был нужен такой умелец, как ты, а то я не знал, что можно с боярами делать!
Всё, готово!
Помощники подняли меня с лавки и привязали к столбу. Голову закрепили бычьими ремнями с такой силой, что я даже не мог ею пошевелить. На бритую макушку стали размеренно падать студёные водяные капли.
То огнём, то водойкак дамасский клинок закаляете!
Зеленоглазый дьяк стал напротив меня и улыбнулся. Я закрыл глаза, чтобы его не видеть.
Потише, чтобы в изумление не вошёл! сказал дьяк палачу и зашуршал свитком. Пошто, вор, Герасима Евдокимова, царского посланника, в воду кинул?
Любопытен слишкомзнать много хотел! Грамоту у него нашли от государя вашего, чтоб казачью старшину и домовитых натравить на промысел надо мной и моими товарищами. В прорубь я его кинул! я раскрыл глаза и посмотрел на дьяка.
Он отвернулся.
Тяжело топая, рядом встал рыжебородый бояринмухтояровая шуба на волчьем меху распахнута, на груди поверх кафтана золотая цепь с образом божьей матери.
Тимофей Тургенев, царицынский воевода, по твоему приказу умерщвлён был?
Очень уж любили его голые люди Так любили, что посадили в воду и его, и всех царицынских бояр, окромя племянника и детишек боярскихпожалели. Смена вырастет.
Боярин ударил меня по лицу.
Злодей, будь ты проклят! он быстро и истово перекрестился.
По тебе, я вижу, Москва-река тоже сохнет. Ничего, когда-нибудь и тебя к себе примет! пообещал я.
Рыжебородого сменил другой боярин, у которого текли капли пота по крупному, веснушчатому лицу.
Мой брат, Иван Лопатин
Дурень твой брат, усмехнулся я. Спешил к Тургеневу Тимофею на помощь, встретиться хотел. Вот и встретились на речном днев воду посадили твоего брата.
Ах ты! боярин замахнулся, но не ударил, а отошёл в сторону.
Ему на смену вынырнуло хитрое лицо дьяка с рыжими бровями.
Изменник, что ты кричал в Паншином городке?! дьяк сверился с грамотой. Это было неделю опосля Николина дня.
Ну и что?
Дьяк углубился в грамотку:
Казаки, мы на великого государя не поднимем оружиепойдём на Русь бить хитрых бояр и воевод, кои скрывают от него правду.
Верно читаешь.
Письма к запорожцам писал? Гетману Дорошенко и кошевому атаману Сирко? Прислали они тебе помощь?
Сволочи оничего таить, не было от них помощи, струсили!
Значит, чтут милость государя-батюшки, назидательно сказал дьяк. Сколько злодеев вместе с тобой оставили Паншин городок?
Четыре тысячи человекконных, пеших и в стругах. Для начала хватило.
Дьяк жёстко ударил меня по губам.
То говорить заставляешь, то рот затыкаешь, попробовал я улыбнуться.
Мне хотелось говорить Говорить, чтобы заглушить дикую боль, раскалывающую голову на куски. Всё равно ничего нового они не узнают.
Ввёл в Царицыне свой воровской законказацкие порядки, читал дьяк.
Просто объявил всем волю.
Волю для всех? усмехнулся дьяк. Нет такой воли! дьяк зашуршал бумагами. На казачьем кругу объявили Петра Шумливого атаманом, а с ним за главных сына дворянского Ивана Кузьмина, соборного попа Андрея и местного пушкаря из служилыхДружинку Потапова
Доносная бумага?
Письмо, дьяк спрятал бумагу.
Значит, не всех гадов передавил в Царицынеостались! я заскрипел зубами.
В руках у дьяка появились новые бумаги:
Князь Львов с тобой злодейство замышлял?
Нет, ваш он, во рту начали крошиться зубы, держал его подле дорогим аманатом, чтобы думали, что не только крестьяне-лапотники против нас воюют, но и именитые князья Казнили мы его потом Черноярского воеводу тоже казнили дабы не велел палить из пушек
Астраханью воровством завладел, лютой смерти предал Прозоровских князя Ивана и князя Михаила!
Они получили по заслугам, в голове слышался гул, и я чувствовал, как она раскалывается пополам и водяная струйка пробивает меня насквозь.
Обречённо закрываю глаза и вижу волны кровавого, бунтующего моря. Слышу их плескволны бьют в лицо. Шёпот ветра в камышах Или то татарские копья? Я прислушиваюсь к далёкому копейному гулу. «Астрахань! АСТРАХАНЬ!»приносит ветер многотысячные голоса. Слышу треск пламенивсё же опалила моя шуба обидчика! Я улыбаюсь. Вновь шумят волны
* * *
Мы сидели под Астраханью и ждали вестей из городаготовились к встрече с братьями Прозоровскими. Посылали в город своих лазутчиков. Каждый день к нам со свежими вестями текли перебежчики. Прозоровский-старший был напуган после того, как получил известие о разгроме князя Львова под Чёрным Яром и теперь торопился: чинил стены, углублял рвы, призывал стрельцов оборонять город от воров Стеньки Разина. Но больше надеялся на каменный кремль, недаром Астрахань считалась неприступной крепостью: шесть ворот, десять башен. За каменным кремлёмБелый город со стенами в десять сажень и толщиной в четыре. За Белым городом третья крепостная стеназемляной вал с деревянными стенами.
Я сидел в шёлковом турецком шатре, захваченном ещё в Фарабате. Розовая перегородка, за которой раньше скрывалась моя княжна Юлдус, исчезланикакого следа на земле не оставила моя красавица, только боль в моём сердце. Тёмно-вишнёвое вино, словно литой свинец, тяжело лежит в золотой чарке. Полог шатра откинут, и внутри гуляет лёгкий, свежий воздухпахнет степью. Рядом с входом о чём-то с тихим смехом переговаривается моя доверенная охрана. Слышен конский топот. Три всадникаопределяю я. Охрана молча их пропускает. Появляются Василий Лавренёв-Ус, Фёдор Шелудяк и низкорослый стрелец с угрюмым взглядом серых глаз.
Здорово, атаман! приветствуют есаулы.
Шелудяк кивает на невысокого стрельца:
Вот, Степан Тимофеевич, перебежчик к тебе!
Как звать тебя, молодец?
Иван, Петров сын, угрюмо отвечает стрелец, но в глазах вспыхивает огоньон радостно и возбуждённо смотрит на меня.
Я протягиваю ему чарку с вином:
На-ко, Иван, Петров сын, отведай атаманского вина.
Стрелец лихо опрокидывает чарку. Фёдор смеётся:
Здоров ты пить, Иван, Петров сын!
Садись, я киваю ему на подушки. Какие вести привёз?
Стрелец не садится:
Опасается тебя воевода Прозоровский.
Правильно делает! смеюсь я.
Расставил на стенах пушки, определил к ним пушечный запас, назначил стрельцов, чтобы за всё отвечали. Каждый день со своим немчином и братом Михаилом ходят по стенампроверяют.
Пусть проверяют.
Приказал завалить камнями все городские ворота изнутри, чтобы никто не посмел их отворить твоим людям, батюшка!
Придётся не через красный ход войти, Василий Ус задумчиво покрутил свои пушистые чёрные усы.
Митрополит Иосиф помог воеводе стрельцам жалование выплатить.
Вот как?! хмурюсь я. Задобрит воевода стрельцов, не взять нам города. И что ж теперь стрельцы?
Недовольных осталось много, говорит стрелец. В городе ходят твои грамотки, люди их читают и говорят: «Когда же наш батюшка придёт, поквитается с нашими обидчиками?!» По городу шастают боярские служкичуть что, хватают и волокут в Приказную избу, бьют батогами, кидают в яму! стрелец неожиданно скинул с себя кафтан и показал обнажённую, исчёрканную вздувшимися, лиловыми полосами спину. Вот, батюшка, батогами попотчевали за то, что хранил твоё письмо! стрелец вдруг улыбнулся и признался:Письмо твоё хранил, да кто-то донёс сотникуещё дёшево отделался!