Да там, наверное, уж ничего не осталось. Пришлю я тебе бочонок, коли обещалдома подарок мой обмоешь.
Князь Прозоровский перекинул шубу через плечо и заторопился к сходням.
Смотри, чтобы шуба впору былажаркая она, опалить может! бросил я в спину воеводе.
Воевода хрипло рассмеялся и сошёл на берег.
Сука! С атамана шубу снял! Леско сплюнул в воду.
А говорят, что это мы разбойнички! подхватил Фрол Минаев.
В струге рассмеялись.
Ничего, робята, придёт срок, и мы этих разбойничков пошарпаем, вернём долги! Дорого обойдётся шуба князю!
Всё вспомнится! кивнул Леско.
Наливай чарки! Выпьем, казаки, за казацкую удаль, за казацкую славу, за свободный казацкий род! За волю!
Ура! грянули хором есаулы и вскинули чарки вверх.
* * *
Астраханский горожанин подал на моего казака жалобу, что тот снасильничал его жёнку. Собрали казачий круг. Вывели насильника казака-молодца: широкоплеч, статен, тёмная поволока синих глаз. Такому и насильничать не надолюбая жёнка полюбит. Смотрит на меня гордо, свободно, смелочувствует, что атаман поможет и защитит. На голове красная запорожская шапка, лихо заломленная на бок, украшенная золотой диадемой. В ухе блестит золотая серьга, синий кафтан расшит серебряными нитями и перехвачен алым кушаком, из-под которого торчит рукоять другого пистоля и блестящая, отполированная и ничем не украшенная рукоять простой сабли. Улыбаясь, он нагло посматривал на слезливого горожанина-жалобщика.
Что ж ты, молодец, чужую жёнку опозорил? Или по согласию было?
Казак ухмыльнулся:
А пёс его знает, батька-атаман, пьян был, не ведаю.
Он ко мне в дом силой ввалился, когда меня не было, подал голос горожанин.
Так ли было?! спросил я, нахмурившись.
Казак пожал плечами:
Я ведь сказалпьян был, не ведаю.
Он подмигнул мне.
Худо, что не ведаешьобидел, унизил человека, который верит нам, верит в казачью справедливость. Ведь обещали не трогать простых людей! Они такие же, как и мына обед батоги, на ужинослопья. С утра до вечера спину гнут на бояр-батюшек, да на монахов с патриархом.
Каюсь, батько, больше не буду! молодец повёл плечами и с улыбкой оглядел казачий круг.
Хорошая у вас справедливость, бросил горожанин. А мне сказали, Степан Тимофеевич, что ты за народ стоишь?!
Казак снял с папахи диадему.
Эй, астраханец, лови! он кинул её горожанину. В расчёте?
Золотой обруч, украшенный каменьями, упал к ногам горожанина. Тот не стал его поднимать, плюнул рядом с обручем в пыль и хотел идти прочь, но я его задержал.
Так что делать с тобой, молодец? ласково спросил я казака. Кто правты или астраханец?
Гони ты его, батька, я же обещаю больше не пить! рассмеялся молодец. Нет, врупить буду, но в пьянстве озорничать не стану.
Хорошо, кивнул я головой. Я велю тебя напоить. Приговор таков, я оглядел молча ожидавший круг, в водунапоите казачка!
Атаман?! выкрикнул молодец, когда ему начали скручивать руки и отобрали саблю и пистоль. Ты променял казака на голодранца?! Жёнку стало жалко?
Прости казака, попросил Черноярец.
Уйди! угрюмо ответил я.
Батька! Атаман! Пощади! орал казак, которого тащили к берегу. Я с тобой в Исфагань ходил, плавал с тобой по Хвалынскому морю! Атаман!
Казака посадили в струг.
Прости казака! вновь вступился Черноярец. То лихой казакХвёдор Запорожец.
Сам ведь тешишься с басурманской княжной, закричал со струга казак, а другим не даёшь!
Ему сыпали в рубаху камни и связывали за спиной руки.
Значит, у тебя своя правда?! Тебе можно, а другим нет?! Других в воду сажаешь?!
Струг отошёл от берега.
Значит, тебе можно с басурманкой? не унимался казак.
Правду говорит, пробормотал Черноярец.
Замолчи! я толкнул есаула в грудь.
Иван упал.
Правда колит в глаза, атаман?! Черноярец вскочил на ноги.
Уйди, Ивандоведёшь до греха!
Черноярец отошёл в сторону, злобно косясь на меня.
Атаман! Батька! кричал связанный казак.
Струг выплыл на середину реки.
Атаман! Степан Тимо послышался всплеск, и крик замер.
С берега было видно, как возле струга забурлила водана поверхности лопались поднимающиеся пузыри.
Казаки хмуро, молча расходились, покидая круг. Я взглянул на застывшего астраханцаон смотрел широко раскрытыми глазами на реку, на то место, где утопили Хвёдора Запорожца.
Видишь, какая она суровая, правда! Заглянешь ей в глаза и страшно становиться!
Горожанин, словно очнувшись, пугливо оглянулся на меня, молча поклонился в пояс и побежал вдоль реки в город.
Леско?
Я здесь, Степан Тимофеевич, рядом неслышно вырос есаул, который старался не смотреть на меня, хмурился, кусал тонкие губывидать, жалел утопшего.
Приготовь струг гулять по Волге-матушкепойдём мимо Астрахани! приказал я ему глухим голосом. Вина возьми два нет, три бочонка!
* * *
Струг скользил вдоль астраханских стен. Чарки молча наливали, молча поднимали и молча пили.
Помянем лихого запорожца! только и сказал я.
Вечер выдался душнымгде-то на юге, в татарских степях полыхали зарницы. Быть грозе. Выпитое вино разгоняло кровь. Становилось жарко. Я скинул с себя красный скарлатный кафтан, остался в белой льняной рубахе. Рядом, как обычно, сидела молчаливая княжна. Я откинул с её лица тонкую белую ткань. Её чёрные огромные глаза испуганно уставились на меня. Я невольно залюбовался её бледным, точёным лицом, изогнутыми, как татарский лук, чёрными бровями, пухлыми алыми губами.
Не бойся! я протянул ей полную чарку. Выпей за упокой души Хвёдора Запорожца. Пей! закричал я.
Она робко приняла чашу и, не сводя с меня тёмных, пугливых глаз, долго пила мелкими, судорожными глотками. Наконец протянула полупустой кубок. Я допил вино и выбросил кубок за борт. Всплеснула вода, из-за туч проглянуло вечернее солнце, и я увидел, как блеснул бок кубка, золотой рыбкой исчезнувший в речной пучине. Казаки молча смотрели на менячего теперь им ждать от атамана.
Волгамать всех рек, одарила ты меня златом, серебром, золотыми каменьями, наградила меня славой и честью, а я тебе ничего не дал в подарок. Прости, я поднялся, посмотрел в тёмную воду.
Солнце вновь скрылось, налетел ветер, и чёрное речное зеркало покрылось рябью. Волны били в борт струга. Мрачная тень воды притягивала взор.
Так возьми же у меня самое дорогое, что у меня есть! выкрикнул я и, решившись, подхватил княжну и с размаху кинул её в тёмную воду.
Река успела принять лёгкий девичий крик, и княжна камнем пошла на дно.
Казаки окаменели. Первым опомнился Черкашенин:
Атаман?!
Леско бросился к борту. Я перехватил его за плечо и бросил на дно струга.
Сидеть! рявкнул я и другим, изменившимся, внезапно севшим голосом сказал:Всё, Леско, всё Уже поздно.
Я медленно опустился на скамью, с удивлением чувствуя, как что-то горячее струится из глаз. Такое же горячее, как и кровьпрожигает щёки насквозь, мочит усы и бороду.
Всё, тяжело выдохнул я. Наливай, Леско, полные чаркипомянем красавицу княжну и запорожского удальца Хвёдора.
* * *
С того самого вечера закончились пиры да гулянья. Я каждый день устраивал смотр казачьему войску. Есаулы учили ратному делу вновь прибывших, ещё необстрелянных людейбеглых стрельцов, ярыжников с патриарших учугов, беглых крестьян. Вспомнив молодость, свои посольства к татарам, договорился с тайшой и купил маленьких, выносливых татарских лошадок. 4 сентября 1669 года я покинул Астрахань, но лишь для того, чтобы вскоре вернуться.
* * *
Меня несколько раз окатили холодной водой. Я застонал.
Живой, облегчённо произнёс чей-то голос.
Бояре весело рассмеялись:
Дюжий, чёрт! Шкура у него дублёная! Как придёт в себя, князь Одоевский приказал водой пытать.
Во-о-одой?! удивлённо протянул палач.
Скоро государь придёт, почтит своим присутствием, так ты не перестарайся, напомнил голос зеленоглазого дьяка.