Говорить будем! решаю я. Как раньше решалистанем проситься на шахову службу. Дескать, ушли от московского государя, челом бьём на службу к шаху Аббасу. Землицу просим на поселение, пусть харчи выделяют. А мы послужим верой и правдой.
Пустил один глупец волка в овчарню! улыбнулся Черноярец и нехотя вложил саблю в ножны.
Хоп! я направил коня в сторону персидского войска.
Будар-хан был глуп и труслив, а можетслишком спесив: как же укротитель казачьей вольности. Неверные укрощены и изъявили желание служить Аббасу II. А, может, проявил осторожность и терпеливостьне хотел проливать слишком много крови своих подданных.
Нам разрешили встать рядом с городом. Будар-хан за свой счёт назначил нам харчи, разрешил казакам мыться в городских банях и торговать на базарах, тем более, что казаки не торговались за свой товар, а жадные купцы спешили накачать их вином и забрать ткани и драгоценности, принесённые на торг. Хану я отослал дары: золотое блюдо с венисами и соболью шубу. А в Исфагань уже мчались ханские гонцы к шаху Аббасу.
Прошло несколько дней. Казаки осмелели и начали чувствовать себя хозяевами городазадевали именитых горожан, приставали к женщинам, пытались срывать с них чадру, чтобы увидеть лицо. Каждый день докладывали хану о чинимых казаками безобразиях. Будар-хан нервничал, но сдерживал себя, ожидая ответа от хана. Наконец, казаки обнаружили винные подвалы хана.
Я гулял с есаулами по базарной площади, дивился на ревущих верблюдов и баньянских мартышек, смотрел на танцующих змей, на узоры палаток с яркими шелками и блестящими, булатными сталями. Мы мяли в руках липкий, сладкий виноград, разрезали оранжевые апельсины и пили из них сок, вытирая сладкий рот рукавами кафтанов. Мой чёрный, расшитый жемчугом кафтан с золотой цепью с алмазной звездой на груди привлекали вниманиевокруг толпились люди, показывая на меня пальцами. Есаулы крутыми плечами оттесняли их в стороны. Толпа закричала и расступиласьк нам протолкались трое казаков.
Батька-атаман! закричали они хором. Мы нашли ханские подвалы там крепкое, душистое вино! Старинное!
Так в чём дело?! строго спросил Якушка Гаврилов.
Так охраняют его басурмане!
А что, соколы, не отведать ли нам из хановых погребов старинного да духмяного вина?! Ведите, робяты, к подвалам!
Возле вросшего в землю старого кирпичного дома стояли двое ханских солдат. Рядом с ними была кучка возбуждённо переговаривающихся казаков.
Батька! закричали они, увидев меня. Дозволь испробовать ханского вина!
Пробуйте, робяты! весело разрешил я.
Казаки подступили к солдатам. Те не особенно сопротивлялись, отступили от дверей и бросились бежать вниз по узкой, кривой улочке.
Дружно двинув чугунными плечами, казаки вынесли двери.
Смотри-и-и!
В сумерках подвала стояли огромные, запотевшие глиняные кувшины, наполовину врытые в землю.
Гуляем, хлопцы! Атаман Степан Тимофеевич, добро пожаловать на ханское угощение! казаки пропустили меня вперёд.
Я выхватил саблю и подступил к кувшину.
Сейчас попробуем, какое оно старинное! я взмахнул саблей и рубанул по кувшину.
На кафтан брызнула алая пряная струя.
Я подставил рот и сделал несколько коротких глотков:
Хлопцы, вино отменноефряжское.
Да здравствует атаман, Степан Тимофеевич! казаки ринулись на кувшины, как на штурм.
Кто-то побежал звать друзей, торговавших на майдане.
С этого всё и началось. Вскоре к майдану прибежали около десятка солдат хана. Стали угрожать. Я вывалился на порог:
Гей, соколыруби басурманских псов!
Пьяная волна выкатилась из подвала и вдавила солдат в землю. Мы устремились вниз по улице.
Руби магометан! Гуляй, казакинаш город! раздавались пьяные крики.
Навстречу пьяным казакам спешили солдаты и городские жители. Завязалась схватка. На базаре казаки разоряли купцовсвоих недавних партнёров.
Жги их! Бей их! кричал я, размахивая саблей, бросаясь на обороняющихся жителей. Гей, есаулы-атаманыза мной!
Мы здесь, батька! подал голос Серёга Кривой.
Жителей становилось всё больше, и у всех было оружие. Нас окружили со всех сторон.
Не ладно, Степан Тимофеевичдобром всё это не кончится! Басурман много и они нас окружают! торопливо докладывал единственный трезвый среди нас Фрол Минаев.
Гей, хлопцыза мной! крикнул я, и мы стали пробиваться к морю.
Это давалось не так легкопротив нас поднялся весь гарнизон Решта, все обиженные, озлобленные казаками жители.
Бей неверных! Правоверные, уничтожим подлых гяуров! слышались крики сквозь бой пищалей и пистолетов и сабельный звон.
К морю мы пробились с большими потерями, кинулись к стругам и ушли. В море отрезвели от ханского вина и от пролитой крови. Дорого нам обошёлся винный погреб. Сделали перекличку.
Говори, Серёга, я устало полулежал на корме на подостланном, дорогом персидском ковре.
Загорелое лицо есаула блестело от пота, на скулах чернели росчерки сажи. В горящих глазах ещё бродил хмель, но не вина, а недавнего боя.
Хорошо погуляли, атаман, эти собаки надолго нас запомнят! он сплюнул за борт, что давно стало его привычкой, не предвещавшей ничего хорошего.
Говори.
Ты знаешь, казаки пару бочонков с вином в струг притянули.
Да не томи ты!
Лицо Кривого застыло:
Четыреста человек оставили в городе и все наши пушкиих солдаты Будар-хана уничтожили. Полон наш
К чёрту полон и пушки! перебил я. Четыреста казаков потеряли!
Я с ненавистью посмотрел в сторону берегаРешт уже был далеко, но на самой кромке берега можно было разглядеть серую кромку горожан, празднующих победу над казаками. Я стал сдирать с себя залитый и пропахший вином кафтан. Выкинул его за борт. Ветер сразу же прилип к обнажённому, потному телу.
Тащи, Серёга, бочонки! Черноярец, где ты, бисов сын?! Собирайтесь, есаулы, помянем наших хлопцев!
Сегодня онизавтра мы! заметил Кривой.
Мы посчитаемся с басурманами, обязательно посчитаемся! Сыграем тризну по нашим удальцам! пообещал я.
* * *
В Фарабате мы рассчитались за всё. Город сожгли, а наши струги вновь были переполнены добычей и едва не черпали воду своими бортами.
Зимовали на полуострове Миян-Кале в шахском заповеднике. Вырыли бурдюжный город, насыпали вал, справили частокол. Со всех сторонболота да зыбучие пески, так просто не подойдёшь. Нас обложили войска Аббаса, но не трогалижали лета. Встречались в коротких стычках. Зима выдалась лютой и голодной. От грязи, комаров, болотных испарений и недоедания появились болезни. Зима унесла очень многих. Казаки устали, часто говорили о доме, о станицах.
Едва кончились зимние штормы и метели, едва пригрело солнышко, мы, обманув шаха, вышли в море и объявились на Трухменских землях. Казаки мечтали отогреться и отъесться после болезненного и голодного Миян-Кале. С огнём и кровью прошлись по трухменским кочевьям. Робята лютовали, хотели оторваться за зимнюю отсидку. В струги волокли войлок, бараньи туши, кувшины с конским молоком. Приоделись в тёплые туркменские малахаи. Отогрелись и наелись. Глаза заблестели, на серых от пыли, смуглых, пропечённых персидским солнцем лицах вновь появились улыбки. Заговорили об удачном походе и удачливом атаманеСтеньке Разине, и о возвращении домой.
Домой, на Доня туда тоже стремился, особенно после того, как погиб мой названный брат Серёжка Кривой. Погиб он в одном из налётов. Сразила его пуля удачливого тайши, и не стало Серёги Таранухи по прозвищу Кривой. Погиб мой верный есаул, спит вечным сном в туркменской земле.
А встретились мы с ним на Терекеон пробивался ко мне с боями, торопился принять приглашение в Персию. Обошёл посты Унковского, проскользнул мимо Царицына и Астрахани, а на Карабузане в пух и прах разбил стрельцов Григория Оксентьева, которых выслал ему навстречу воевода Хилков. Начальника стрелецкого, немчина и пятидесятника подвесил за ноги, бил ослопьем и кинул в воду. Была в нём та же ненависть к боярам и воеводам, что и во мне. Откуда онане признавался. Пленников не брал, простых людей не трогал, дуван свой раздавал нищим, а начальных и боярских людей убивал, не зная пощады. Славный был казакжаль, что его не было со мной под Симбирском. Таких, как он, мне бы с десяток и тогда вздохнула бы вся Русь от бояр и воевод.