Батьке слава! Степану Тимофеевичуурра!!!
Атаман, веди нас дальше!
Хмельной, я стоял с полной чашей, покачиваясь в казачьем кругу. На дорогом ковре лежали ближние есаулы, облитые вином.
Гей, соколыотомстим персидским собакам за наши обиды! Пусть помнят удалых ребятушек Стеньки Разина! Надолго помнят! я выхватил саблю и она начала свистеть у меня над головой. Пейте, гуляйте, соколыпразднуйте победу над мусульманами!
Порыв ветра приносит запах гари. Слышно, как весело занялся пожар, скрыл городок. Даже сюда доносится плач прекрасных чернооких персиянок.
Эй, казакиженю вас всех! Хватайте кизылбашекоставим правоверным после себя память!
Вот так атаманслава Степану Тимофеевичу!
Казаки хватали персиянок за длинные чёрные косы, тянули их к себе и с хохотом целовали в алые, кричащие рты, заставляли пить вино, насильничали, тянули за собой в море.
Что же это был за посёлок? Теперь не упомнишьвсе они схожи Некогда было осматриватьвремя не ждало.
Сказочный дворец, утопающий в зелёном острове сада. Плеск фонтанов, несущих прохладу. Золотые, дымящиеся плошки с нефтью. Золотая аркавпереди белый мрамор дома, прохлада чистых плит. Белые ступени. Я несусь впереди. За мной чуть отстал Сергей. В голове хмель, веселье. Миновали майдан, где разбили винные погреба купцов. Навстречу двое шаховых солдат с обнажёнными махайрами. Выхватил пистоль и нажал курок, наставив в грудь ближайшему персу. Саблей отвёл удар второго солдата и тут же достал его шею. Голова покатилась вниз, бешено вращая выпученными глазами и подпрыгивая на ступенях.
Берегись, атаман! кричит Серёжка.
Слышу выстрел его пистоля. В дверях падает ещё один солдат в золочёном колонтаре и пикой в руках.
Вперёд! кричу я и перепрыгиваю через мёртвое тело.
Серёжка бьёт из пистоля с лёту точно между глаздаром, что кривой.
Врываюсь в тёмный зал. Перед глазами блеснул кривой турецкий ятаган. Отпрыгиваю в сторону и с размаху рублю. Замечаю, как темнеет белоснежная чалма и к ногам падает седобородый старик.
Пёс! кричу я.
Чалма откатывается в сторону и обнажает лысый череп, из раны на котором сочится кровь. Рядом лежит ятаганна золотой рукояти крупный, редкий рубин. Я склоняюсь, чтобы поднять оружие, и тут на меня с криком и плачем бросается она
Отец! О, мой отец! кричит она, и её кулачки с ненавистью барабанят мою грудь.
Неожиданно в её руке появляется узкий генуэзский кинжал, и она пробует им меня ударить. Смеясь, я вырываю у неё из рук кинжал и откидываю в сторону. Оборачиваюсь к вошедшему Серёге:
Смотри, какая райская птица мне попалась!
Красавица! соглашается есаул.
Огромные глаза, словно чёрный омут, закружат, унесут в пучинуне вынырнешь. Бархатные опахала ресниц, алый бутон пухлых губ, жемчужные, ровные зубы, две чёрные, достающие до пола косы. Персиянка одета в золото и жемчуга, алые персидские штанишки и короткие, расшитые мелким жемчугом полусапожки. Юлдусэто значит «звезда».
В испуганном, тёмном омуте её глаз, под огромными ресницами отразился ячёрный от солнца и пыли, пропахший потом и кровью, залившими мой кафтан. Мы замерлиодин подле другого. Онаиспуганная, маленькая птичкав глазах застыл ужас. Япобедитель, атаман «гяуров», страшный разбойник. Щемящая тоска вдруг стиснула мне сердце, мне стало её жальдиковинный, аленький цветочек. Как она прекраснаредкая краса! Не выдержав, я впился в её губызабыть, всё забыть: войну, боль и всё остальное! Она закричала и попробовала выцарапать мне глаза.
Ах ты дикий цветок! её сопротивление лишь распалило меня, и я повалил принцессу на пол. Уйди, Кривой! кричу есаулу.
Персиянка плачет, кусается, а я смеюсь:
Ты мой ясырь, моя добыча. Теперь ты всегда будешь со мной! я рву её такие непрочные и лёгкие одежды
Много позже я спускаюсь по ступенькам дворца. На моих плечах трепыхается и плачет ковёр. На ступеньках сидят Серёжка и Черноярец.
Отнесите её в струг!
Серёга смотрит на меня и спрашивает:
Атаман?!
Я сказалв струг!
Он молча повинуется, но в его глазах укор.
Я обнимаю Черноярца:
Это моя славная добычапотом увидишь!
Иван протягивает кувшин с вином. Хмельные глаза подмигивают мне:
Отведай, атаман, закрепи удачуславное вино нашли казаки!
Горькая, терпкая сладость вина напоминает мне её имяЮлдус. Это единственное, что она мне сказала
Любила ли она меня? Нет. Ненавиделарабы никогда не любят своих хозяев. Только я не хотел видеть её своей рабой, а она никем иным быть тоже не хотела. Я любил её, я мог подарить ей целую Персию. Она всегда молча и безропотно принимала меня. Я же вкушал её ласкиласки испуганного ребёнка. По ночам я слышал, как она тонко и тихо плачет и молится своему богу Единственное, что она мне подариласвоё имя
Как-то в одном из городков я с есаулами разъезжал по улице, и вдруг из какой-то подворотни выскочил под ноги коню и бухнулся на колени перс в залатанном халате. Размазывая слёзы по щекам, он что-то лопотал, указывая на старую, покосившуюся хижину в конце улицы.
Ну-ка, есаулы, проверим, чего от нас хочет басурманин, я направил коня в конец улицы.
Из хижины доносились женские крики.
Никак, казачки балуют, хмуро процедил Серёжка Кривой.
Сейчас проверим, я соскочил с коня и решительно толкнул дверь ногой.
Двое пьяных казаков в голубых кафтанах, из бывших стрельцов Лопухина, раздели и пытались изнасиловать дочь и жену перса. В центре хижины, на ковре лежал зарубленный молодой сын хозяина. Стрельцы, увидев меня, пьяно заорали:
Батька-атаман, смотри, каких курочек поймали!
Один, пьяно шатаясь, шагнул мне навстречу.
Я рассёк его от ключицы до паха. Второго порешил Серёжка. Женщины испуганно смотрели на нас, прикрывая руками оголённые места. Перс кинулся к нам, что-то лопоча.
Уходим, Сергей!
Пламя вспыхнувшего от пожара городка трепетало малиновыми языками, отражаясь в вечернем море. Перегруженные добром струги были готовы к отплытию.
Эй, казачки-работнички, я поднял саблю над головой, видите?!
Видим, батька! весело прокричал берег.
Вот этой саблей порублю, если дознаюсь, что кто-то обижал голь. Неважно, кто он, перс или христианин. Зарублю!
О смерти двух стрельцов уже знали.
Струги молча отчалили от берега без прежних шуток и весёлого свиста.
Из-за баб порубил удальцов, а сам персидскую княжну держит на струге, сказал кто-то тихо за спиной.
Я резко обернулся. Мохнатые шапки опущены внизникто не смотрит вперёд. Вёсла быстро поднимаются и без брызг опускаются в море.
Кто?! выкрикнул я.
Молчание.
Я знал, что казаки недовольны появлением на головном струге прекрасной полонянки. «Околдовала батьку-атамана. Приворожила к себеи друзья ему теперь не друзья!» Ревновали меня
Не за баб я их порешил, не за жёнок персидских, а за совесть их, что позволила им обидеть такого же, как и они, человека, я улыбнулся. Вешайте бояр, разоряйте купчишек, рубите шаховых наместников, а своихне троньте. Нам сопутствует удача, на Дону песни сложат о нашем походе, а здесь ещё век будут помнить и ночами высматривать синее морене плывут ли где казачьи струги. Столько мы уже освободили наших братьев христиан-полоняников?! Ждут настак и помчимся дальше по побережью, принося братам свободу и карая их хозяевпускай запомнят ватагу Стеньки Разина!
Запомнят, атаман, отозвались повеселевшие казаки.
В следующих городках казаки вместе с городской голью и рабами врывались в дома басурман с криками «Христос!» и не знали пощады.
В июле мы объявились в шахской областиМазедаране и подступили к Решту. Уверенные в себе и своей непобедимости, мы высадились на берег, даже не разведав городские посады, а перед нами, словно из-под земли, появились войска Будур-хана. Взяли в кольцо.
Влипли, атаман! крикнул Фрол Минаев.
Пусть попробуют взятьсами будут не рады! недобро усмехнулся Серёжка Кривой.
Пустим кровь басурманам, коль доведётся сложить головушки! Иван Черноярец медленно вытащил саблю.