Кугель вспотел от страха, колени его дрожали и подгибались но он вернулся на указанное место.
Фарезм отошел в дальний конец помещения, где он вступил в середину бухты гибкой золотой трубки, тотчас же туго обмотавшей его торс по спирали. Затем чародей взял со стола четыре небольших черных диска и принялся тасовать их и жонглировать ими с такой быстротой и ловкостью, что в глазах Кугеля диски превратились в смутные пересекающиеся траектории. Наконец Фарезм отбросил диски в сторону; вращаясь и кувыркаясь, они повисли в воздухе, постепенно приближаясь к Кугелю.
Фарезм взял белую трубку, прижал ее конец к губам и произнес заклинание. Трубка вспучилась, раздулась и превратилась в большой шар. Закрутив пальцами оставшийся открытым конец трубки, Фарезм прокричал громовым голосом еще одно заклинание, швырнул белый шар так, чтобы он столкнулся с плавающими в воздухе четырьмя черными дисками и все взорвалось. Что-то обволокло и схватило Кугеля, то пытаясь разорвать его во всех направлениях, то сжимая его с такой же безжалостной настойчивостью; в конечном счете он был выброшен в направлении, перпендикулярном всем трем измерениям, с усилием, эквивалентным энергии потока времени протяженностью в миллион лет. Искаженные видения и ослепительные огни стали мелькать у Кугеля в глазах он потерял сознание.
Кугель очнулся в зареве золотисто-оранжевого света никогда раньше он не видел такого сияния. Он лежал на спине, глядя в теплые, светлые, мягко-голубые небеса, непохожие на суровый темно-синий небосвод его времени.
Проверив, действуют ли его конечности, Кугель не обнаружил никаких повреждений, сел, а затем медленно поднялся на ноги, моргая в непривычно слепящих солнечных лучах.
Топография окружающей местности изменилась несущественно. Северные горы стали выше, их силуэты были резче очерчены, и Кугель не мог определить, откуда именно он с них спустился (точнее говоря, откуда он с них спустится в далеком будущем). Пустынное плоскогорье каменоломни Фарезма теперь занимал низкорослый пролесок роща деревьев с перистой светло-зеленой листвой, на ветвях которых висели грозди красных ягод. Равнина под плоскогорьем выглядела по-прежнему, хотя реки текли в других направлениях, а по берегам рек расположились три больших города один поближе, два других дальше. Ветерок, поднимавшийся из долины, приносил странный терпкий аромат, смешанный со знакомыми с древности запахами плесени и затхлости Кугелю казалось, что воздух наполняла какая-то необычная меланхолия. В самом деле, ему почудилось, что откуда-то раздавались тихие звуки музыки медленная жалобная мелодия, настолько печальная, что от нее невольно слезы наворачивались на глаза. Кугель попытался найти источник этой мелодии, но она постепенно затихла и смолкла, пока он занимался поисками, и зазвучала снова только после того, как он перестал прислушиваться.
Наконец Кугель обратил внимание на утесы, возвышавшиеся на западе, и снова, еще сильнее, чем прежде в будущем, ощутил приступ «дежа вю». Кугель в замешательстве поглаживал подбородок. Так как он теперь смотрел на эти утесы на миллион лет раньше, чем в другой раз, в принципе теперь он должен был видеть их впервые. Но при этом, несомненно, он видел их во второй раз, так как в его памяти сохранилось первоначальное впечатление от этих утесов, воспринятое в будущем. С другой стороны, причинно-следственная логика времени была неопровержима, в связи с чем его нынешнее впечатление предшествовало изначальному. «Парадокс! подумал Кугель. Воистину головоломка!» Какое из двух впечатлений служило причиной неприятно щемящего ощущения давнего знакомства с ландшафтом, посетившего его в обоих случаях?
Кугель решил, что размышлять на эту тему было бесполезно, и уже почти отвернулся от утесов, когда заметил краем глаза какое-то движение. Он снова присмотрелся к утесам, и воздух внезапно наполнился вибрирующей напряженной музыкой той музыкой, которую он слышал раньше, музыкой скорби и возвышенного отчаяния. Кугель застыл от изумления. Высоко на фоне отвесного обрыва взмахивало крыльями большое белое существо в развевающихся на ветру белых одеждах. Его длинные крылья, с ребристыми прожилками черного хитина, состояли из натянутой серой мембраны. С почтением, гранившим с ужасом, Кугель наблюдал за тем, как крылатое существо нырнуло в пещеру, зиявшую высоко в стене утеса.
Прозвучал удар гонга откуда? Кугель не мог определить. По воздуху пронеслись гулкие волны обертонов; когда они затихли, неуловимая музыка стала почти осязаемой. Вдали над равниной появилось еще одно крылатое существо, несущее человека какого возраста, какого пола? Кугель не мог определить. Воспарив почти к верхнему краю утеса, существо уронило свою ношу. Кугелю показалось, что он услышал при этом слабый отчаянный крик печальная музыка стала торжественной и звучной. Утес был настолько высок, что падение тела казалось замедленным; наконец оно ударилось об основание обрыва. Отпустившее тело крылатое существо воспарило к уступу на вершине утеса, сложило крылья и встало на нем подобно человеку, глядя в туманную даль равнины.
Кугель спрятался, пригнувшись за скалой. Остался ли он незамеченным? Об этом трудно было судить. Он глубоко вздохнул. Ему не нравился этот скорбный золотистый мир прошлого чем скорее он смог бы его покинуть, тем лучше. Кугель взглянул на кольцо, полученное от Фарезма, но вставленный в него камень оставался темным, как матовое цветное стекло никаких огоньков, которые указывали бы путь к ВЕЗДЕСУЩНОСТИ, не было. Опасения Кугеля оправдались. Фарезм ошибся в расчетах, и Кугелю не суждено было вернуться в свое время.
Хлопки огромных крыльев заставили его быстро взглянуть наверх и пригнуться еще ниже, сидя на корточках под прикрытием скального обнажения. Над головой пронеслась и затихла вдали волна скорбных звуков: озаренное лучами заходящего Солнца, крылатое существо повисло в воздухе на фоне утеса и сбросило вниз очередную жертву, после чего приземлилось на уступе и, шумно хлопая крыльями, скрылось в пещере.
Сгущались янтарные сумерки. Кугель поднялся на ноги и крадучись побежал вниз по тропе.
Тропа привела его в рощу, где Кугель задержался, чтобы перевести дыхание, после чего стал двигаться осторожнее. Он пересек возделанный участок земли, где стояла заброшенная хижина. Кугель подумал, что здесь можно было бы переночевать, но ему показалось, что из глубины хижины за ним следила некая темная фигура, и он решил обойти хижину стороной.
Тропа удалялась от утесов, петляя по низинам среди холмов, и как раз перед тем, как погасли последние лучи вечерней зари, Кугель увидел селение, ютившееся неподалеку от большого пруда.
Кугель с опаской приближался к небольшой россыпи человеческих жилищ, но ему придавали уверенности добротность построек и признаки умелого ведения хозяйства. В парке на берегу пруда виднелся павильон возможно, предназначенный для исполнения музыки, представления пантомим или декламаций. Вокруг парка были рассредоточены небольшие дома с узкими фронтонами и крутыми крышами с высокими коньками, на гребнях которых торчали декоративные фестоны. Напротив, на другом берегу пруда, находилось строение покрупнее с фасадом, украшенным плетеными деревянными полосами и красными, синими и желтыми эмалированными плитками. Крыша этого здания состояла из трех высоких коньков, причем на гребне среднего была закреплена панель, украшенная замысловатой резьбой, а на гребнях боковых коньков вереницы маленьких сферических голубых фонарей. Перед входом в здание была устроена просторная беседка с решетчатыми ограждениями и навесом; в беседке были расставлены скамьи и столы, а свободное пространство между ними освещалось огненными веерами, испускавшими языки красного и зеленого пламени. Вдыхая ароматические курения и распивая вино, здесь отдыхали местные жители постарше, пока юноши и девушки исполняли причудливый танец, высоко вскидывая ноги и капризно кружась под аккомпанемент дудочников и баяниста.
Ободренный мирным характером открывшейся перед ним сцены, Кугель приблизился к беседке. Жители поселка принадлежали к никогда не встречавшейся Кугелю расе: у большинства были крупные круглые головы и длинные руки, постоянно находившиеся в беспокойном движении. Кожа их отличалась насыщенным темно-оранжевым оттенком, наподобие кожуры спелой тыквы. У них были черные глаза и черные зубы, массивные подбородки и широкие скулы; их волосы, тоже черные, обрамляли лица мужчин гладкими, свободно висящими локонами и заканчивались каймой голубых бусин, тогда как женщины завивали волосы вокруг белых колечек и шпилек, сооружая таким образом довольно-таки сложные куафюры. Наружные уголки их широко расставленных глаз загибались вниз, как у паяцев, наложивших изображающий слезы грим. Их длинные носы и уши оживленно шевелились, явно подчиняясь мышечному контролю, что позволяло им строить всевозможные рожи и гримасы. Мужчины носили черные юбки в складку, коричневые камзолы и головные уборы, состоявшие из широкого черного диска, поверх которого были закреплены черный цилиндр и еще один черный диск меньшего диаметра, увенчанный позолоченным помпоном. Женщины наряжались в черные шаровары, коричневые блузы с эмалированными круглыми пряжками в районе пупка, а каждую из их ягодиц украшал искусственный петушиный хвост из длинных красных или зеленых перьев цвет каковых, возможно, свидетельствовал о замужестве или девичестве.