И тут Рубан вновь явственно ощутил присутствие Серебряной Чайки.
Глаза ничего не виделилишь темная изъязвленная поверхность брони чужого корабля, «сегменты», преграждающие путь, интраскоп, лучевое копье, скафандр, лицо Паттега за стеклом, и далекие-далекие звезды над черной гладью Угольного Мешка Глаза не видели ничегоно разум ощущал присутствие.
Володя, здесь Серебряная Чайка.
Знаю, ну и что? вскинулся Паттег, не до нее сейчас! Нам сто метров осталось, а там люк будет, не может не быть! Заблокировантак выжгу замок!
Да подожди ты! крикнул Рубан, разом перестав думать не только о Серебряной Чайке, которой, может, и вовсе нет, но и о Ли, замершем у интеркома на «Вайгаче». Живой там или электронный мозг, но если его уничтожить, что нам останется? Мертвое переплетение материалов? Кто может разобраться в компьютере, если нет никакой программы, если не знаешь, на каком языке, в какой системе он работает? А если вообще не знаешь, компьютер ли это или причуда природы?!
Не собираюсь спорить. Неважно это, понял? А вот что этот Черный в меня стрелялважно. И что у него, смотри, еще дюжина ракет в кассетах тоже важно. Молодец, помог добраться до его шкурыа дальше я сам Не упущу. Целымне уйдет!
И Паттег, подхватив невесомое лучевое копье, заковылял по узкой полоске брони между «сегментами».
Помедлив, Рубан толкнул ящик интраскопа и двинулся следом.
Прибор проплыл в метре над «сегментом».
Рубан успел сказать:
Держи, Володя! а сделать еще один шаг не успел. Вспыхнуло голубое сияние, вспыхнулои людей разделила полупрозрачная завеса.
Отчаянно заверещал счетчик: из «сегментов» вырывались в пространство потоки лучистой энергии, и мириадами голубых искр светились частицы ионизированной космической пыли.
Завесу не преодолеть: какая там лучевая болезньмгновенный распад тканей, как в луче гразера
Сквозь свист в треск донесся слабый радиоголос Паттега:
Ты живой?
Живой, живой
Рубан отступил еще на несколько шагов. Связь с Ли прервалась; естественно, сквозь такой фон не докричишься.
Исчезла и Серебряная Чайка.
Рубан отчетливо понимал, что произошло. Паттег прошел мимо «сегментов»его _пропустили_. А интраскоп, такую же массу, но неживоенет.
Пропустили не лично Паттега. Живое. Умеют различать биологическое и технологическое Далеко в космосе, в кораблях, живое было приманкойне случайно ракеты били по жилым отсекам. Модуль не обстреляннаверное, слишком мелкая и тихоходная цель, на еще плывет в общем-то мимо Стоит ли тратить ракету, если настоящая Цельсовсем недалеко?
Живое на обшивкеэто не опасность. А вот неизвестный груз, технологическоетревога
Наша техника не умеет это различать. Земные компьютеры запрограммированы иначе. И следовательноздесь знания, открытия и _умение_, необходимые людям Их надо сохранить любой ценой!
Паттег! закричал Рубан смутной тени, удаляющейся за голубой завесой. Остановись!
Паттег ковылял все дальше по броне головного отсека.
Паттег! крикнул Рубан еще раз, уже не надеясь, что его услышат.
Но патрульный услышал и отозвался, чуть замедлив шаг:
Чего ты кричишь? Потом поговорим. Лети к модулю.
Неуклюжий ящик интраскопа медленно уплывал в пространство. Голубое сияние окутывало его, и казалось, что прибор истаивает, с каждым мгновением становится все меньше.
Володя, Рубан еще раз попытался убедить, понимая, что больше ничего сделать нельзя, шансов преодолеть голубую завесу попросту нет, нужны серьезные исследования. Мы сейчас должны Его оставить. Уходи в космос. По тебе стрелять не будет. Уходи на ракетном поясеа я тебя подберу. Или «Вайгач»
Вот он, люк, через минуту заговорил Паттег, сейчас поговорим
Короткая вспышкаПаттег выжег замок лучевым копьем. Едва различимо вырисовывалась овальная чернота, и вот Володя, взмахнув рукой, скользнул вглубь.
Еще мгновение Рубан стоял перед голубой полупрозрачной завесой; потом отключил «прилипалы» и заскользил на ракетном поясе над самой обшивкой. Еще минутаи он забрался в модуль.
Колпак. Усилитель. Передатчикна полную мощность. Ина весь эфир:
Всем, кто слышит меня! Мы
Продолжить он не успел: боль и тоска перегрузки прервали дыхание все залилось багровым пульсирующим светом Штурвал, курсограф, пульт, биошкаф, будто игроки, перебрасывали друг дружке тело пилотаи вдруг тяжесть и удары сменились невесомостью.
Исчезла голубая завеса.
Рядом с иллюминатором торчал нелепо вывернутый, перекошенный рычаг привода плазменного руля.
Раскаленный край дюзы еще светился.
А впереди
В свете прожекторов модуля можно было различить на головном отсеке безобразный горб вспученной брони между пилонами носовых маневровиков.
Какое-то время Рубан молчал.
А затем в сознание одновременно вплыли радиоголос Ли и присутствие Серебряной Чайки.
Им обоим он сказал-пожаловался:
Все погибло
И впервые услышал отчетливый ответ Серебряной Чайки:
Теперь нет преграды.
Три мысли промелькнули у Рубана одновременно:ты все-таки существуешь объективнопреграда только для нас? сможем ли мы разобраться в «сегментах»?
И тут же Олег воспринял три волны понимания-ответа:мир един, только сложнее, чем вы можете понятьмы давно с вамивсе потери восполнимы, кроме потери Разумного
Паттег, подумал-спросил Рубан, он погиб?
Да.
Что произошло? билось в переговорнике, что с Володей?
Паттег погиб. Здесь взрыв «Черный» больше не опасен. Подводи «Вайгач»
Боль и пустота. Но еще и сознание некой перемены, произошедшей в мире? В душе?
Теперь люди узнают о вас? Вы раскроетесь?
Многие знают. Но одни все равно идут напролом, а другие прежде думают
Почему? спросил себя Рубан чуть позже, когда Серебряная Чайка закончила о Гончих и Сторожевыхо психотипах землян, почему мы разные?
И продолжил, все больше и больше срываясь:
Уничтожитьно победить? Умеретьуничтожая? Смертьот неумения жить иначе? Неумение житьсмерть? Смертьэто знак неполноты нашего Разума? И когда мы станем настоящимисмерти не будет? А покавечный бой, вечное следование голосу крови?
Серебряная Чайка ответила Иисчезла.
Вырастал, приближаясь, конус фиолетового пламени. Ли подводил к мертвому кораблю «Вайгач». Шел по сходящейся спирали, осторожно, чтобы не опалить модуль факелом.
Остались минуты.
Остались минуты, чтобы решить: что сказать людям.
ЭдикВалентин
Что меня до сих пор трогает, так это наша внутренняя несоразмерность. Кто угодно давным-давно бы вымер, и может быть, даже имени на память грядущим ученым не оставил, а мы живы, мы ничего себе, мы даже что-то свершаем и на что-то надеемся. Вообще у меня такое подозрение, что наш народ настолько силен некоею тайной силой, что нормально двигаться может, только возложив вериги на плечи, набив карманы мусором потяжелее и напялив ботинки со свинцовыми подошвами. Вот тогдавсе устойчиво, не шатко, не валко, а что скорость невелика, так это не беда: глядишь, на чуть-чуть от вериг (скажем, чиновничества) ослобонимся, и сразу же вскачь догоним передовые нации. Чтобы опять обверижиться и топать ни шатко, ни валко. Всю же историю так, ей-богу: даже варягов пригласили не от слабости, а от силы, наняли их, как нынче, бывает, две могучие державы нанимают горстку независимых посредников. Думаю, если _иго_ и вправду было, то потому лишь, что опять-таки верига понадобилась, укротиться немного, а можети о душе подумать. Когда сила да свобода играютразве тут до самоусовершенствования? Нет, нам самим Орда понадобилась, обойтись без нее не могли, и бог весть чего бы натворили, если бы не _вериги_а это потом уже, позабыв, где причина, а где следствие, заголосили про _иго_. Или вот сейчас: всем же понятно, что с чиновничьим багажом, благонакопленным за полвека с гаком, вскачь ну никак не рванешь, а осторожненько стаскиваем, разгружаемся, когда уже совсем кислород перекрывается: чтобы не полететь слишком быстро. И так во всем, и в большом, и в малом; и просто поразительно, какие преграды, какие завалы преодолеваются; больше всего мне нравится, что иногда ухитряемся обгонять, не, догоняя Чтобы потом топтаться на месте, и ждать, пока все остальные не только подтянутся, но и переплюнут. Только на моей памяти у нас в вычислительной технике это происходило триждыесли говорить о серьезных путях, о _принципиальных_ разработках, переворачивающих сложившуюся практику. Был и четвертый раз, но о нем, слава богу, широко не известно. Иначе мои шансы получить хоть какую-то компенсацию за пятилетнюю возню с этим психом испарились бы начисто. А все остальное, что мне удалось за эти годы из Эдика выжать, ни мои нервы, ни мои дипломатические усилия не окупает. А так я все-таки рассчитаюсь. Экспертная комиссия прошла благополучно, и уже начальная цена меня вполне устраивает. Но не надо забегать вперед: некогда не дели шкуру неубитого медведя. Может все сорвать и сам Эдик, хотя, мне кажется, у него теперь совсем другие заботы. Возможно, он и не знает об аукционе, тем более что они давно уже не событие, и кроме «Вечерки» да самих заинтересованных лиц, никто на них не реагирует. То ли было дело в начале девяностых, когда об этом писали все центральные газеты, а телевидение показывало дважды, прямой репортаж и потом _бриф_ в вечерней сводке! Вот тогда, кстати, я Эдика впервые и увидел. Не помню, уж по какому поводу сидел у телевизоранаверное, футбола ожидал, а тут как раз показывали открытие сильно молодежной и очень сильно шумной выставки. И вот среди тех, кто делал там шум и брызги, чуть ли не больше всех жестикулировал и явно набивался в любимцы публики, я узнал своего практиканта, полгода назад спроваженного с оценкой «хорошо» заканчивать диплом.