Будешь?
Эмми не поняла, но, на всякий случай замотала головой в отрицательном жесте. Абим дернул щекой, оскалился:
Зря. Если для дела шеф возражать не будет.
Эмми совсем запутавшись, замерла. Абим, видя ее смущение, пожал плечами, буркнул под нос: «дело твое». А потом, лязгнув ножом, надрезал себе палец, провел ей по лицу тонкой полосой крови по щекам крест-накрест. Гул утих. Взгляды туземцев заскользили по ней, задерживаясь на миг на кровавом кресте и улетали прочь, как Эмми показалось разочарованно. Вспыхнуло небо над головой искрящимся, рыжим огнем, мерцающим на лицах и шкурах животных. Эмми поежилась, потом увидела в небе звезды и поняла: садящийся транспорт подсветил облака, окрасив их рыжим и алым. Гул движков хлестнул по ушам. Старый мамонт поднял хобот вверх, трубно взревел протяжно, провожая взглядом остроносый небесный корабль.
Абим повернулся спиной. Эмми за ним, скользя осторожно за полог мохнатого туземного дома. За первым пологом второй, из плотной вязаной ткани, потом третий, четвёртый. Они поднимались перед гостями и опускались сразу после быстро, с тихим шорохом, лишь бы не выпустить наружу тепло. После первого мороз перестал грызть, после третьего пот потек по спине и куртка на плечах вмиг показалась Эмми слишком тяжелой. Заложило нос воздух жилища был плотен и густ, запах такой, что обоняние Эмми покрутило пальцем у виска, наотрез отказавшись раскладывать его на составляющие. Кто-то закашлялся за спиной, высокий Абим пригнул голову низко, согнувшись почти до земли. Эмми удивилась, но повторила за ним действительно, так дышать было намного легче. Украдкой огляделась вокруг полукруглые, связанные ремнями жерди над головой, седые шкуры внахлест. Мех с внутренней стороны свит, переплетен и завязан в хитрые косы. Черный, клубящийся дым под потолком, на растяжках и балках бубенцы и яркие блестки. Эмми сперва подумала: серебро, потом пригляделась и увидела раздвоенные хвосты, ребра и чешую коптилась рыба. Тусклым червонным золотом светилось в полутьме белое мясо, тусклым серебром чешуя. Шкуры и войлок вокруг проход был узок, пространство внутри разбивалась тканью на множество мелких закутков и загородок. Похоже жилых, порожки подметены, пологи чисты и изящно вышиты в ромб алым и желтым узором. Эмми споткнулась о растяжку, присела, аккуратно ковырнула прихотливо вьющуюся нить золотая. Абим придержал ее.
Тумгытум, окликнули их. Слова, будто галька на речном перекате стукались, звенели непонятно и весело.
Туземка та, что говорила с Абимом на поле, махнула рукой, приглашая их внутрь. Только троих остальных штурмовиков туземцы уже растащили по другим укрытиям. Расшитый внутренний полог поднялся на миг, в лицо пахнуло влажным запахом пота, тепла и горького дыма. В кованой плошке трещал огонек, белый дым вился вверх. Плескался по углам полумрак, кружилась голова внутри было тепло, тихо и душно. Абим присел на войлок, напротив огня. Откинул капюшон с головы. Капли пота сверкнули в полутьме черные бусины на черном, блестящем черепе. Туземка чуть охнула, расширились от удивления глаза узкие, золотые глаза-нити над высокими скулами. Прядь волос выкрутилась из под шапки, скользнула ей на лицо. Она на миг замерла, протянула было руку к Абиму потрогать, но сдержалась. Села напротив, ловко подогнув ноги под себя. Откинула капюшон мягко прозвенели бубенцы, серебристыми искрами мех. Плеснули, рассыпались черные волосы по высоким скулам. Достала бурдюк. Разлила белую жидкость по чашкам старым, круглым, потемневшим от времени. Одну себе, одну подала Абиму. Потом Эмми взгляд узких туземных глаз скользнул по ней на миг, задержался на кровавых метках на щеках и ушел дальше, не видя. Четвертую торжественно плеснули в огонь пламя зашипело, белый пар поднялся столбом, затянув, закрыв влагой пологи. Закрутилась, зазвенела бубенцами под потолком подвешенная на шнурке костяная, точеная фигурка алмазной кошки. Туземка откинулась, завела песнь одним горлом, глухо, протяжно. По стенам пробежала мелкая дрожь мамонт взревел вдали, в такт, будто откликнулся песне. Потом еще один и еще. Рев хлестнул по ушам, Эмми невольно поежилась, опустила руки поближе к оружию. Под курткой, на поясе люггер и нейроплеть. Эбеновая оплетка, шершавая, нагретая живым телом рукоять прикосновение к оружию успокаивало, хоть и немного. Абим поймал ее жест, усмехнулся, мягко перехватив ее руку. Помотал головой. Потянул куртку с плеч. На груди узлами вздулись мощные мышцы. Эмми поймала взгляд туземки мимо нее, на Абима, в упор. «Плывущий» уже, затуманенный. Увидела, как алыми искрами по зеркальной коже румянец ползет вверх по туземным щекам. И скользнула назад в темноту, за складки мехового полога.
Затаилась неслышно, слушая звон бубенцов и тягучий, вибрирующий тон чужой песни. Абим опрокинул стакан. Туземка тоже. Песня умолкла, затих горловой тягучий напев. Лишь бубенчики на потолке звенели мерно, тихо, волнующе. Скользнул в уши шелест тихий шелест меха о мех. Разошлись завязки, широкий пояс, звякнув пряжкой, упал, распахнулись полы теплой туземной шубы. Абим усмехнулся белые зубы сверкнули льдинками в полутьме. Туземка потянулась, мягко толкнула его ладонями в грудь. Абим усмехнулся еще раз и позволил опрокинуть себя назад, спиной на мягкое ложе.
Эмми осталось лишь наблюдать.
Как разошлись меховые полы, как шуба скользнула вниз по плечам и в неярком свете вспыхнула, замерцала под шелком прозрачная кожа туземки. Отраженный свет очага, мягкий рыжий огонь, пламя о двух языках, увенчанный острыми, бесстыдно торчащими в стороны грудями. Вспыхнул, закачался, пробежал искрою по мягкому ворсу ковра. Скользнул змейкой вперед, Абиму на бёдра. Тонкие ладони опустились, пальцы коснулись его чёрного лица. Скользнули на шею и грудь, застыли, перебирая россыпь навешанных склянок и амулетов. Абим хлопнул ее по руке. Сильно амулеты были его личные, тайные, колдовские. Схватил за плечи, сгреб, подмял под себя, не слушая тихих дурманящих визгов. Эмми отвернулась, надвинула капюшон на лицо и попыталась ни о чем не думать. Таком. Звуки бились в виски, кружили, пьянили голову не хуже водки. Приснился ей ее шеф, Жан Клод Дювалье. В своем кабинете, у широкого панорамного окна. Под конец в виде большого белого мамонта.
Поутру ее разбудил мягкий стук и невозможный здесь запах свежего кофе. Эмми вскочила аккуратно, на всякий случай, держа руки поближе к оружию. В отверстие дымохода сочился тусклый солнечный свет. Огляделась. Они по-прежнему были втроем. Туземка сидела, возилась с плошками у очага. Тихо, чуть напевая под нос протяжно, мурлычаще весело. Абим, подобравшись, сидел на ковре. Задумчиво, недвижной черной горой, лишь пальцы шевелились, перебирая склянки и корешки висящие на груди амулеты. А туземка улыбнулась вдруг ей, кивнула, протягивая старую чашку. Качнулось пламя в жаровне, искра взлетела, отблеск пробежал по скуле, высветив алую, кровоточащую ссадину.
След от Абимовой бляхи, подумала Эмми с непонятным себе раздражением. Алмазная кошка сверкнула с дымохода ей в глаз льдистым северным блеском. Пряный запах обжег язык кофе оказался неожиданно вкусным.
Откуда? Изумленно спросила Эмми себя. Потом сообразила, поправилась. Космопорт рядом, откуда же еще. Туземка протянула к ней руки, проговорила что-то. На своем, каменно-звонком наречии. Лингвоанализатор кольнул щеку, зашипела бусина в ушах. Перевод. Эмми сморгнула раз, другой, пытаясь понять, что же ей такого сказали.
Туземка заметила ее смущение, кивнула, поговорила еще раз. Как маленькой, медленно, смотря ей в лицо узкими, шальными глазами:
Извини. Мне жаль, что наши мужчины не смогли оказать тебе достойное уважение.
Уважение? Какое? Такое же, как эта кошка всю ночь оказывала Абиму? Эмми хотела огрызнутся и не смогла. Поняла вдруг да, именно оно. В уши звон бубенчиков и холодный отрывистый треск. Абим встал, резко, на мощной груди загремели, столкнувшись, его волшебные склянки. Накинул курку, огляделся, коротко бросил: пора. Туземка улыбнулась ему. Абим потряс головой, сорвал и сунул в карман одну пустую стеклянную фляжку.