«Умно Волчьи ямы отрыли»
Впереди, в тени окружающих деревню, заросли густых колючих кустов. И в зеленой тени веток вороненый стальной блеск. Тонкие дула, укутанные ветками стволы. Пушки. Птица свистнула в вышине.
«Передай Мие, чтоб не форсила, не гоняла бэху по ровному. Сожгут же», подумал Эрвин, дернув, как от зубной боли лицом. Наверное, зря. Вряд ли острокрылая рыжая сойка смогла прочесть его мысль, а свистеть по-птичьему он так у Ирины и не научился. Харамбе услышал и с места, на каблуках повернулся, положил руку на затвор. Солнце сверкнуло радугой по лицу, замерцала на багровой точке в уголке глаза. С неба хриплый посвист опять и хлопанье птица заметила его жест, сложила крылья и, заложив вираж, ушла за деревья.
Смерть колдунам и их прихвостням, Рявкнул Харамбе, поднимая к плечу кулак.
Эрвин мысленно завязал на памяти узелок. Расписать при случае «под хохлому» эту плоскую, сверкающую, что начищенная тарелка, рожу.
С деревьев, сверху Харамбе окрикнули часовые короткий, переливчатый клич. И отзыв из туземных уст такой же короткий. Заскрипели ветки, стена кустов на глазах разошлась. Эрвина снова толкнули в спину, он качнулся, но на ногах устоял. Огрызнулся через плечо, сердито
Что за деревня то хоть?.
Расколотая скала
Ответили ему. И впрямь, над деревьями, прямо перед глазами скала два гранитных пика, два змеиных клыка охряно рыжих в синеве неба. Эрвин пошел вперед, крутя головой и гадая, откуда он помнит это название.
Деревня встретила его глухим гулом голосов, гамом, мельтешением и теснотой плотной, кружащей голову. Охра и зелень лозы на стенах, блеск солнца в траве хороводом, игривой пляской на зеркалах сотен. При виде Эрвина люди поворачивались, поднимали глаза полдневное солнце плясал, играя зайчиками на зеркальных туземных лицах. И замирало, подергиваясь тонкой серой переной, когда Харамбе или золотозубый поворачивали на них голову. Сосны вокруг высокие, гордые, шелестящие густыми кронами в вышине. Дома меж них знакомые Эрвину по Туманному лесу и Фиделите плетенки вокруг опорных столбов. Как в Фиделите, только та стояла привольно, дома ставила широко, кутая землю узорочьем розовых, желтых белых цветов в рамке пахучей зелени огородов. Здесь же царила охра и камедь. Плетенки дома стояли тесно, стена к стене, даже забираясь друг на друга один над другим. Новый, зеленый, блестящий тонкой пахучей лозой, на платформе над старым, высушенным солнцем до черно желтого блеска. Балки, сучья, яркие ленты меж них та же лоза, зеленая и желтая, высохшая полосами. Подъемники на крюках, лестницы с тонкими перилами, просто веревки, на которых, как дома, женщины сушили белье. Платформы из толстых балок нависали над головой. Наколочены криво опасно скрипели, кренились кое-где. И проворачивались на глазах у Эрвина туземный мальчишка, навалившись плечами на вытертый деревянный рычаг крутил свой третий этаж окнами к солнцу. Конструкция отчаянно скрипела и гнулась, лоза топорщилась, балки скрипели и подпрыгивали в пазах. За шиворот с высоты сыпался мусор, пыль и мелкая древесная крошка. Эрвин догнал Харамбе, ткнул пальцем, показал на гнущуюся балку над головой:
А не рухнет?
Тот было махнул рукой пустое, мол, не о том думаешь. Но поднял глаза. На покосившейся, в сетке трещин опорной балке его взгляд не задержался, скользнул выше, на третий «этаж». Должно быть, увидел что то: замер, изменился лицом, поднял руку вверх и крикнул своим хрипло, гортанное что-то. Толпа вокруг загудела на сто голосов Эрвин не понял слов, лишь отраженное солнце вспыхнуло россыпью блесток на лицах. Один из воинов подпрыгнул, ухватился за лиану, подтянулся конструкция протяжно заскрипела и накренилась. Запрыгнул наверх, потянулся, сорвал с плетеной стены покрывало. Эрвин сморгнул то была просто тряпка, ворсистый истертый ковер, каким здесь прикрывали стены от холодных ветров или чужих взглядов. Но сейчас ее сорвали вниз, будто знамя с флагштока. Сорвали, спрыгнули, потоптали ногой. Сверкнула искра, раздался крик женский, злой и визгливый вначале, испуганный потом, когда за стеной увидели, с кем имеют дело. Золотозубый оскалился, Харамбе поднял палец вверх:
Честному человеку от глаз скрывать нечего. А нечестный королю не друг.
Толпа загудела снова. Внизу тихо, и без интереса. Видимо не в первый раз. Загудело сверху, на этажах кого-то склоняли на все лады, кто-то отругивался, дрожащим, тонким с обиды голосом. Звонкая, бессмысленная бабья ругань. Харамбе отвернулся, брезгливо откинув ковер каблуком прочь с глаз, в кучу мусора за углом.
«Спаси нас бог от таких друзей, а с врагами мы как-нибудь разберемся»
Угрюмо думал Эрвин такую мысль, шагая Харамбе вслед и косясь снизу вверх на трещины в опорных балках. Улица на глазах разошлась, ветер плеснул в лицо духотой и бурой пылью утоптанной площади. Планировка Эрвин оценил на глаз знакомая, две улицы сходились крестом, на манер Фиделиты. Только там, где у «крестовых» пел и тянулся в небо собор здесь стояла приземистая бревенчатая изба. Низкая с покатой, загибающейся на стороны крышей. Маски демонов на торцах бревен, На окнах резные, глухие наличники.
Эрвин, увидев их, хмыкнул, подумав, что местный король, наверное, и сам себе не друг. Дали по шее. Харамбе поклонился вдруг низко, резным маскам зверей на дверях. Двум страшным, совиным, похоже отводящим зло мордам. Перед ними два ярких костра, в железных, кованых плошках. Трепетали огни, копоть плыла, ложась черными пятнами сажи на балки, маски зверей и слепые, вытаращенные глаза резных демонов.
Привратник окликнул их. Харамбе поклонился снова, низко, достав ладонью земли. Копоть плеснула, колечко дыма закружилась, легла тому на лицо.
«Чего это он?» опять подумал Эрвин, глядя сзади на это все. А притолока на двери низкая поклонишься, если хочешь войти. Эрвин, на всякий, плюнул через левое плечо попал прямо в огонь, под негодующий вопль привратника. И шагнул вперед, в полутьму, держа пальцы тоже на всякий скрещенными в отводящие зло рожки.
** **
Еще ни разу Эрвин не видел корону, носимую с большим достоинством. Цветную, пластиковую, по три сорок за штуку Эрвин, вроде бы, видел такую уже, дома, в магазине игрушек. С ценником, криво прилепленным на ободок. Но теперь она сидела на весьма примечательной голове. Высокий, ладно скроенный, широкоплечий туземец пятнистая, переливающаяся чешуйками радуги шкура едва сходилась в узел на груди. Длинные волосы по плечам, широкие скулы, высокий правильный лоб туземная кожа переливалась в свете огней, мерцала в глаза теплым янтарем и тусклым, червонным золотом. Внимательные, большие глаза, а руки на резных подлокотниках кресла тонкие, спокойные, сильные.
«Видели бы производители, какой лоб будет украшать их игрушка поставили бы ей не три сорок на ценник, а больше» успел подумать Эрвин, прежде чем сидящий заговорил:
Удачной ли была охота?
Голос низкий, спокойный. Вроде и приветливый, только глаза смотрят мимо людей вдаль, на вырезанную на потолке драконью морду. Харамбе в ответ поклонился. Низко, Эрвин увидел, как свились узлом мышцы на его шее. И изумленно сморгнул. За сегодняшний день он увидел больше поклонов, чем за все предыдущие дни на этой планете.
Вышла женщина, протянула вошедшим чашу воды. Поклонилась тоже. И низко на височной дуге, сталкиваясь, прозвенели серебряным звоном мониста.
Эрвин от удивления сморгнул опять. В дороге Миа с Лианной нет-нет да кивали Ирине, на стоянке девчонки из Фиделиты своей маме Кураж. Но тихо, украдкой, пока их мужики не видят. Он сам, старый Яго или Хуан председатель такого не удостаивались ни разу.
«И нафига?»
Вопрос на губах так и увял, невысказанный. Золотозубый шагнул вперед. Как-то лихо, они с Харамбе тихо поменялись местами один неслышно перетек с первого места назад, другой развернул плечи, приосанился, выступил как то враз занимая весь, еще не занятый королём, сектор обзора.
Удачно, король. Мы прошли до ежей и убили колдунью, осквернившую дыханием синее небо.