Страшный вихрь закружил на восьмом глотке, ударил о трубы
Сам абориген испугался тогда, завопил отчаянно, опустился на четыре конечности (подобно неразумным тварям этой планеты) и так вот побежал к выходу.
Только так и спасся, подлый!
А Пришельца вихрь бил о трубы и стены ещё много раз.
И искалечил его.
На прошлом цикле нектар пришлось вылить. Весь.
И добывать снова.
Но теперь он, Пришелец, жалок. И искалечен. Теперь ему тяжело ходить. Почти весь день он вынужден лежать на куче зловонных тряпок и лишь иногда, превозмогая боль, может переползать, цепляясь когтями за трещины в каменном полу, к проржавевшему крану и, открыв его, торопливо глотать тёплую, кислую, подземную воду.
Нет, теперь он не может сам добыть восемь глотков.
А то, что естьедва ли поможет.
Первый глоток из двух оставшихся вернёт ему молодость, второйпридаст силы его рукам, но излечить не сможет и нектар. И что будет? Сильное тело, которое едва ли на переломанных конечностях сможет передвигаться в этом мире с тройной силой тяжести.
Значит, мешок сам добыть Пришелец не сможет.
А если и сможет
Странная, жестокая шутка! Он, лучший лекарь на планете, если и вернётся домой, то больным Калекой
Впрочем, дома он сможет себя вылечить.
Надо только вернуться!
По счастью, абориген не покинул его.
По его вине прилились вчера драгоценные глотки, но он искупит свою вину.
И способности свои Пришелец не утратил. Он держит местного, держит крепко!
Шанс ещё есть. Ничего, Переход подождёт. Местный ушёл, но это ненадолго. Он вернётся. Он принесёт мешок. Или узнает, как раздобыть его.
Но Что это?
Какой противный скрежет!
Он говорил: «Петли Они не смазаны. И дверь открывается с трудом. Когда-нибудь я не смогу её открыть».
Он вернулся. Владыки милостивыон вернулся.
Фёдор спустился вниз по покатым бетонным ступенькам с отбитыми краями и, помедлив немного, махнул рукой, приглашая Дмитрия Ивановича последовать за ним.
Иди, что ли Да не бойся, тут подвал хороший, чистый. Зверюг всяких хвостатых не водится, потравили их когда-то. Давай за мной
В любой иной день Дмитрий Иванович, конечно же, и мгновения не промедлил бысбежал бы подальше и от подозрительного бродяги, которого пользует доктор, живущий в подвале серого двенадцатиэтажного дома, что стоит на отшибе дальнего городского квартала, едва не у самой кольцевой дороги; и от всех прочих бродяг с необыкновенными друзьями и самыми заманчивыми предложениями.
В любой иной день Да что в иной деньи сегодня бы утром непременно отказался бы спускаться по разбитым ступеням вниз, навстречу влажному, удушливому, гнилому запаху подземелья.
И днём, пожалуй
«Что же это со мной происходит сегодня? подумал Дмитрий Иванович. Что это за озарение на меня нашло?»
И поставил ногу на ступеньку.
Да не возись, сказал Фёдор и взялся за криво привинченную ручку двери в подвал. Я уже открываю Он не может ждать, он не любит, когда дверь слишком долго остаётся открытой. Ему наш воздух вреден
Фёдор тут же осёкся и втянул голову в плечи.
Кому? удивлённо переспросил Дмитрий Иванович, решившийся было продолжить путь, но от ненароком вырвавшейся у Фёдора фразы оцепеневший и снова замерший, на этот раз уже на третьей ступеньке.
«Только бы не ушёл, с трудом подавляя дрожь и нарастающую панику, подумал Фёдор. Совсем уж плохой я стал, совсем Болтаю, невесть что Плохо мне будет, ой как плохо мне будет, если мужик этот уйдёт! Не простит меня гость, не простит И за прошлые грехи платить придётся, и за эту вот глупость мою. Господи, задури ему голову! Задури!»
Почему это наш воздух ему не нравится? спросил Дмитрий Иванович (и Фёдор с тревогой отметил, что мужик этот, Дмитрий который, явственно начал разворачиваться, не иначе, чтобы прочь бежать). Это доктору не нравится? А с чего это вдруг?
«С чего? спросил сам себя Фёдор. Думай, дурак, думай! Сообрази, скажи хоть что-нибудь!»
Это загазовано тут всё слишком, нашёлся, наконец, Фёдор.
И радостно заулыбался, довольный своей сообразительностью.
Точно! Машины всякие ездят, выхлопные газы. Он мне, бывало, так и говорит, что, дескать, плохо тут всё. Дым, дышать тяжело
Да здесь же парк рядом! возразил Дмитрий Иванович. Графа Шереметьева имение в двух шагах. Пруды, деревья Что граф, дурнее нас, что ли, был? Тут же воздухсамый чистый в Москве. Ну уж, по крайней мере, получше, чем в подвале.
А ещё он инфекции боится, продолжал вдохновенно, но неубедительно, врать Фёдор. Как всякий, как говорится, кто «у смерти на пути», понимаете ли, встаёт Людей, можно сказать, спасает. Всю жизнь с микробами дело имел, с заразой всякой, вот и на характере отразилось. Всегда так и говорит
Крутишь ты что-то, Фёдор, друг ты мой разлюбезный, с явным уже подозрением сказал Дмитрий Иванович. Чего это он у тебя в подвале прячется? Да и ты, когда сюда шёл, всё по сторонам оглядывался. Ты думаешь, я не видел? Я всё видел! Оглядывался и голову в плечи, как собачонка побитая, вжимал. Чего он торчит?
А где ему ещё торчать?! словно озлившись на недоверчивость спутника, с лёгким досадливым взвизгом воскликнул Фёдор. Где, где хорошему человеку у нас жить?! Да, не сложилась у него жизнь, тяжело ему, плохо! Так что теперь, не верить? Не верить? Брезговать человеком? Вопросы всякие задавать? Получается, что если человек
«Не человек он! Ой, Федя, коль услышит тебя»
В тяжёлых условиях живёт, из последних сил людям помогает и не может жизнь свою наладить по доброте и робости своейтак и не доверять ему теперь? Тебе же, мужик, он помочь готов! Понимаешь? А будь это шарлатан, жулик отпетый, но в каком-нибудь врачебном кабинет, да с ремонтом выпендрёжным, так ты небось любую чушь от него с раскрытым ртом выслушивал, вякнуть бы поперёк побоялся! Как же, дохтур сидит, в белом халате А он, кто спасти тебя может, и не в таких кабинетах когда-то сидел, и не такие халаты носил, а куда получше, почище и покрасивей. Он, скажу я тебе, такие халаты носил, что мы с тобой и вообразить себе не можем! Он
Но тут Фёдор сообразил, что снова, кажется, стал болтать лишнее и замолчал.
Да вот пробормотал Дмитрий Иванович, уступая невесть откуда взявшемуся напору Фёдора.
Наверху скрипнула форточка и чей-то голос, сонный и хриплый, произнёс с ленивой, словно через силу выдавленной угрозой, произнёс:
А я вот по балде сейчас кой-кому Вот ты, козёл, доорёшься у меня под окнами, добудишься
«Я вот тоже не люблю, когда утром рано в парк добираться, а кто-то орёт под окном, подумал Дмитрий Иванович. Так и хочется кинуть в гада этого чем-нибудь тяжёлым».
Фёдор не стал дожидаться продолжения грозной речи.
Он с силой, резко потянул на себя заскрипевшую дверь и поманил Дмитрий Ивановича, скривившись и с заговорщицким видом подмигнув ему.
Быстро, болезный! Не упусти счастье своё
«Ладно, решил Дмитрий Иванович. Уговорил Зайду на минуту. Ну, может, минуты на две а вдруг у него и выпить есть?»
Дмитрий Иванович вовсе не был большим любителем алкоголя. Пил, честно говоря, редко и без особого удовольствия (это, конечно, если говорить о водке и не считать пива но пиво Дмитрий Иванович не считал, поскольку был убеждён, что это напиток прохладительный и тонизирующий, а вовсе даже не алкогольный так если считать, скажем, водку, то пил Дмитрий Иванович поразительно редко, даже не по всяким праздникам и уж тем более не по всяким выходным).
И именно сейчас ему почему-то очень захотелось выпить. И непременно водки!
Быть может, дождь всё-таки пробрал его и пришло время согреться?
Иду, иду Уговорил, Фёдор, уговорил Но минут на пять не больше. Если врач твой и впрямь как-то помочь может
А как же, может! поспешно сказал Фёдор и, теперь уже с полной уверенностью, что гость не сбежит в последний момент, раскрыл тяжело застонавшую дверь нараспашку.
То это сразу будет ясно, закончил фразу Дмитрий Иванович.
И с непонятно откуда взявшейся смелостью твёрдо сошёл по ступенькам вниз.
Кто это? Свет
Невыносимый свет фонарей. Какике ужасные на этой планете фонари! В его мире хрустальные сферы уличных светильников наполнены голубыми фосфоресцирующими жуками, клубящиеся рои которых излучают мягкое, тихими волнами расходящееся в воздухе сияние.