Нет, Том, не помирать. Только не легче. Совсем не легче
Он замолчал и слушал тихие ходики, что считали свои минуты в тёмном коридоре, да долетавшие изредка слабеющие басовитые перекаты дальнего грома.
Ну, чего? не выдержала странного этого молчания Тамара Николаевна. Вот так всю жизнь резину и тянешь.
Не люблю я тебя, Тамар, решился, наконец, признаться Дмитрий Иванович.
Тамара Николаевна, приготовившаяся услышать нечто ужасное (а не этот совсем уже младенческий лепет) всплеснула руками и с удивлением воскликнула:
Вот ведь тайну какую выдал! А то и так не видно было!
Да нет, серьёзно я
А тебе серьёзно вот что скажу, прервала его Тамара Николаевна. Или перестань меня доводить речами своими, или я точно тебя сдам куда следует. Чтобы мозги твои в порядок привели. Ты уже, смотрю, года два как свихнулся! И детям скажу, что отец у них
Странно всё как-то, будто и не слыша её, прошептал Дмитрий Иванович. И тебя не люблю, и даже детей уже не
Себя только любишь! прикрикнула на него Тамара Николаевна.
Нет, Том, грустно ответил Дмитрий Иванович. И себя тоже вот не люблю. Не хочется. Не хочется ничего. Я когда-то думал, что в жизни у меня всё по-другому будет. Какая-то иная жизнь должна быть, не та, что теперь Ведь для чего-то мозги есть, глаза. Душа, наверное, тоже есть. Есть душа, Тома?
У тебя-то?!
Нет, ты не ругайся, тихо говорил Дмитрий Иванович. У меня, допустим Должно быть, есть. Если мне вот так спокойно не живётся, так уж верно душа есть. Может быть душа у водителя троллейбуса? Или у механика из автопарка? Или вот у Семёна, что машину у меня купил? Или у Исмаила, что пивом торгует? Знаешь, платка у него возле перехода
Ты к чему это? обеспокоено спросила Тамара Николаевна. К чему ты мне всё это?..
Вот я и думаю, продолжал, не слушая её, Дмитрий Иванович (и голос его стал твёрдым и резким, будто решил Дмитрий Иванович сотворить что-то бесповоротное и неожиданное, и обретённая им только что решимость стала уже менять бесповоротно всю его жизнь). Думаю, Тома, что душа у меня есть. А кому она нужна, душа эта? Тебе она нужна?
Ну, это
Нет, ответил за неё Дмитрий Иванович. Тебе не нужна. Точно говорю, Тамар. Правда это, ты не обижайся. Деньги тебе нужны, или просто потому что «принято так». Ведь принято так, семьёй-то жить? Или привычка просто такая. И у всех привычка У детей даже, и то привычкаотцом меня видеть. Или не видеть, считать просто А так ли уж нужен я им? Или тебе? Или себе самому? У меня ведь у самого привычка к себе. А долго ли можно на одной привычке жить? Я ведь, Тома, в один нехороший день задумался над этим. К зеркалу подошёл и посмотрел на себя. Конечно, ничего там такого не увидел Майка вот эта, штаны обвисшие А вот странно стало, что такой тип на свете живёт. Кто он? А? Кто он такой? С чего это он думает, что жить должен? Вот не будь его Так, на самую малость, изменилось бы хоть что-нибудь? Понимаю, что глупость сговорю. Глупый, то есть, вопрос. И так ясно, ясно до вот этой вот нудной сердечной боли, что ничего, совсем ничего не изменится. И если я совсем бы не родился Разве только муж у тебя, Тамара, был бы другой. В той же майке И жили бы вы с теми же криками и ссорами. Мирились бы потом, конечно, куда же без этого И дети были бы. И всё остальное. А если б и его не было? Вот задумался над этим и так стало Чьё же я место занимаю, Тома? Ничьё, видно. И он, другой, будь он вместо меня, он бы тогда чьё место занимал? Ничьё! Как же жить-то так, Тамар? Одинникто и ничто, второй и сколько таких? Все? Или другие есть? Нет, наверное Нет Вот так и получается, что все мы неповторимые, у всех у нас души есть, да толку от этого Или нет ничего этогодуши и прочей селезёнки? Только кажется, только чтобы выделяться среди пыли
Знаешь, супруг дорогой, сказала веско Тамара Николаевна, оправившись от минутного шока, вызванного этим неожиданным монологом прежде молчаливого и косноязычного супруга. А не пошёл бы ты с мыслями такими? Далеко бы не пошёл? На хер, допустим? Если уж ты действительно спятил, то нечего меня в фантазии свои дурацкие впутывать! Я ещё сомневалась, нормальный ты или нет. Теперь уж чего сомневатьсяпсих! Псих и есть! И правильно сделал, что машину продалнечего дурака такого за руль пускать. Неизвестно, чего ты сотворишь в таком состоянии! Знаешь, с такими разговорами ты мне точно не нужен. Заберут тебя когда-нибудь, на старости лет будешь в палате с психами сидетьвот и будет тебе жизнь на пенсии! Душа у него, видите ли!..
«Вот стучит внутри, вот здесь»подумал Дмитрий Иванович.
И встал из-за стола.
Пойду я, Тамара, пойду Не знаю, куда. И зачемтоже не знаю. Не могу, не могу так больше. Спасибо тебе вот. И квартиру подметать надо, и картошка нужна Нужна. Чаю вот попили Полегчало немного. Права ты, Тамара, права. Нечего тут думать. Хорошоживи. Плохотоже живи. А как иначе? Всё так, всё Вот и у нас всё так. Пойду я, Тома. Теперь уже надо идти Оденусь вот только.
Тамара Николаевна посмотрела на мужа задумчиво и несколько отстранённо (так мать смотрит на непутёвого, вконец измучившего её сына, которого, пожалуй, едва ли уже исправишь и ничего с ним не сделать, ничего в жизни его уже не имзенить, разве только можно дождаться какого-нибудь финала нет, вовсе не чудесного, не хорошего или просто так, ни плохого, ни хорошего нет, непременно плохого финала, ибо с ним, непутёвым негодяем, только плохого и можно дождаться, но лучше уж плохой финал, чем такие вот мучения). Она вздохнула и вытерла руки кухонный, серым от сплошным жирных пятен полотенцем.
Давай, иди, сказала она. Ты уже сколько раз грозился из дома уйти? Помнится, раз восемь уже грозился. Всю жизнь у тебя таккак что не по тебе, как никто не захочет тебя, бедного, пониматьтак сразу уйти грозишься. Ну и уходи! Хотя бы один раз попробуй. Оно тебе полезнопопробовать. Хоть поймёшь, что это такоебез дома жить, без жены. Куда пойдёшь-то?
Дмитрий Иванович развёл руками и улыбнулся, почему-то робко и виновато.
Вот-вот, продолжала Тамара Николаевна. Сам, дурак, не знаешь. На вокзал, что ли? На лавке спать с бомжами? Пока милиция тебя не загребёт. Давай, иди. Надоело тебя удерживать, Иваныч. Вот правду говорюнадоело. Самой уже посмотреть хочетсякому же ещё ты про свои болячки будешь рассказывать, да про то, что душу твою тонкую никто не понимает, травят тебя все. И листки свои забирай! С ними походи, людям покажи! Пусть хоть они посмотрят, с каким идиотом мне жить приходится. А то мне поплакаться некому, так ты мне помоги. За двоих поплачься. Расскажи, какой ты несчастный и какая жена у тебя мученица, что тебя терпит. А я уж ладно, делами своими глупыми займусь. Ванну займу, хоть волосы в кои-то веки вымою. А то ведь с тобой совсем грязью можно зарасти. Займёт ванну, воду включити сидит там часами. Чего сидишь-то? На воду смотришь? Вот иди теперь, иди! Дай мне одной побыть, замучил уже!..
Тамара Николаевна ходила по квартире и, размахивая руками, говорила ещё что-то, говорила, говорила, говорила Иногда срывалась на крик, и, проходя мимо письменного стола, заваленного листками с разноцветными размытыми пятнами, не выдерживала и стучала на ходу ладонью по нервно прыгавшей столешнице.
Но Дмитрий Иванович уже не слушал её.
Он и сам не понимал толком, как же ему удалось решиться на это (о чём он раньше и подумать без внутренней дрожи не мог) уйти из дома. Вот так просто, без особых скандалов (не считая, конечно, этогокухонного, чайного, привычного), без долгих сборов (и сборов вообще), без планов и надежд, вообще безо всякой подготовки. Просто взять и уйти.
«А что, подумал Дмитрий Иванович, полагаю, что все великие свершения именно так и делаются. Просто берутся и делаются. Просто так. А если начать думать да обсуждатьтак мыслями всё и закончится. А если начать сборы какие-нибудь, так непременно выясниться, что в мире есть масса вещей, без который совершенно невозможно прожить дольше трёх или, скажем, двух дней. И забрать их с собой никак нельзя. Нет, лучше не собираться совсем. Просто ничего не брать, кроме»
Он снял с книжной полки перетянутый бечёвкой альбом с рисунками. Переоделся (так, как ходил когда-то к гаражуджинсы в бурых подсохших пятнах полусинтетического машинного масла, серая рубашка с широким воротом и болотно-зелёная куртка с капюшоном полезная штука, дождь ведь ещё продолжался).