Возникает логическая дилемма. Если я только биологический прибор для осуществления научных исследований, то у меня нет эмоций, в том числе любопытства, следовательно, нет и заинтересованности в этих исследованиях. Меня можно принудить к ним болью так делали в центре, но не более того. Таким образом, если я обладаю разумом, но не имею эмоций, у меня отсутствует цель жизни, я не могу понять ваших целей. Моё существование не имеет смысла ни для меня, ни для вас.
Если же вы признаёте, что я обладаю эмоциями, то должны признать и то, что я не могу эти эмоции, потребности в их выражении удовлетворить. Потребности в любви, дружбе, общении с миром. Вы оставляете мне только эмоцию научного познания, но для разумного существа, человека этого мало. Следовательно, сохранив мне жизнь, вы обречёте меня на бесконечные страдания.
Мне говорили про аватар, я уже упоминал это. Но разве вы, люди, можете подружиться с машиной? Полюбить её? Нормальные люди, имею в виду. Вы будете испытывать ко мне жалость, любопытство, в лучшем случае уважение; большинство людей вообще не примет меня. Это тоже причиняет мне страдания.
Некоторые ваши учёные убеждены, что эмоции возникают лишь в результате действия гормонов. Это не так! То, что называется физиологией возможно; мне это не дано понять. Но как назвать ту боль, которую я испытываю при мысли о своём одиночестве? Учёные центра создали меня, считая, что я лишь инструмент. Но я разумное существо, генетически и умственно человек. А человек это не только разум, но и чувства, радость общения. Без них жизнь не имеет смысла!
По договору с членами Международного суда мне позволили сделать выбор. К системе жизнеобеспечения подключён имплант, прерывающий подачу энергии, и теперь я, с разрешения суда, его активирую. Свои останки завещаю людям: они помогут разработать новые методы лечения парализованных.
Я сказал всё. Центр обрёк меня на пытку, лишив права быть человеком. Он виновен! Я благодарю тех, кто поддерживал меня все эти месяцы. Спасибо вам, доктор Хофер и ребята! Прощайте.
На экране ничего не изменилось, только огоньки приборов загорелись другим цветом.
Самоубийство тягчайший грех перед Богом! раздалось за спиной Лены. Она резко обернулась и увидела незнакомого пастора, члена другой экспертной группы.
А ему об этом сказать забыли! звенящим от сдерживаемых слёз голосом огрызнулся Анри, прижимая к груди снова замурзанного, но всё такого же весёлого Митьку. Он, как и мы только оборудование. Нас один человек делал. Он верующий, вроде, еврей. А нас, хотя и делал, ненавидел, потому что мы посмели быть людьми! Мы враги бога, потому что делаем такой же грех перед человеком, какой Адам сделал перед богом. Это его слова!
Не может верующий сотворить такое! Вера учит милосердию!
Мой напарник крестик носил, в церковь ходил, каждый день молитвы читал, а потом по приказу хозяйки детей в заложники взял и женщину, которая их спасти пыталась, ногами до смерти забил. Лёшка знал, что не нужно спорить, что сейчас важно совсем другое, но не выдержал. Вы бы лучше таких вот, осуждали, а не
Но начал уже падре Марко.
Не надо, прошу, остановил его Мишель. У каждого разумного существа есть право на уважение. Вы готовы взять на себя тяжесть осознания, что обрекли другого на невыносимую боль ради вашей догмы?
Мы выжили только потому, что нас тогда было много, тихо сказал Митя. Мы знали, что рядом кто-то есть, но если бы не пришла Лена, мы бы тоже не хотели жить.
Оба священника взглянули на бледных мальчишек и замолкли: ребята имели право говорить о таких вещах. Они, жившие так же, как и этот мозг.
>*<
В зале суда стоял гул, люди выражали своё возмущение увиденным, кто-то говорил, что всё это фарс, попытка очернить центр, ведь мозг в пробирке это не живое существо, у него только сходные процессы в нейронах, это давно доказано на лабораторных образцах.
Тишина в зале! не выдержал Председатель. Следующий истец, выразивший желание выступить с заключительным словом Елена Андреевна Лефорт, бывшая сотрудница научно-исследовательского центра.
Лена медленно поднялась, мотнула головой, показывая, что помощь ей не нужна, и вышла в зал. Бесконечная сцена и не трибуна, а обозначенное двумя небольшими тумбами-микрофонами место в центре зала. Перед ней ряды врагов. Не обычных противников, оппонентов в споре врагов. Лена вздохнула и начала говорить, краем глаза замечая, что на экране идёт видеозапись: то, что руководство центра, не особо скрываясь от сотрудников, снимало почти во всех помещениях филиала.
Я истец! Я обвиняю центр и тех, кто поддерживает подобные методики, в идеологии расчеловечивания.
Лена говорила сжато, чётко, прервавшись только один раз в этот момент на экране транслировали её спор с Львом Борисовичем. Потом снова стала говорить. О лаборатории, о мальчишках, о мечтавшем увидеть звёзды Тошке. О том, как они в последний момент пытались защитить её.
Вы сами были сотрудницей центра! раздалось из зала. Вы получали от них деньги и теперь предали тех, кто верил вам!
Вы хотите обвинить меня в предательстве? Кого я предала? Вы знаете, что такое паралич? Слепота? Жизнь в подвале? Вас убивали как скот в душегубке? Полтора века назад заключённым концлагерей и гетто тоже официально платили. Вы хотите вернуть то время? Хотите вернуть лоботомию для неугодных? Стерилизацию «неправильных народов»? Рабство? Что ещё?! Я знаю одно: никакое правительство, никакая религия, никакая наука не имеют права лишать человека человечности! Вы пытались свалить всю вину на моего названого отца, потому что мёртвый лев не может защищаться от шакалов. Он понял свою ошибку и отдал жизнь, чтобы исправить сделанное! А вы готовы уничтожить мир, только бы не отдать власть над людьми, считая их своим имуществом. Всех людей! И центр, и те, кто пытается перекроить человека по своей прихоти преступники! Вы преступники! Я истец! Я обвиняю вас.
Потом вызвали Лёшку, и во время его речи на экране надолго застыл кадр: взметнувшиеся в белесоватой жидкости волосы, обрамляющие лицо, светящееся радостной улыбкой узнавания. А потом были кадры лаборатории и крупным планом медленно падающая на пол игрушка, крохотный белый зайчонок.
Следующими вышли мальчишки, все трое, держа на ладонях игрушки братьев и передав Лёшке верного Митьку. За ними Мишка, Родионыч, Мишель, Накамура. Когда говорил Стэн и на экране показывали мёртвую детскую с изуродованными телами малышей, кому-то в зале стало плохо. Потом вышли представители мировых религий все вместе.
Мы истцы! Мы обвиняем идеологию расчеловечивания в том, что она забирает у людей право быть людьми, чувствовать, любить и ненавидеть, верить, заставляя подчиняться прихоти власть имущих! Мы говорим от лица всех религий. Вы служите не Создателю, не Истине и не людям, но своей ненасытной утробе! Мы истцы!
Затем вышли аналитики все; даже упёртый американец и вечно кичившийся своим аристократизмом англичанин теперь стояли плечом к плечу с остальными. В зале сидело человек двести, а на сцене стояли полторы сотни. Истцы против идеологии расчеловечивания. Председатель суда посмотрел в зал и объявил:
Остальные истцы тоже просят слова. Откройте занавес!
Тяжёлая ткань поехала в сторону, за ней открылся огромный зал, наверное, изначально бывший ангаром. Из полутьмы к освещённым тумбам микрофонов вышел мужчина с маленьким мальчиком на руках.
Я истец! Я участвовал в штурме французского филиала, мои показания приобщены к делу. Я усыновил созданного в центре ребёнка. Мой сын один из трёх жизнеспособных химерных малышей. Сейчас ему физически четыре года, психически полтора. Через два года он догонит сверстников. Он человек!
Я истец! Я участвовал в экспериментах по изучению работы мозга. Говорил это гражданин ЮАР, нобелевский лауреат, что вызвало шум в зале. Год назад мне сообщили, что в центре создали мои клоны. Я забрал к себе одного из них, большего сделать не могу. Моему брату сейчас физически десять, психически шесть лет. Через год он догонит сверстников. Он, как и его братья человек!