______________
«Книжка, которую вы держите в руках, очень необычная. Все вы знаете, какая угроза нависла над планетой, сколько горя причиняют нападения исконников и как тяжело тем, кто оказывается у нас, ничего не помня о своём прошлом. Среди таких людей-параллельщиков есть не только взрослые, но и дети, ваши ровесники. Один из них, мальчик Митя, оказался у нас с книжками, которые ему подарили на день рожденья об этом нам рассказала вложенная в книгу открытка. Мите сейчас всего восемь лет, он живёт у приёмных родителей и разрешил нам напечатать для всех детей эти книжки. Всего их шесть, они написаны в другом, но очень похожем на наш мире, а рисунки для них сделал талантливый художник. Мы ничего в них не меняли, и надеемся, что и вы, ребята, полюбите героев этих книг и будете благодарны автору и художнику пусть и другого, но тоже любящего детей мира.
Вся прибыль от тиража будет перечислена в фонд помощи детям-параллельщикам».
______________
Митя, до того самый молчаливый и неприметный, неожиданно подал голос:
Того мальчика звали, как и меня, да? Это ведь давно было, сто лет назад? Его, наверное, уже нет, а книжка есть. Это хорошо. Димы теперь тоже нет, но ведь будет корабль, который он придумал. Лёша, ты читай дальше.
Читай, Лёш, раздался из динамика голос Лены.
Он перелистнул страницу, с помощью Виктора сделал фотографию картинки, выведя её на экран, и стал читать. Следующие два часа и он, и мальчишки, да и Виктор с Мишкой и находившиеся в палате Лены Нина Ивановна и тётя Аня слушали вроде бы незатейливую, но добрую и мудрую историю о странной компании, шедшей по дороге из жёлтого кирпича. Лёшка же, читая, сравнивал себя со Страшилой и Железным Дровосеком, ведь он тоже отчасти «ожившая кукла», и ему так же, как и им, нужно учиться думать и чувствовать.
>*<
Следующие несколько дней были похожи один на другой. С утра обход выздоравливающих бойцов, неприятные, но необходимые визиты к лишённым разума големам, а после обеда чтение и разговоры с мальчишками, которых теперь завалили игрушками: все сотрудники больницы посчитали, что детям нужны подарки. Наконец Мишка не выдержал:
Зачем им всё это? Дети от игрушек уже задыхаются.
Люди хотят поддержать детей, порадовать их, мягко объяснил лечащий врач, как раз принёсший переданного кем-то огромного плюшевого медведя, говорящего и двигающего лапами.
Я понимаю, что они хотят поддержать ребят, но это перебор! Вы же видите, в палате места свободного нет, и детям тяжело. Много игрушек так же плохо, как полное их отсутствие.
Решаете не вы. Врач понимал правоту парня, но понимал и своих сотрудников.
Миша прав, негромко и звонко сказал Анри. Мы ими играть не можем, они для нас тяжёлые. Скажите тем, кто их принёс, спасибо от нас и попросите ничего не приносить. А игрушки отдайте. Ведь в больнице есть и другие дети? Пусть они играют, нам Митьки, Мява и Мишки хватит, мы на них смотрим.
Врачу пришлось распорядиться, чтобы из палаты унесли все подарки.
Лёшка о сложностях с игрушками почти ничего не знал, только замечал, что в палате становилось всё меньше места, а потом она опять опустела. Мысли парня занимали совсем другие проблемы: Лену готовили к новой операции, теперь уже на глаза. Приглашённый из Москвы известный офтальмолог провёл обследование, и объяснил Лене и собравшимся в её палате родным и парням:
У вас серьёзные проблемы с сетчаткой, близорукость только в довесок к остальному. Нервное напряжение последних лет и тяжёлые условия жизни повлияли на зрительный нерв и сетчатку, вызвав её дистрофию и частичное отслоение, поэтому требуется пересадка. Операция не очень продолжительна, но восстановительный период займёт не меньше месяца; вам нельзя будет снимать с глаз повязку. Поэтому всё советую провести сейчас, пока вы и так лежите. Если согласитесь, то через неделю можно будет проводить операцию.
Лена согласилась сразу, и была невероятно спокойна, как и Нина Ивановна. Больше всех волновались тётя Аня и Лёшка, но парень старался скрыть это, и один лишь Мишка замечал, как он иногда бросает встревоженные взгляды на девушку.
>*<
Постепенно жизнь в больнице стала для Лёшки привычной, спокойная размеренность и однообразие уже не казались странными после тренировок и гонки последних месяцев. Он подозревал, что и сам был кем-то вроде пациента-заключённого, потому что оказывался ключевой фигурой обвинения и одновременно «вещественным доказательством». Больница стала лучшим местом, чтобы спрятать его, да и защитить от обвинений в «психической неполноценности». Такие слова в прессе уже звучали, пока что безадресно: сторонники центра не знали никаких подробностей и только предполагали, что «некоторые прасовцы, к сожалению, поверили словам проходивших курс экспериментального лечения психически больных пациентов уважаемого научного учреждения». Руководство конторы старалось подстраховаться, вот Лёшку и не дёргали, словно забыв о его существовании, но регулярно посылали психологов и психиатров, теперь уже на самом деле профессионалов, осторожно работавших с мальчишками и вроде как ненароком задававших вопросы и Лёшке. Мишка этих людей игнорировал, только следил, чтобы они не расстраивали ребят, и несколько презрительно усмехался, замечая удивлённые лица коллег, пообщавшихся со странными пациентами.
У мальчишек был намного более серьёзный разнобой психологических возрастов, чем у Лёшки: талантливые учёные, великолепно оценивающие окружающую действительность и поступки людей взрослые, иногда напоминающие своими суждениями мудрых стариков, и одновременно дети, искренне радующиеся всему новому, любящие сказки, незатейливые пока что из-за их физической слабости игры, и как в воздухе нуждающиеся в любви и дружбе. Переходы в их разговорах были такими резкими, что сбивали с толку абсолютно всех, даже Лёшку, что уж тут говорить о впервые общавшихся с големами психологах. А тут ещё контраст с лишёнными разума «моделями», с которыми приходилось работать тем же специалистам.
Это невозможно! поражался за обедом молодой психиатр. Такая разница, буквально земля и небо! Большинство големов почти полностью лишены эмоций, если не считать обычную реакцию на ту же боль, например. Единственное ярко выраженное чувство у них буквально наркотическое удовольствие при прослушивании записи голоса руководителей центра и потенциальных хозяев. В остальном не идиоты, но и не разумные; уж точно биологические машины, а у «секс-кукол» ещё и болевой порог занижен. Подобного никогда раньше не было. И рядом с ними дети, абсолютно адекватные, нет и намёка на ожидавшееся мной диссоциативное расстройство идентичности. Но
Личность одна, возрасты разные? неприязненно хмыкнул Лёшка. Чего же вы хотите? Нам в мозги записали столько всего, что и жизненный опыт взрослых «доноров» отчасти сохранился.
Вы их слышите, да? оживился психиатр, вызвав неодобрительную гримасу уже у Мишки. Голоса, мысли ваших родителей?
Я, может, и не нормальный в обычном смысле слова, но не псих! Лёшка с гряканьем отставил пустую тарелку из-под больничного диетического супчика. И у меня, и у ребят сохраняются навыки, которые были для наших «доноров» рефлекторными, но не их разум, не их личность. Вы же не перенимаете от учителя по танцам вслед за движениями и мысли? Эти навыки абстрактны, пока мы не найдём для них применения. Поэтому мы отчасти можем осознавать себя ещё в родильной камере, запоминать, что происходит, но воспринимаем это иначе. Личность начинает формироваться после рождения, когда навыки работы с информацией или физические уже сформированы. Это как если бы младенец мог описать словами, что происходит вокруг, но в то же время не понимал этого. Понимание приходит, когда накапливается собственный опыт. Миш, я схожу к Лене. Нину Ивановну подменить надо, она ещё не обедала.
>*<
Лёшка на самом деле каждый день подменял на время обеда то Нину Ивановну, то тётю Аню, а в остальное время почти не общался с Леной, уже перенёсшей вторую операцию и теперь лежавшей не только без движения, но и временно полностью ослепшей. Его присутствие девушке не мешало, но и, как ему казалось, не помогало. Она почти не говорила с парнем, общаясь в основном с бабушкой и тётей Аней или дистанционно участвуя в общих разговорах: микрофон в её палате не выключался с послеобеденного времени почти до отбоя. Лёшка воспринимал всё как должное, понимая, что был для неё чужим человеком, с которым нужно заново знакомиться, тратя на это силы, а их и так почти нет. И ей, и ему гораздо легче было общаться с мальчишками, с родителями Мишки, с Ниной Ивановной, чем друг с другом. Но недавно Лёшка заметил, что неосознанно ограничивает себя, даже не смотрит в окно на зелень августовского парка, и понял, что подсознательно избегает того, что недоступно Лене. Было ли это чувство вины: «она не может, и я не могу», он не знал.