>*<
Вскоре после того, как Лёшку приняли на работу, произошла поразившая его история, совершенно невероятная для «Баялига» и сильнее всего показавшая, насколько этот мир отличается от прежней жизни парня.
Здания конторы находились на краю холма, под которым протекала неширокая речка, а за ней шли кварталы с небольшими частными домами, многие из которых насчитывали больше ста лет, другие, особенно вдоль реки, были построены совсем недавно. Речка эта, вроде бы небольшая и спокойная, имела капризный нрав и иногда во время ливней моментально выходила из берегов, а вскоре так же быстро успокаивалась.
Во второй половине дня на город налетел неожиданный для конца сентября почти что тропический ливень.
Ребята, соседей топит! ворвался к аналитикам промокший насквозь парень-механик.
Лёшка не понял и в первые несколько мгновений сидел, наблюдая, как вскакивают с мест его коллеги и молодые парни, и люди в возрасте.
Чего сидишь? крикнул Лёшке один из коллег и тут же обернулся к поднявшемуся было пожилому мужчине: А вы куда? Свалитесь там! Сами справимся. Лёшка!
Лёшка, плохо понимая, что происходит, вместе со всеми бежал под ледяным ливнем вниз, по крутому, скользкому из-за воды спуску, и дальше по гудящему от топота десятков ног пешеходному мостику, раскисшей глине размытого берега. Кто-то он из-за ливня не мог разобрать, кто, сунул ему в руки лопату. Кто-то, матерясь на городских чиновников, всё откладывавших восстановление берега и разрешивших при этом строить дома у самой реки, указал на забитую грязью канаву, по которой вода должна была отводиться от участков. Мишка, в тонкой, облепившей плечи рубашке и летних брюках из-за долгого «бабьего лета» не успел ещё распаковать тёплую одежду швырял наверх пласты глиняно-травяной грязи, углубляя канаву и одновременно сооружая временную дамбу, которую тут же укрепляли досками другие Лёшка вообще не знал, кто это, возможно, они были жильцами домов, которые они спасали от воды. Мишка обернулся и заорал на замешкавшегося Лёшку. Лёшка, вроде бы целый год провёдший среди не следивших за своим языком охранников «Баялига», впервые слышал такие слова. И впервые понимал, что они необходимы вот здесь и сейчас! Он спрыгнул в бурлящую грязью канаву и стал неумело помогать Мишке, даже не зная толком, как держать эту самую лопату.
Через полчаса его ладони горели от саднящей боли, мышцы ломило от непривычной работы, одежда казалась горячей, будто он не под ледяным дождём, а в жаркой парилке, и даже всё усиливавшийся ливень не мог остудить этот жар. Жар авральной работы.
Прибрежные новенькие домики они отстояли, прочистив старые канавы и сделав невысокую, но остановившую воду дамбу. И только когда вода спала так же неожиданно, как поднялась все, уже под мелким моросящим дождиком, вернулись в контору. Мокрые, грязные, в изодранной одежде, с растянутыми мышцами и стёртыми в кровь ладонями. И, не вспоминая о ставших в этот момент фальшивыми приличиях, забились в небольшую душевую спортзала, рассчитанную на в три раза меньшее число людей. А потом, отогревшиеся, сидели в раздевалке, прикрываясь полотенцами и простынями, и хлебали из привезённой Ришей большой кастрюли горячий ароматный борщ. Без сервировки какая она может быть в раздевалке? даже без тарелок. Три десятка человек, усталые, в синяках и ссадинах, соблюдали очередь, зачёрпывая обжигающий борщ и сразу уступая место следующим. И повалились спать тут же, на полу спортзала. А Риша и уборщица тётя Маша, собрав их одежду, отстирывали её в двух крохотных стиралках, сушили и приводили в порядок.
После этого аврала Лёшка подсознательно ожидал, что начнутся разговоры о деньгах премиях или чём-то подобном. В «Баялиге» любая помощь имела свою цену. Но никто не вспоминал об этом, только, иногда морщась от боли в ноющих мышцах и заклеенных жидким пластырем ладонях, шутили, вспоминая казавшиеся теперь забавными моменты борьбы с водой. Правда, через неделю от городской администрации пришла официальная благодарность, но была она вынужденная жители спасённых домов настояли. Чиновники же были злы на контору, потому что Родионыч воспользовался своим положением и подал жалобу на бездействие ответственных лиц, в результате кому-то здорово надавали по шапке.
Общая работа сблизила сотрудников с новыми коллегами, и Лёшка стал в конторе своим, его признали равным, перестали коситься на его странное поведение и на сохранявшийся лощёный вид «манекенщика», как Лёшку прозвали в первые дни. Правда, вида к тому времени оставалось не так уж и много, а после истории с кладбищем с Лёшки сошли последние, едва уловимые следы былой холёности.
>*<
Но даже став своим в конторе, весело болтая во флигеле с бойцами отдела быстрого реагирования или яростно споря с коллегами-аналитиками в кабинете второго этажа центрального корпуса централки, как здесь говорили, Лёшка оставался растерянным и плохо понимающим обычную жизнь полуподростком. Особенно если приходилось выходить в город, отклоняясь от привычного маршрута «домработапродуктовый магазин», покупать одежду, общаться с горожанами. Любой разговор с людьми вне конторы вызывал страх обоюдного непонимания, страх возможной ошибки. Нужно было учиться быть обычным человеком.
В центре Лёшка привык к мягкой, обволакивающей речи штатных психологов; они никогда не говорили «надо» или «должен», вместо этого вроде бы ненавязчиво и при этом беспрекословно убеждали, что хороший мальчик не станет расстраивать окружающих. Тогда Лёшке казалось, что они правы, что никто не смеет ни от кого ничего требовать. За год жизни в «Баялиге» такой взгляд на мир стал казаться ему единственно верным: не надо навязывать другим людям своё мнение, даже упоминать о нём, потому что это может оскорбить окружающих. Будь мягким, не говори о своих взглядах, разумеется, если это не затрагивает интересов бизнеса, но и тут желательно отказывать, не отказывая и тогда ты будешь образцовым членом общества.
А Мишка был другим резким, нервным, не боящимся ни жёстко припечатать словом, ни потребовать выполнения приказа. Многие назвали бы такое поведение подростковым максимализмом, неуместным для культурного человека конца двадцать первого века. Но они ошибались. Мишка был одним из лучших психологов конторы не своего филиала, а всей организации. В его основные обязанности входило то, что доступно далеко не каждому профессионалу. Не убеждать людей стать неконфликтными и удобными для окружающих, а, наоборот, учить их отстаивать своё мнение, свои идеалы, не бояться требовать выполнения приказов, а то и применять силу, и в то же время отвечать за свои поступки то, о чём так не любили вспоминать привыкшие к необязательности в отношениях обыватели. За мягкостью и неконфликтностью обычных, работающих «на пользу обществу» психологов скрывалось жестокое подавление личности, мысли, чувства людей, превращение их даже не в винтики, а в стандартные кубики с идеально пригнанными друг к другу сторонами, так что человек незаметно для себя становился совершенно безликим, веря при этом, что он индивидуальность. За жёстким тоном Мишки стояло умение поддержать человека, помочь найти себя в мире, сформировать характер. Так опытный садовник поддерживает и в то же время закаляет саженец дерева, чтобы оно простояло сотни лет, противясь непогоде и давая жизнь целому лесу, а не погибло в уюте теплички. Теперь Лёшка осознал, что Жаклин, сама великолепный психолог, отлично поняла, что он к моменту того откровенного разговора подспудно нашёл ответы на мучившие его вопросы, и нуждался в том, чтобы кто-то более опытный сказал: «Да, прав ты, а не они, но тебе нужно многому научиться, чтобы противостоять им». Мишка и был тем, кто мог дать Лёшке такую поддержку. И показать своим примером, что отстаивание себя это не властность и не неуважение к окружающим, а возможность говорить открыто и честно и о любви, и о ненависти. Потому что то, чему он учил людей, было не только его профессией, но и самой его сутью оставаться человеком, как бы тебя ни пытались сломать.
Мишка всегда был рядом. Не как профессионал-психолог как друг, как старший брат. Подсказывал, объяснял, что к чему, учил верить себе и людям. И подкидывал сложные задачки: описывал какую-нибудь ситуацию и просил Лёшку объяснить, как бы он поступил на месте того или другого человека из этого случая, почему, что чувствовал бы. Отчасти это был психологический тренинг, но больше помощь старшего брата, не отстранённого, а переживающего за Лёшку, подсказывающего, почему это правильно, а это нет. Случаи бывали разные, от застрявшего на дереве котёнка до преступлений, но чаще обычные «мелочи», из которых и состоит жизнь. Лёшка пытался понять, что и как делать, на чью сторону встать. Это давалось с трудом: у него не было опыта, а имевшийся скорее мешал, искажая мир, словно кривое зеркало. И выправлялось это искажение очень тяжело. Но всё-таки выправлялось.