Был и другой проект «Муравейник». Ничего общего с изучением насекомых он не имел, просто один из учёных стал работать над созданием таких же сильных, послушных и стерильных, как рабочие муравьи, искусственных людей. На первый взгляд казалось, что они не нужны всё производство и так опирается на намного более производительных и точных, чем люди, роботов и триды. Но потенциальные заказчики «муравьёв» были: частным фирмам и влиятельным людям требовались сильные и надёжные охранники, военным институтам замена добровольцев для рискованных экспериментов. Вскоре выяснилось, что клиенты ждут и секс-кукол.
Обычные секс-куклы быстро приедаются их владельцам: программы не очень-то разнообразны, да и удовольствие от куклы не такое уж большое. Не физическое, и даже не вопрос подчинения и верности, о которой всё чаще ныли инфантильные и обиженные на весь мир представители обоих полов. Секс-куклы не давали психологической разрядки. Изначально созданные для удовлетворения фантазий владельцев, они не поспевали за этими фантазиями, а самое главное секс-куклы не годились на роль жертвы, потому что не ощущали боли. Полвека назад их и запретили именно потому, что распалённые желаниями и фантазиями владельцы слетали с катушек, переставая различать живое и неживое, нападая на людей или замыкаясь в выдуманном мире собственных наслаждений и отказываясь общаться с окружающими. Тогда волну психических расстройств удалось остановить, но производители «игрушек», а главное, потребители остались недовольны. И возникла идея удовлетворить их желания живыми куклами. Нормальный человек от одной мысли о подобном придёт в ужас, но потребности есть у всех, а «потребитель всегда прав».
Все эти эксперименты проводились тайно, но поддерживались очень влиятельными людьми, заинтересованными в том, чтобы центр вышел на промышленный уровень. Тогда, глядишь, можно и законы подправить. Не сразу, конечно, но лет тридцать на создание нужного общественного мнения и уверение, что «новая модель робота» в принципе не имеет личности, и общество согласится на создание искусственных людей.
Всё упиралось в один вопрос: как добиться идеального подчинения? Отца и приняли на работу для решения этой задачи. Идеалист, он мечтал о «компаньоне», и этим воспользовались. Нужно было добиться подчинения только своему хозяину, при этом не страхом, не болью, а «добровольно». Решить эту задачу не получалось. С детьми-гениями проще: закрыл их в лаборатории, исключил контакт с миром, предоставил суперкомпьютер, и давай задания. Свихнутся не проблема, главное, чтоб считали. С физически здоровым человеком такое не получится.
В обоих проектах и «Втором шансе», и в «Муравейнике» работали ученики Льва Борисовича. Талантливые, но не гениальные. Они могли создать тела, могли довести до совершенства методику обучения искусственных людей. Но не создать её. Им не хватало гениальности и одержимости старого учёного. Лев Борисович, идеалист и бессребреник, работал ради идеи, а не денег. Поэтому учёного берегли. Он, сам не зная этого, был ведущим специалистом целого направления исследований, но формально руководил всего одной небольшой лабораторией. Слово, данное умирающему сыну, жажда творчества и душевная боль сплавились и превратились в фанатичную одержимость, не давая видеть окружавшую его реальность. Ту реальность, где думают не о друзьях, а о рабах.
Хозяева центра одобрили проведение эксперимента по созданию «идеального друга». Друг не друг, а вот «выставочный образец» лишним не будет. Физически идеальный, не стерильный (это могло привлечь искателей физического бессмертия с переносом сознания в молодое тело), интеллектуально развитый. Да и способы создания «муравьёв» и «секс-кукол» отработать можно. Но главное разработать методики идеального подчинения.
Лев Борисович вроде бы подошёл к решению задачи. Оно казалось простым: в процессе записи информации, в момент, когда новому мозгу передаётся голос будущего хозяина, использовать некоторые вещества, своего рода наркотики, создав не просто привыкание, а жизненную потребность в контакте с владельцем, стойкую и неуничтожимую на протяжении всей жизни. Отец не считал это вмешательством в личность, но всё-таки сомневался, в основном потому, что «компаньон» оказывался на всю жизнь привязанным к одному человеку, только вот случается всякое, и хозяин-«друг» может умереть раньше. Лев Борисович не хотел причинять своему творению боли. А потом услышал песенку Лены и, казалось, понял, что делать.
Да, Лену на самом деле приняли на работу как скульптора. Она создавала внешность «образца», которую потом допечатывали на уже сделанной «заготовке», немного изменяя расположение мышц и жировой ткани это несложно. Но гораздо важнее оказалось другое. Лев Борисович хотел научить «образец» искренней любви, окружить его этой любовью ещё до рождения, чтобы он, даже оставшись без хозяина, не узнал одиночества, чувствуя поддержку окружающих и любя их почти так же, как хозяина. Учёный был идеалистом во всём.
Но всё пошло не так. Даже не из-за вмешательства руководства центра, которое решило одновременно с экспериментом Льва Борисовича (об изменении эксперимента начальство не знало) обкатать на вроде бы ещё не осознающей себя «болванке» новый спарринг-манекен. Подобные обкатки на «муравьях» уже проводились, и никакого вреда «образцам» не было. Только они-то изначально не имели разума. Но главное в другом. Любовь не поводок, не цепь, привязывающая объект к субъекту. Она меняет обоих. Боги всех человеческих цивилизаций говорили о любви, но действовали только силой, потому что любить поднимать любимого до своего уровня, а этого не хочет ни один бог. И мелкие «боги» центра тоже. А Лев Борисович и Лена полюбили Лёшку; они любили его с самого начала, как любили и запертых в подвальной лаборатории детей. И, полюбив «опытный образец», Лев Борисович понял, что воспитал сына, которого нужно отпустить. Любовь не привязывает, она отпускает.
Конечно в архивах отца этого не говорилось вот так явно, там были только факты, схемы, документы. Но теперь, прочитав письмо отца, Лёшка понял, что произошло тогда. Понял отца, понял Лену, старавшуюся и спасти его, и не предать остальных детей. И думал, что делать дальше.
>*<
Над архивом работали сотни людей по всему миру. Это не преувеличение контора передала сведения коллегам в тех странах, где действовали представительства и заводы центра. Выявлялись подпольные лаборатории, выяснялись маршруты поставок механических секс-кукол и спарринг-манекенов, определялись возможные заказчики «муравьёв» и детей-«компьютеров».
Лёшка почти ничего не знал о величине поднятой им волны и лишь догадывался, что творилось в мире. Сам он работал с материалами «своего» центра. И занимался в отделе быстрого реагирования. Ему требовались физические, да и боевые тренировки: он хотел участвовать в том, что, как все понимали, скоро произойдёт. Медлить было опасно. Пока об архиве Льва Борисовича никто из осведомителей центра, да и из сильных мира сего, не знал, и требовалось успеть до того, как они узнают и подготовятся к удару. К счастью, после бегства Лёшки из центра прошло почти полтора года, и его бывшие хозяева, убедившись, что всё тихо, успокоились, без опасений продолжая свою торговлю и эксперименты. Плохо было то, что у конторы, и так никогда не бывшей ни силовой, ни полицейской или разведывательной, а в основном научной организацией, пусть и имеющей отделы быстрого реагирования, не было в центре своих людей, но приходилось с этим мириться.
Кроме работы и тренировок Лёшке нужно было научиться жить обычной жизнью, общаться с людьми, понимать, что происходит вокруг. Всё время после бегства из «Баялига» он продолжал зависеть от других, продолжал быть изолированным от мира, и теперь впервые столкнулся с обычными людьми. С учёными, бойцами, механиками и уборщицами конторы. И удивился тому, насколько их жизнь похожа на жизнь работников и завсегдатаев торгового комплекса и одновременно противоположна ей.
Сотрудники конторы точно так же любили смотреть развлекательные фильмы, говорили о новой технике и моде, мужчины, особенно бойцы, могли и скабрёзный анекдот рассказать, и силой похвастаться, и подшутить друг над другом. Но атмосфера была совершенно другой, иными были взгляды на мир и отношения между людьми. Кроме боевиков и комедий люди смотрели и спокойные, добрые фильмы, когда-то любимые и его отцом, читали серьёзные книги, во время перерывов могли обсуждать совершенно не связанные с их работой научные и общественные новости. Споры не переходили в неприязнь или тем более во вражду, соперничество не становилось подсиживанием конкурента, не было подлостей и оскорблений, грязных сплетен за спиной. Все симпатии и антипатии, свойственные любой большой группе людей, забывались, если кому-то требовалась помощь. И не только в конторе, но и вне её.