Я позвонил ей через день. Говорили мы долго. То да сё, пятое-десятое: погода, культурные новости, городские сплетни. Лизина маман уехала на заседание какого-то попечительского комитета, поэтому нам ничто не мешало. Я рассказал Лизе о себе, где живу, где работаю. Она, в свою очередь, поведала о своих занятиях. Оказалось, что Лиза учится на филологическом факультете университета и готовится посвятить себя искусству.
Местом наших встреч мы избрали парк «Сосновый». Выбор на него пал не случайно. Он находился на самой окраине города, и нас там никто не мог застукать. Лизина мать была не в восторге от моей персоны. Она явно жаждала заполучить для своей дочери какую-нибудь более выгодную партию, нежели простой полицейский, и строго-настрого наказала ей избегать случайных знакомств.
Наши свидания стали регулярными. Они не отличались большой продолжительностью. Причина заключалась в той же конспирации: чтобы не вселять в мать никаких подозрений, Лиза старалась пораньше возвращаться домой. Но их вполне хватало, чтобы зарядить меня позитивом на весь следующий день. И вдруг они прекратились. В один из вечеров Лиза не пришла. Я не замедлил позвонить ей домой.
У меня сегодня не получилось, уклончиво ответила она.
А завтра ты придёшь?
Постараюсь, но не обещаю.
Но ни завтра, ни послезавтра, ни послепослезавтра моя подруга так и не появилась. Её объяснения не отличались разнообразием и повторялись изо дня в день: «Не смогла постараюсь не обещаю».
Я потерял покой. Меня терзало недоумение: что могло произойти? Ведь у нас всё было так хорошо. Может я сделал что-то не так? Что могло нарушить установившуюся между нами гармонию?
Неясности явно затянулись, и сегодня я твёрдо вознамерился поставить вопрос ребром: не хочешь встречатьсятак и скажи. Только объясни, что, собственно, случилось.
Ещё раз оглядевшись по сторонам, я с трепетом набрал 7-17-47 и вслушался в длинные, протяжные гудки. Раздался щелчок.
Алло?
Я узнал голос горничной.
Пригласите, пожалуйста, Лизу.
Лизы нет.
А где она?
На занятиях.
«Какие у неё могут быть вечером занятия?», подумал я, но больше ничего спросить не успел. На другом конце провода беспардонно швырнули трубку.
Я вышел из-под навеса и неспеша побрёл вперёд. Идти домой не хотелось: пустая квартира навевала лишь грусть и тоску. Настроение было прескверным, и, чтобы хоть как-то развеяться, я решил прогуляться по Большой Дворянской. Это была центральная улица Воронежа, излюбленное место отдыха горожан. Для хорошего времяпрепровождения здесь располагало всё: вымощенная брусчаткой пешеходная зона, театр, кинозал, разнообразные магазины и кафе.
Вечер выдался чудесным. По небу плыли лишь несколько перистых облаков. Разноцветные крыши домов воспламенялись от заходившего на посадку солнца. Полуденный зной сменился приятной прохладой. Всё вокруг дышало свежестью. Но меня это не радовало. Я чувствовал себя обманутым и брошенным. Пройдя по Большой Дворянской от начала до конца, я начал жалеть, что сподобился на такую прогулку. Вид поглощённых друг другом пар, задорный гвалт кучковавшейся подле обочин молодёжи только ещё более усилили терзавшее меня ощущение одиночества. Оно стало просто нестерпимым. Мне буквально хотелось выть.
Дойдя до ослепительно блестевшего позолоченной верхушкой Никольского храма, я свернул в Железнодорожный переулок и обомлел. По другую сторону дороги шла Лиза. Она была не одна. Её вёл под руку какой-то модно одетый субъект. Они оживлённо переговаривались, улыбались, и весь их счастливый вид свидетельствовал о неподдельной взаимной увлечённости.
Я злобно уставился на своего соперника. И что только Лиза в нём нашла? Долговязый, сутулый, спина как у верблюда; маленькая, почти что птичья, голова; рожакак лошадиная морда. Не человек, а «в мире животных».
Первым моим порывом было хорошенько начистить ему физиономию. Но меня удерживал мой статус. Не к лицу сотруднику полиции устраивать банальный мордобой. Да ещё из-за женщины. За такое можно запросто лишиться погон. А этот «верблюд» их явно не стоил.
Я сжал зубы, развернулся и двинулся в обратную, относительно их движения, сторону. Во мне всё кипело. Наружу выплёскивались порывы ярости, и чтобы не произошёл срыв, нужно было срочно чем-нибудь себя отвлечь. Я нащупал лежавшие в кармане пиджака ключи, и тут у меня мелькнула мысль: а не пойти ли мне в квартиру Здановского? Мне ведь поручено произвести её повторный осмотр. Так почему бы ни сделать это прямо сейчас?
Я решительно остановился, повернулся к дороге и проголосовал приближавшемуся сзади такси
Глава третья
Жилище убитого встретило меня пугающим безмолвием. Атмосфера казалась настолько зловещей, что её не разряжали даже доносившиеся сверху ритмы «Биттлз» группы, которую я очень любил. Я уже давно заметил, что в местах, где недавно побывала Смерть, особенно если она была насильственной, существует какая-то особая, тягостная аура. Люди старшего поколения стараются обходить их стороной. Я уже неоднократно это наблюдал. Что ими движет? Простой суеверный страх? Или они чувствуют что-то более, нежели молодёжь?
Я захлопнул дверь, зажёг свет и с ходу приступил к осмотру. Дело шло со скрипом. Как я ни старался сосредоточиться на своём служебном задании, образ Лизы не выходил у меня из головы. Я был на неё обижен. Я был на неё зол. Променять меня на такого урода!
Обстучав прихожую и не обнаружив ни малейшего признака скрытой внутри пустоты, я подался в гостиную и обессилено опустился на диван.
«Остальное доделаю завтра, решил я. А заночую прямо здесь. Какой смысл ехать домой, если наутро возвращаться сюда снова! Меня там всё равно никто не ждёт».
Мучимый грустью, я погасил свет, принёс из спальни подушку, разулся, принял горизонтальное положение и закрыл глаза. Меня стала обволакивать тревога. Она словно проникала в меня из стен, пронзая моё тело не знающими преград незримыми волнами, и оплетала моё сознание жгучей, липкой паутиной. Именно в этой комнате, в двух метрах от дивана, на котором я лежал, был убит Здановский. Перед моими глазами снова предстала та жуткая сцена, которую я наблюдал посредством ДЧК. Я поёжился. Как по-разному воспринимаются порой простой, голый факт и его созерцание. Одно дело просто услышать, что человека пырнули ножом, и совсем другоеувидеть, как это произошло.
А вдруг дух хозяина ещё пребывает здесь? Вдруг он сейчас витает под потолком и осуждающе смотрит на меня, незваного гостя, посмевшего без спроса вторгнуться в его владения? Ведь души умерших по преданию покидают землю только на сороковой день. А с момента смерти старика ещё не прошло и суток.
Я разомкнул веки и пристально вгляделся в темноту. В поглощённой мраком гостиной различались лишь слабые контуры мебели. Я перевернулся на другой бок и стал решительно отгонять нашедшие на меня страхи. Кто раз поддастся суеверной слабости, на того потом будет вечно действовать всякий вздор. Я снова закрыл глаза и принялся думать о Лизе
Проснулся я среди ночи. В уши била тишина. Наглухо сомкнутые шторы полностью заслоняли собой отблеск мерцавших в небе ночных светил. Вокруг царили умиротворение и покой. Но на моей душе, тем не менее, скребли кошки. Внутренний голос словно предупреждал меня о приближавшейся опасности. Это было какое-то первобытное, природное чутьё, свойственное ещё нашим далёким предкам эпохи палеолита.
До моих ушей донёсся шум. Прислушавшись, я опознал в нём скрежет замка. Скрипнула входная дверь. На полу проявилась и тут же погасла полоска исходившего с лестничной клетки света.
Меня прошиб холодный пот. Я тихо скатился на пол и, опираясь на ладони, притаился за боковой спинкой дивана. В прихожей замелькало маленькое, походящее на светлячка, пятнышко света. Вторгшийся в квартиру «пришелец» зажёг портативный фонарь. Его неясный, чуть темнее чёрного прямоугольника открытой двери силуэт проследовал по коридору и, не дойдя до гостиной, скрылся в соседней комнате. Незнакомец явно таился. Я настороженно ловил звук его шагов. Они были крадущимися, очевидно стремились быть тихими, но, несмотря на все его усилия, всё же издавали весьма отчётливый гул.