Я подошла и встала рядом.
Не нравится мне всё это признался он. Что делал в галерее МакЛарен? Откуда он знает про орудия пытки и о том, как выглядели настоящие хирургические инструменты в те времена?
Мне казалось, что ты от него в восторге пробормотала я, уходя от ответа.
Я не верю людям, которые могут излечить наложением рук застарелую подагру, но после этого сгорает магазин пациента или в единственный спутник его небольшой телевещательной компании попадает метеорит. И излечение подагры оборачивается инфарктом или полным параличом.
Я боялась, что это оборачивается болезнью и смертью близких
Нет, видимо, он не лечит тех, кому дороги близкие, или они не соглашаются на такую цену. Эта палка всегда бьёт другим концом по самому дорогому.
Тебе он, надеюсь, такую цену не предлагал?
Нет. Мой случай оказался не столь тяжёлым Макс вздохнул и перевёл взгляд на облако, плывущее в синеве неба. Честно говоря, я ему благодарен. Он мне даже нравится, что бывает нечасто. Он сдержан, ненавязчив, хорошо знает своё дело Самое главное, что его всё-таки интересует, прежде всего, моя спина, а не состояние моего кошелька. Знаешь, что он сказал, после того, как я передал ему мнение профессора Меридитта о том, что мне необходимо лежать в корсете не меньше года? Что у профессора трое детей, которых надо кормить. Год в корсете для меня обеспечил бы несчастных детишек сладостями на несколько лет. Если б они были постарше, и их надо было ещё и учить, то мне грозил бы десяток сложнейших операций. А учитывая, что доктор МакЛарен пока холост и бездетен, то в данном случае вполне можно обойтись неделей постельного режима, месяцем корсета и курсом из двадцати процедур. И в отличие от профессорского лечения я ни разу не почувствовал боли. У него золотые руки
Вы говорили о чём-нибудь? спросила я и тут же подумала, что это глупый вопрос.
Фонарный столб скорее бы разговорил садовую скамейку, чем Макс МакЛарена. Макс вообще не настолько интересуется людьми, чтоб разговаривать с ними.
Нет подтвердил мою догадку Макс. Он не болтлив, в отличие от всех этих портных, парикмахеров и массажистов он тяжко вздохнул, сожалея, что приходится прибегать к услугам этих несносных типов. Его интересовали только мои ощущения во время процедур, и он высказывал только конкретные рекомендации, относящиеся к моему выздоровлению. Его гонорар, конечно, зашкаливает, но я накинул бы ещё пару сотен в благодарность за его молчание.
Пару сотен? встрепенулась я. Сколько он запросил?
В два раза больше, чем Меридитт, по пятьсот за каждый сеанс плюс ещё тысячу за общее наблюдение. Между прочим, принимая в своём кабинете старушек с радикулитом, он берёт с них не больше пяти кредов за сеанс, а у госпитальеров делает то же самое бесплатно.
У него обострённое чувство социальной справедливости усмехнулась я.
Может быть Но всё равно в нём что-то не так. По документам ему двадцать девять лет. Возможно, он гений и вундеркинд, не спорю, такое случается. Но у него иногда бывает такой взгляд Макс поморщился и щёлкнул пальцами, подбирая слова. Не как у старого человека, не усталый, а знаешь, какой бывает у тех, кто повидал в жизни всякое, самое страшное и самое прекрасное, ничему не удивляется, ничего не боится и уже ничего не ждёт. Словно он живёт уже целую вечность, словно ему надоел не только мир, но и скука. Как Агасфер Вечный Жид, бесконечным блужданиям которого нет конца он перевёл дух после непривычной для него речи. Это бывает не всегда, но иногда у него мелькает именно такое выражение, и тогда даже мне становится не по себе
Макс посмотрел на меня и сообщил:
Между прочим, у тебя сейчас именно такой взгляд.
Я вымученно улыбнулась.
Не обращай внимания. Хотя, когда ты говорил, я вдруг действительно почувствовала себя Агасфером Вечным Жидом
МакЛаренне тот, за кого он себя выдаёт, подвёл итог нашего разговора Макс.
Не знаю Может оказаться, что на самом деле он и есть Джулиан МакЛарен, тот самый, единственный Я встречаюсь с ним сегодня в «Чёрной розе». Хочу выяснить, что он собой представляет.
В «Чёрной розе»? уточнил Макс.
Почему бы нет? Лучше скажи, что с нашей картиной?
Он поморщился.
Ничего хорошего. Я не мог сказать Тэнгу, почему мы хотим убрать картину из галереи. Ему это знать ни к чему. Пришлось жать на то, что на неё снова могут покуситься, и что, судя по всему, она очень дорогая, куда дороже, чем предполагал дель Соль. Еле уломал его. Теперь он уламывает Портмана. В любом случае, скоро галерею закроют, ночью её будут охранять, а утром, я надеюсь, её уже привезут сюда, и мы запрём её внизу, в сейфе. До аукциона
А потом её придется продать?
Макс бросил на меня быстрый недовольный взгляд. Он тоже думал об этом. Он искал способ, как избежать выпуска картины в свободное плавание и при этом не нарушить последнюю волю старого друга.
Мы сами можем выкупить её, предложил он. Всё равно деньги пойдут на благотворительность. Не жалко.
Макс, на аукционе цены на неё могут взлететь до небес.
Ладно, махнул рукой он. Я что-нибудь придумаю. А пока, пойдём, посмотрим, что Кинг приготовил нам на обед. У меня разыгрался аппетит, да и тебе нужно как-то дожить до твоего ужина при свечах.
Без пяти восемь я вошла в Звёздный зал «Чёрной розы» в сопровождении утончённого и предупредительного красавца-метрдотеля в смокинге. Джим лично встретил меня в фойе, поприветствовал негромким приятным голосом и с обаятельной и услужливой улыбкой поцеловал пальцы протянутой ему руки. Проводив меня в зал, он отодвинул кресло возле столика, расположенного в сумраке мерцающей красотами звёздного неба беседке из синего пенелопского мрамора с вкраплениями радужно искрящейся слюды. На фоне таких же стен высокие античные колонны беседки и изысканно выточенная балюстрада казались прозрачными и даже призрачными, словно их силуэты только угадывались в сиянии южной ночи.
Покрытый белоснежной скатертью столик был сервирован на двоих фарфором и позолоченным серебром. В глубинах хрусталя мерцали золотистые галактики искр, отражающих свет десятка свечей, горящих на подвешенной над столом люстре из кварца. Погрузившись в уютное резное кресло, я с блаженным видом огляделась по сторонам. Ближайший столик был метрах в семи от меня и высвечивался из темноты таким же неверным светом свечей, от чего казался лишь деталью интерьера.
Могу я предложить мадам бокал мадеры из собственных погребов господина советника? с нежнейшей улыбкой поинтересовался Джим.
Я бывала в его владениях довольно часто, и он, конечно, знал, что я люблю мадеру, но вряд ли имел свободный доступ к погребам советника Грандера. Скорее, это был благородный жест Эдди, как радушного хозяина. Я милостиво кивнула, и Джим наполнил мой бокал.
Если вам что-то понадобится, вам известно, как дать мне об этом знать, он взглянул на хрустальный колокольчик рядом с вазой, в которой исходили от нежности белоснежные лилии.
Неужели ты сам будешь прислуживать за столом? уточнила я. Не слишком ли много чести
В самый раз шепнул он, взглянув мне в глаза. К тому же это доставит мне истинное наслаждение.
Я пригубила вино, чтоб скрыть усмешку, а он беззвучно исчез в темноте. За последние годы я уже отвыкла от такого обращения, а ведь когда-то это было для меня привычным делом. Неужели меня опять будут носить на руках, окружать заботой и возводить на пьедестал? По правде говоря, иногда это бывает очень утомительно.
Из темноты снова появился Джим, но теперь он сопровождал к столику Джулиана МакЛарена. Тот был в пиджаке из змеиной кожи, чёрном с зеленоватым отливом, шёлковой водолазке и чёрных брюках. В руке он держал цветок, кроваво-алую розу на длинном стебле. Он с улыбкой протянул её мне и сел напротив. Я вдохнула её аромат и воткнула в вазу с лилиями. Джим тут же быстрым, почти незаметным движением передвинул её так, что она оказалась в самом центре цветочной композиции.
Меню начал он, но МакЛарен чуть шевельнул пальцами.
На ваш вкус
Джим понятливо кивнул и обернулся ко мне.
Мои вкусы тебе тоже известны