Войдя, я присела в кресло по другую сторону чёрной равнины стола и воззрилась на полки. Макс аккуратно заложил книгу тонкой серебряной пластинкой, на которой был выгравирован китайский дракон в облаках, комплект этих закладок ему подарила на день рождения Ли, и взглянул на меня.
Посмотрела на картину?
Я кивнула.
Её нужно немедленно убрать из галереи, проговорила я. С ней действительно дело не чисто.
Это невозможно, возразил Макс. Контракт на размещение экспонатов в галерее заключался в соответствии с волей покойного. Он не может быть расторгнут или изменён по моей прихоти.
А если на картине изображён ритуал чёрной магии и шабаш?
Но на ней это не изображено.
У тебя есть её репродукция?
Макс внимательно посмотрел на меня, чуть отодвинул свою книгу и застучал пальцами по столу. Под его руками вспыхнули сенсоры компьютерной клавиатуры. На одном из книжных шкафов появился экран, а на нёмувеличенная копия картины.
Ну и?.. Макс вопросительно взглянул на меня.
Я рассказала ему о своих открытиях, и он тут же проверил их, увеличивая отдельные фрагменты картины.
Эти странные танцы действительно говорят о шабаше? уточнил он, разглядывая сцену, развернувшуюся за окном на лугу.
Я даже не предполагала, что там может оказаться такое. На самом деле это была ещё одна картина, выписанная так тонко и искусно, словно её рисовал мастер миниатюр под сильной лупой. Там были обнажённые женщины с распущенными волосами и мужчины с уродливыми, как у Босха, лицами. Некоторые играли в трубы, другие несли большие блюда, на которых лежало что-то, к чему не хотелось приглядываться, а возле столба сидел на возвышении козёл с этакой противной глумливой мордой.
Именно так описывали шабаши как ведьмы и колдуны в своих признаниях, так и инквизиторы в своих книгах. Это стало почти штампом.
А эти инструменты? Я, конечно, не могу сказать, зачем эти штуки нужны врачу, но ведь и медицина за прошедшие века весьма изменилась. Может, они всё-таки этим лечили?
Я пожала плечами. От одного взгляда на эти железки меня пробирала дрожь, но я тем не менее решила проверить слова МакЛарена.
Здесь есть книги по истории инквизиции? спросила я.
Кинг, поднял голову Макс.
Тут же дверцы нескольких шкафов распахнулись, и осторожные пластиковые пальцы манипуляторов сняли несколько книг с верхних полок. Макс встал и, собрав их, принёс мне. Я выбрала «Историю инквизиции в Испании» Лозинского и, быстро просмотрев оглавление, открыла книгу на нужной странице. Макс смотрел из-за моего плеча и тут же указал пальцем на несколько орудий, изображённых на иллюстрации, потом прочитал примечания внизу, и на его лице появилось отвращение.
Они были больные, эти инквизиторы. И больной написал эту картину заявил он и, захлопнув книгу, вернулся в своё кресло.
Может, проверим открытую книгу на картине? предложила я.
Зачем? мрачно спросил он. Я итак вижу, что это не латынь, и даже при своём скудном знании истории Земли, догадываюсь, что в те времена книге на еврейском языке нечего было делать в доме набожных бюргеров, он снова взглянул на картину и откинулся назад. А вот зеркало Оно ведь что-то изображает.
На одной из своих картин Ян Ван Эйк изобразил в таком зеркале себя.
Правда? Макс задумчиво взглянул на меня. Кинг, обработай отражение в зеркале.
Тёмный переливчатый круг словно приблизился, потом стал плоским и на нём проявилось изображение козлиной головы с человеческими глазами и гадкой ухмылкой на морде, в раздвоенное копыто была вставлена кисть.
Это вряд ли автор прокомментировал Макс.
Говорят, что демоны были весьма образованы, даже писали музыку и книги. Почему не могли рисовать картины?
Ты серьёзно? Макс недоверчиво посмотрел на меня.
Это так, просто мысли вслух. Может, рассмотрим поближе собаку?
Не удивлюсь, если и у неё есть рога и копыта он стукнул указательным пальцем по столу и экран на шкафу погас. Того, что я увидел, вполне достаточно, чтоб убрать эту мерзость из галереи. Если есть желание, можешь проводить исследования самостоятельно. С меня хватит. Я иду звонить Руфусу. Пусть делает что угодно, но уберёт эту доску с всеобщего обозрения
Её нужно получше спрятать, Макс, проговорила я. Дьявол её написал или нет, но возможно в ней скрыто какое-то послание, которое и хотят получить эти колдуны с чёрными ножами.
Макс хмуро кивнул.
А кто тебе сказал про эти инструменты? Или ты сама их распознала?
Я не зафиксировала на них внимание, призналась я. Но в галерее мне встретился доктор МакЛарен. Он одинаково хорошо разбирается как в средневековой медицине, так и в методах охоты на ведьм, применявшихся в то время.
Правда? удивился Макс. А онразносторонняя личность
Не то слово. Послушай, можно узнать, где старик дель Соль взял эту картину? Ведь должны быть какие-нибудь документы, подтверждающие, что она является его собственностью: дарственная, купчая Может, можно установить при каких обстоятельствах он её получил, какие-нибудь письма, дневники, его исследования?
Я спрошу у Тэнга. Насчёт дневников и писем он их сжег перед смертью. Ничего странного, не каждый захочет, чтоб кто-то потом читал его личные бумаги. А исследования Кинг сделает подборку его статей.
Он вышел из комнаты, а на столе передо мной появился экран, размером с книжный разворот, и сбоку небольшой пульт. Подборка статей Мигеле Фернандеса дель Соль была в моём распоряжении.
Я просидела над этими статьями несколько часов и со всей очевидностью уяснила, что старик-антиквар не занимался не только демонологией, но и фламандской живописью. Его коньком было искусство барокко и рококо. Он с любовью описывал вычурные формы столиков и кресел, выискивал символы раковин на гербах и балдахинах, с умилением любовался толстощёкими ангелочками, придерживающими своими пухлыми ручками замысловатые часы, и сотканные из бронзовых листьев вазы. Он был влюблён в мадам де Монтеспан и маркизу де Пампадур. Маленькие ножки в атласных туфельках, осиные талии в атласе, нарумяненные личики в окружении седых завитушек и шёлковых бантиков. Он купался в изяществе этого искусственного, похожего на рай или детскую, куртуазного мирка. Он находил в нём стройную и изящную философию, щемящую драматичность и исключительный динамизм. И ему совершенно ни к чему был крепкий и основательный мир бюргерского ренессанса с его грубоватыми живыми лицами, с обилием трепетно выписанных надёжных и долговечных вещей, с суровыми, насыщенными жизнью и трудом пейзажами и с твердокаменной пуританской добродетелью.
В чём-то я его понимала. Гораздо приятнее заниматься яркими причудливыми игрушками, чем вглядываться в бледные, очень серьёзные лица. Именно потому эти игрушки и идут на ура в антикварных лавках, даже если это заведомые подделки. Людям нравится причудливость и блеск. И я бы очень подумала, прежде чем повесить у себя на стену картину Ван Эйка или Гольбейна, лучше уж Ватто или Буше. Так что эта картина попала в коллекцию старого антиквара, скорее всего, случайно, и вряд ли он занимался её изучением. Просто повесил где-нибудь в углу в надежде, что когда-нибудь на неё упадёт взгляд одного из тех покупателей, которым нравится суровый аскетизм и мрачноватые сюжеты. Не для ложного Ван Эйка, а для своих ангелов и манерных красавиц он обеспечивал экспозицию и продажу только на аукционе, а, значит, по самым высоким ценам и самым настоящим ценителям. И Ван Эйком он объявил эту картину, скорее всего, из желания посмеяться над ней и над тем олухом, который может на это клюнуть.
Закончив читать статью о Никола Пуссене, я поняла, что это очень интересно, но вряд ли поможет мне в моих изысканиях. С сожалением выключив настольный компьютер, я успокоила себя тем, что отрицательный результатэто тоже результат.
Покинув библиотеку, я снова отправилась искать Макса и на сей раз нашла его на застеклённой террасе, скрытой под самой крышей замка. Он стоял возле прозрачной стены и задумчиво смотрел вдаль, на море зелени, из которой поднимались разноцветные крыши богатых вилл и домов. Где-то там, за роскошным районом Лунн раскинулся странный и жутковатый город, называемый Луарвигом. Макс смотрел именно туда, словно мог заглянуть за горизонт, в самые недра города. Он был бледен, его руки были скрещены на груди, он напоминал в этот миг задумавшегося демона, каким его так любили изображать на вершинах скал старинные художники. Печальный, одинокий и беспощадный к себе и другим.