нарастал-л-л-л
Я, сжав зубы, извернулся, зацепившись все за тот же поручень уже ботинком и схватил шефа обеими руками, чисторебенок любимую игрушку. Напрягся, дернул на себя. Мы влетели прямо в секцию сдвоенных кресел справа от входа в отсеккстати, я пребольно ударился локтем и плечом о поручень и зашипел сквозь зубы. Потом. Не до жалоб. И никто ведь не произнес, не выкрикнул ни одного слова за все эти растянувшиеся секунды.
Интересно, а к чему пристегивается ОТул в своем отсеке? Ну серьезно, у него чтокакое-то особое кресло?
Вытрави ремень! Профессор не мог дотянуться до своей застежки, бестолково махал руками и снова только мешал.
перерастая в рев-в-в-в
Ну! Ну не смей застревать! Ну же! На чертовы секунды счет! Я короткими судорожными рывками тащил из паза эластичную ленту ремня безопасности. Не с первого раза, но попал в паз, замыкая контакт системы жизнеобеспечения кресла, и только потом повернулся к шефу, помогая тому.
Держите! Скорее!
Проф успел защелкнуть. Чудом, в последний момент.
в виз-з-зг вз-з-з-збесившейся бенз-з-з-з-зопилы в руках безумца
Утонула в паз с хрустом вторая кнопка, сработала фиксация, накрывая нас обоих силовым полем, и вовремя, потому что потом наступило это. Не было ни удара, ни даже короткой перегрузкивсе вышло куда внезапнее. Надсадно взвыли двигатели, словно предсмертный вой дикого зверя, и разом все исчезло.
Просто пропали звук и свет, зато пришло давление на уши и жар в глазах, будто горячая черная вата, липкая и склизкая, облепила мое лицо. Казалось, она елозит по голове, ввинчиваясь крохотными щупальцами из угольной слизи в поры кожи, желая прорвать мышцы, продавить череп и добраться до желеобразной мякоти мозга, попутно поджарив глаза.
После старта первого прыжка, когда летели еще к Марсу, я провел несколько мучительных минут с трудом пытаясь втолкнуть воздух в сведенные спазмом легкие, думая, что ослеп и оглох, а может, и изрядно обжег кожу. И сердце Бум-бум-бум бешено гнало загустевающую кровь, разрывая артерии и иссушая вены. Заорать быда крика не было, он запутывался в липких черных волокнах, забивших глотку. Хуже всегоказалось, что это длится уже вечность.
Подпространство пережевывало всякого, пытающегося воспользоваться коротким путем через мрак космоса, перемалывало и сплевывало остатки в черное ничто.
«Я в аду, я умер и я в аду», пищал ослепший от ужала инстинкт самосохранения.
Пошевелить запястьемпальцами, ни малейшего ответа от нервных окончаний. И бешеный шум крови в ушахпаникаполууверенность, что больше вообще и нет никакой руки.
А потом принялись возвращаться ощущенияотдельными болезненными толчками.
Как же я радовался резкой боли в бокувдавившийся под ребра старчески острый локоть Профессора. Светяркий, режущий глаза настолько, что пришлось накрепко зажмуриться. Звукгудение двигателей, уже ровное, безо всяких взвизгивающих перегрузок. Я все пытался сморгнуть слезы с пушистых ресниц и избавиться от ощущения, что в глаза набился песок.
Тяжесть существования наваливалась на тело, успокаивая, убеждая в том, что мы живы, и временно можно расслабиться. Нужно расслабиться. И все мышцы, как из ваты, и костей будто в организме вовсе нет
Все живы? Флегматик тем временем уже успел прийти в чувства и теперь помогал нам выпутаться из ремней безопасности.
Я снова невольно засмотрелся на эти его рукис выстрелившими автоматически при старте застежками и стопорами азиат справлялсяь чуть ли не быстрее, чем с сенсорными кнопками.
Но все же он не помог перед прыжком. Даже не попытался. Почему? Может, он попросту не хотел помешать? Отсек-то размером с большую кладовку, невесомость опять же, троим людям маневрировать куда сложнее, чем двоим. Но дело-то ни в этом, а в том, что Флегматик даже не попытался помочь. Даже не был готов помочь, вот в чем суть. Осознание этого неприятного факта вызвало у меня волну неприязни.
Нормально, прохрипел Профессор, сползая на пол и пытаясь поправить очки на длинном крючковатом носу, благодарю, молодой человек! Еще раз убеждаюсь, как правильно было взять вас в эту команду.
Честно? Ну вот не в возрасте ученого было решаться на эту авантюру, а все тщеславие Наверное, оно.
Впрочем, Профессор руководил всем экспериментом с самого начала (боже, лет двадцать уже, наверное), и в итоге устроил на ученом совете отвратительную истерику, требуя самолично возглавить путешествие. Кстати, тогда у нас в кулуарах никто так не говорил«путешествие». Говорили«верное самоубийство». Но ведь нарушать своим существование теорию вероятности, это так бодрит. Попробуйте, вам тоже понравится.
Я же оказался тут по совершенно иным, куда более приземленным соображениям. Отчетливо помню момент, когда решился попроситься в полет.
Дождь лил третий день, скрывая за серым тюлем корпуса университета и соседние дома. В правом ботинке плескалась вода, вода же облизывала лицо холодным языком, норовя просочиться туда, под одежду, где еще сохранялось тепло и выпитьвытравить его из самого моего существа, забрать себе. Ледяная струйка прокралась на шею и бодро проложила себе путь за шиворот, и надо бы поправить капюшон балахона, но руки заняты тяжеленными пакетами. Сколько же я не спал? Сутки? Так Я прочитал лекцию для первого курса в среду, потом дежурил в лаборатории, а потом дописывал заказную статью. Одна ночь прошла без сна? Или этовторая?
Боже, да кто вспомнит уже.
Вы пробовали не спать по нескольку суток месяцами? Появляется чувство, что завтра не наступило, а вчера не прошло, есть только непрерывное настоящее, весьма смахивающее на кошмар, который все никак не закончится.
Я встал под навес у подъезда, поставив пакеты с едой и лекарствами на бетонный пол, прислонившись лбом к металлической, выкрашенной в синий колонне, подпирающей козырек. Иногда устаешь так, что спасает только меланхоличное отупение, тогда становится не важночем все это вообще закончится. Таким показываться на глаза отцу нельзя. Волновать нельзя. Ладно бы только отецсестер трое, причем, Олеське еще за учебу платить через месяц. Школа искусствмечта недешевая.
Надо застраховать свою жизнь, дрожали губы от усталости, а потом устроить несчастный случай в лаборатории. Как раз года на три хватит, а потом Олеська выучится, и это будут уже ее проблемы. Ха Господи, я просто так больше не могу. Три работы. Все равно сдохну так, пусть хоть какая-то польза от этого будет.
Ледяными пальцами нащупал пластиковый флакон таблеток в кармане. Нужно взбодриться. Не идти же домой таким. Крышку отвернуть вышло, но потом я даже с этим не справилсявместо пары пилюль целая горсть высыпалась на ладонь, а с нее на мокрый бетон. Черт! Выспаться бы.
Ирония в том, что хуже всего высыпаются люди, живущие в спальных районах.
Так я и стоял под козырьком, с которого мутным потоком хлестал ледяной дождь. Нужно было домойне прямо сейчас, в этот момент, а простосегодня, если вы понимаете разницу. Нет? Разница в том, что в эту самую минуту мне не нужно было вообще никуда. Никто не ждал. Я мог мерзнуть под ливнем или войти внутрь. Разглядывать серое покрывало сплошной воды или закрыть глаза. Восьми миллиардам двуногих было абсолютно все равно. И не было ни одного человека, которому можно было бы сказать в тот момент: «Боже мой, я так устал и задолбался, что кажется, уже вовсе не хочу жить».
Одиночество, это когда ты есть, и тебя как будто нет.
Полет подвернулся вовремя. Отличная премия и еще лучшая страховка. Шанс на нормальную жизнь. Потом. Для меня самого, ну или для родных Это уж как получится. Хех
В любом случае, я был помощником Профессора и упросил взять с собой. Основное заданиеприсматривать за «оранжереей» бактерии, вирусные культуры, простейшие организмы, растения, птицы и крысыбудущий материал для внимательнейшего изучения после возвращения. Никто из остальных пафосных парней не стал бы заниматься такой ерундой, так чтодобро пожаловать на борт, стажер!
Флегматик отвечал за программное обеспечение, а ОТулза «железяки». Этот грубиян почти все время проводил в нижнем отсеке с двигателями, выбираясь оттуда только для коротких перекусов возле пищевого автомата. Но при совершенно отвратительном характере руки он все же имел золотые«шарманка» всю дорогу работала без нареканий.