А
улетев назад на материк, самолеты оставили на льду четверку папанинцев —
первую дрейфующую научно-исследовательскую экспедицию в Центральной Арктике.
Хотя с тех пор и прошло без малого четыре десятка лет, но, я думаю, нет у нас
человека, который не знал бы об этом подвиге, без преувеличения, открывшем новую
эпоху в полярных исследованиях человечества.
В наши дни полетом в те края никого не удивишь. Участник первой полюсной
экспедиции И. П. Мазурук садился на дрейфующих льдинах экспедиций СП («Северный
полюс») двести пятьдесят четыре раза! Да и сам счет таких дрейфующих арктических
экспедиций перевалил уже за два десятка. Впрочем, эта черта большого достижения
общеизвестна: научный подвиг лишь тогда может именоваться подвигом, когда
содержит в себе перспективу превращения в норму. Так было — так и будет: с
тем же космосом, например.
Но сейчас мне хочется вспомнить о другом. Только узнав о всех технических,
организационных и, если можно так выразиться, летно-тактических подробностях
полюсной экспедиции Шмидта, мы неожиданно для себя увидели, что «второй тур»
обсуждения книги Водопьянова был, в сущности, не чем иным, как вполне деловой и
притом предельно плодотворной всесоюзной научно-технической дискуссией.
Дискуссией, проведенной широко, в лучших традициях научной демократии (без
замораживающих заявлений о каких-нибудь «заранее одобренных» тезисах) и давшей
результат в виде конкретного, до деталей отработанного плана действий
экспедиции.
Книга, родившаяся из жизни, оказала обратное влияние на жизнь в такой явной
форме, что сомнения в справедливости классической схемы «книга и жизнь» не
оставалось.
Мне могут возразить, что рассказанное — частный случай, исключение.
Совершенно верно. Конечно же исключение! Я и начал с утверждения, давно ставшего
тривиальным, что жизнь всегда сложное самой совершенной схемы. Но история наук
свидетельствует: наиболее интересное зачастую лежит не в правилах, а как раз в
исключениях. Так оно получилось и на сей раз.
Говорят американские испытатели
Американские испытатели...
Впервые мы услышали их голос еще за несколько лет до войны. В русском
переводе вышла небольшая книжка новелл, которая так и называлась —
«Летчик-испытатель». Когда мы взяли ее в руки, автора уже не было в
живых — он погиб, испытывая новый самолет, который развалился в воздухе при
энергичном выводе из пикирования.
Летная, да и не только летная биография Джимми Коллинза — так звали
автора книги — складывалась очень неровно. Начав летать в годы, когда
профессия летчика была еще сравнительно редкой и каждый ее представитель ценился
достаточно высоко, он тем не менее на должности летчика-инструктора
военно-авиационного училища не удержался, да и вообще без работы не один месяц
походил. Нет сомнения, что определенную роль тут сыграли политические убеждения
Коллинза, который смолоду придерживался взглядов весьма прогрессивных и, еще
находясь в армии, осознал себя как коммунист. Вряд ли это могло особенно
привлечь к нему симпатии начальства.
В конечном счете, испробовав едва ли не все существующие разновидности летной
работы — вплоть до должности пилота частного самолета, — Коллинз
занялся (вернее, вынужден был заняться) тем, что стал испытывать на прочность
новые самолеты по договорам с различными авиационными фирмами. Здесь для
советского читателя, по-видимому, требуются некоторые комментарии. Мы привыкли,
что испытания нового самолета, от начала до конца, проводит, если этому не
помешали какие-то события экстраординарные, один и тот же летчик — так он и
называется: ведущий летчик-испытатель.