застает морально сломленного, опустившегося, спившегося человека, полностью
потерявшего свой командирский авторитет и все нити управления доверенной ему
частью. Кто виноват в этом? Сам ли он? Или командование, чересчур поздно
усвоившее, что «хороший драчун — это еще не боец и уж, понятное дело,
совсем не командир»?
Кстати, эта проблема — о месте командира в бою — не раз всплывает в
записках А. Г. Федорова. Видно, она не выходила у него из головы в течение всей
войны. Каким должен быть командир эскадрильи, полка, дивизии?
Конечно, хороший боец — это еще не командир.
Но и командир, если он не боец, — не командир. Особенно в авиации.
Прямо, «в лоб» Федоров эта положение нигде не формулирует, но показывает (и
доказывает) его на примерах таких людей, как И. С. Полбин, Ю. Н. Горбко, И. М.
Бецис, А. И. Соколов, П. И. Алимов, М. М. Воронков, как, наконец, сам автор
записок — боевой летчик и умный, решительный, грамотный командир.
С нескрываемой печалью — как и Емельяненко, и Кравцова — говорит
Федоров о потерях — неизбежных в боях и в то же время каждый раз по-новому
тяжких. «Счастье на войне, — пишет он, — ходит в обнимку с горечью и
печалью». В каждом погибшем он видит не только вырванного из строя бойца, но
прежде всего ушедшего из жизни человека. Когда погибает талантливый юноша Г.
Хуторов (тот самый Хуторов, который так точно сказал, что «шаблон плох везде, но
в полете — опасен смертельно»), Федоров с грустью замечает: «Теперь уж
никогда не услышим мы ни его мудрых советов, ни его новых стихов!» Стихи и
боевые советы автор книги с глубокой человечностью ставит рядом. В другом месте
Федоров характеризует отличного боевого летчика П. Дерюжкина прежде всего как
лиричного, скромного и ироничного человека. Именно эти свойства он, оказывается,
считает «ведущими» — всюду, в том числе и на войне.
Но совсем иначе, отнюдь не с эпической грустью, а с гневом, возмущением,
злостью говорится в книге о потерях, вызванных не жестокими законами войны, а
неспособностью или нежеланием людей, коим сие по штату положено, крепко подумать
прежде, чем отдавать боевой приказ.
Так рассказывает автор записок о разгроме дивизии самолетов ТБ-3,
легкомысленно и без всякой к тому необходимости перебазированной на полевые
прифронтовые площадки, где их и прикрыть-то с воздуха оказалось невозможно. «Это
был печальный итог просчета, допущенного командованием», — прямо говорит
Федоров.
К той же категории просчетов командования относит автор книги и свой
собственный вылет — в самом начале войны — по специальному заданию:
произвести аэрофотосъемку промышленных и военных объектов Москвы, чтобы оценить
надежность их маскировки.
— Зенитки и истребители получат оповещение, — заверили летчика
перед вылетом. — Полет будет безопасным.
Увы, в действительности все произошло иначе. Полет над Москвой оказался более
опасным, чем иной рейд по глубоким тылам противника. Федорова едва не сбили.
Почти три десятка опасных пробоин — итог этого, чудом не закончившегося
трагически полета. Оказалось, что предупреждение «не дошло».
В связи с этим вспоминается, как Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов в
своих записках «На службе военной» тоже рассказывает: вся зенитная артиллерия
ПВО Москвы однажды открыла огонь по двум своим, отправленным в столицу без
должного предупреждения самолетам.
Два сходных случая, описанные, так сказать, с различных точек зрения: из
кабины самолета и из кабинета начальника ПВО страны. Впрочем, есть все основания
полагать, что независимо от «точки зрения» обоим рассказчикам эти случаи особого
удовольствия не доставили...
Что делать! Умение воевать приобретается только в бою. Из книжек его не
почерпнешь.