Кадровый военный,
умом он понимал: бывают на войне положения, когда ее прожорливую глотку надо
заткнуть, поставив на карту жизни многих людей и даже существование целых
частей. Но одно дело каких-то там частей вообще, и совсем другое — своего,
родного, с таким трудом и ценой такой крови выведенного из отстающих в лучшие
полка...
И вылет состоялся!
39-й полк в плотном строю прошел бреющим — у самой земли — полетом
над ровной, заснеженной, безориентирной степью далеко за линию фронта.
Прорвавшись сквозь зенитный огонь к станции Чинушино, разгромил эшелоны
врага — и этим спас наших танкистов. Отбился от атак истребителей
противника. А затем дотянул, буквально на последних каплях горючего, до своей
территории и благополучно приземлился темной ночью на крохотном, совершенно не
приспособленном для посадки самолетов такого типа, передовом истребительном
аэродроме. Недаром в авиации говорят, что когда очень нужно — хороший
летчик и на пятачок сядет. Оказалось, весь 39-й полк целиком состоит из хороших
летчиков.
А их командир, так точно и умно проведший группу через все нагромождение
трудностей этого исключительного вылета, вылез после посадки из машины, сел на
снег и долго сидел неподвижно — его силы были исчерпаны до конца. И эта
прямо рассказанная подробность говорит больше любых пространных описаний того,
какой ценой дался полет его участникам...
* * *
Умный человек, выступая с литературным произведением, всегда предполагает,
что и читатель его умен. Такой подход никогда еще не подводил ни одного автора,
не подводит он и А. Федорова. Его наблюдения порождены событиями войны, но
вызванные ими авторские — а значит, и читательские — раздумья выходят
далеко за рамки одной лишь военной тематики. Вот Федоров обращается к
общеизвестному факту — большинство военных летчиков на вопрос о том, что
страшнее всего на войне, отвечают: «Оказаться под бомбежкой или штурмовкой на
земле!» Хотя, казалось бы, риск при этом меньше, чем в воздушном бою или при
пробивании зенитного огня.
Федоров дает психологически очень убедительное объяснение столь единодушному,
хотя и плохо подкрепленному статистикой, мнению летчиков. Все дело, говорит он,
«в отчаянном сознании невооруженности», «в личной беспомощности», которая хуже
самой лютой опасности, активно встреченной в воздухе, с штурвалом в руках.
Люди на войне — как настойчиво показывает автор — много и глубоко
думают . Думают, потому что иначе просто невозможно. Думают о тактических
приемах боевой работы и об освоении новой техники, о воспитании подчиненных и о
неясных до поры до времени планах начальства, о жизни оставленных в тылу родных
и о текущих подробностях собственного, по-военному не устроенного быта. Думают
даже о многом, казалось бы, уж совсем никакого отношения к войне не имеющем: так
автор записок как-то застал прославленного истребителя дважды Героя Советского
Союза В. А. Зайцева размышляющим о такой сугубо «штатской» категории, как...
превратности судьбы.
Люди — не роботы. И те, кто воевал и командовал особенно успешно,
добивались этого не одним «напором» (хотя, конечно, без него в бою обойтись тоже
невозможно), но прежде всего силой своего живого творческого интеллекта.
Автор пишет о виденном и пережитом на войне, нигде не корректируя истину. Он
прекрасно понимает, что правда — даже горькая — во всех отношениях (в
том числе и как средство воспитательное) сильнее «нас возвышающего обмана». И,
как всегда в жизни, правда эта слагается из переплетения многих далеко не
одноцветных обстоятельств.
Вот перед нами заслуженный боевой пилот, неплохо проявивший себя в небе
Испании. Федоров приезжает, чтобы сменить его на посту командира полка, и...