Так в чем же?
Мне кажется, что, скорее всего, тут могли сыграть определенную роль
внутренние мотивы, заставлявшие в каждом отдельном случае рассказчика
рассказывать, а слушателя (он же будущий автор книги) слушать и воспринимать
этот рассказ. Одно дело, когда в основе разговора лежала обоюдная потребность
товарищей по оружию к душевному общению — между боями или после боев, но
обязательно «для себя», без заранее сложившегося намерения написать об этом. И
совсем другое, когда собеседник автора, расположившись рассказывать, так прямо с
наивной прямолинейностью и начинал: «Слушай... Может быть, что из этого и на
карандашик возьмешь». Вот такая откровенная направленность «на карандашик», мне
думается, и могла вызвать к жизни страницы, в которых повествование если и не
превращалось в сухую протокольную запись (этого ни про один абзац в книге В.
Емельяненко не скажешь), то, во всяком случае, заметно теряло в глубине и силе.
* * *
...В гражданской позиции автора книги, вызывающей уважение и понимание
читателя, особое место занимает присущее ему остроразвитое чувство
справедливости . Еще в сравнительно недавние времена нам не раз
приходилось быть свидетелями того, как к этой, по самому существу своему сугубо
общественной, гражданской категории насильственно приклеивался ярлык так
называемого «абстрактного гуманизма». В. Емельяненко воспринимает справедливость
отнюдь не абстрактно, напротив — весьма конкретно. А потому не упускает
случая оценить или, вернее, представить читателю для самостоятельной оценки
каждую ситуацию, в которой справедливость торжествует либо, напротив,
попирается.
Вот инженер полка, обнаружив наконец хитрый, проявлявший себя только в
полете, но неуловимый на земле дефект мотора, бежит к заподозренному было в
ловкачестве летчику, чтобы подтвердить правоту последнего — совершить акт
справедливости... А вот история летчика Смирнова, участника беспримерного налета
двух (всего двух!) штурмовиков на станцию Малороссийскую, где они не только
уничтожили четыре эшелона с боевой техникой и боеприпасами врага, но и надолго
вывели всю станцию из строя. Этот вылет, положивший начало высокоэффективной
тактике «свободной охоты» штурмовиков, стал предметом специального приказа
Верховного Главнокомандования. Сам же Смирнов вскоре был сбит, попал в плен и
вернулся лишь после окончания войны. Свой рассказ об этом летчике В. Емельяненко
заканчивает словами: «...боевой награды за тот боевой вылет Смирнов так и не
получил».
А летчик Зангиев — ветеран полка, участник многих трудных, опасных и
притом весьма результативных вылетов — был поначалу включен в состав
участников предстоящего Парада Победы, однако... вскоре же из этого состава
отчислен: «был в плену и окружении»... Пишет о таких вещах В. Емельяненко так,
что чувствуется — горько ему рассказывать о них!
Но еще большей горечью полны те страницы книги, в которых говорится о
несчастьях непоправимых — о тяжелых потерях полка. Их набирается немало,
таких страниц. В самом конце книги автор приводит потрясающую цифру: «Наш полк
потерял за войну более двухсот летчиков и воздушных стрелков». Более двухсот!
Иными словами, в результате боевых потерь личный состав полка полностью сменился
несколько раз ! Но не в одной лишь цифре, пусть самой впечатляющей, дело.
Прочитав книгу, мы видим за этой цифрой не потери вообще, а потери конкретные,
потери людей хорошо нам знакомых, понятных, искренне полюбившихся — таких,
как Мосьпанов, Руденко, Артемов, Шамшурин, Зуб, Талыков, Аверьянов,
Бондаренко... Книга, написанная их другом и товарищем по оружию, — памятник
им...
На последних страницах повести автор вспоминает наказ своих однополчан: «Пиши
только правду!» — и добавляет: «Это прозвучало как боевое задание, когда не
спрашивают, хватит ли у тебя сил и умения выполнить его».