Да и сам он, по свидетельству своего
друга Леона Верта, в то время еще «не выработал в себе в отношении больших
проблем незыблемых, твердых, как металл, суждений, не подверженных никаким
изменениям температуры». И все же симпатии и антипатии Сент-Экзюпери сомнений не
вызывают: фразу, брошенную генералом Франко: «Здесь больше нет коммунистов», он
прямо называет чудовищной. «Я должен быть среди людей, рискующих своей шкурой,
перед которыми возникают чертовски неотложные проблемы, я должен погрузиться как
можно глубже в изрытую землю фронта, в человеческие переживания, делить их
судьбу...» — пишет Экзюпери о республиканцах, защитниках Мадрида. Он не
скрывает своего восхищения ими, своей тревоги за их судьбу. И заканчивает
размышления об Испании тех дней горькой фразой: «Меня мучает, что в каждом
человеке, быть может, убит Моцарт!»
Особый интерес для читателя представляют отрывки из писем Сент-Экзюпери,
которые Мижо щедро цитирует. И не потому только, что в этих письмах содержатся
драгоценные крупицы («жемчужины», — говорит биограф писателя) мыслей и
чувств Экзюпери. Его письма — явление литературное. Кстати, он и сам не
проводил четкой грани между литературой эпистолярной и любой другой: достаточно
сказать, что одно из его писем к матери на три четверти представляет собой...
отрывки из «Ночного полета», не вошедшие в окончательный текст. Между прочим,
оказывается, таких отрывков в распоряжении писателя должно было быть довольно
много. Мижо приводит на сей счет интересную цифру — сто сорок страниц
«Ночного полета» получились из четырехсот страниц первоначального текста в
рукописи! Вот она откуда, эта характерная для Сент-Экзюпери густота,
концентрированность письма!
Последние произведения Экзюпери написаны им в трагическое для Франции время,
после ее поражения в войне с фашистской Германией. В 1942 году в Нью-Йорке
выходит в свет книга «Военный летчик» — это, в сущности, и есть тот самый,
«категорически неприемлемый» для французского военного командования «рапорт», в
котором все трагические обстоятельства «странной войны» названы своими именами и
которого так опасался в своей характеристике капитана Сент-Экзюпери его
осторожный начальник, майор Алиас.
Мижо считает, что эта книга «и в особенности ее заключительные главы, ради
которых и было написано все произведение, лучше всего передают его
(Сент-Экзюпери. —М. Г. ) мысли и настроения в это время».
А мысли и настроения писателя — самые горькие. На фоне общей трагедии
всех французов — оккупации их родины — возникает множество осложнений
и разногласий среди французов, эмигрировавших за границу и очень по-разному
понимающих свой патриотический долг.
Сент-Экзюпери считал, что решать судьбу страны должен сам народ. Дело
эмиграции — не командовать французами, а служить им. «Мы не создаем
Францию. Мы лишь служим ей», — пишет этот аристократ по рождению и еще
недавно подчеркнуто аполитичный по убеждениям человек.
Многие из окружающих не понимали позицию Экзюпери и ложно толковали движущие
им мотивы. Нетрудно представить себе, какие моральные страдания он должен был от
этого испытывать. Но самым сильным ударом для него оказалось запрещение принять
личное участие в войне за освобождение своей родины в составе военно-воздушных
сил «Сражающейся Франции». Позднее, уже в 1943 году, на рапорте известного
французского летчика полковника Шассэна, сетующего, что летчик Сент-Экзюпери
оказался не у дел, де Голль — трудно сейчас сказать, из каких
соображений, — накладывает резолюцию: «И хорошо, что не у дел. Тут его и
оставить».
Но «оставить» Сент-Экзюпери не удается.