«О как! Подобрала меня Так кто мне навтыкал? Неужто те трое? Ладно, потом! Попёрло тебе, Кондрат! Счаз мы её!»
Благодарствую за помощь, хозяйка! говорить учтивости разбитым ртом оказалось не слишком удобно. Может, и убили бы, только не привык я, чтобы честну вдову при всём народе поносили, вот и вступился. Прости, что докука тебе от того вышла.
Ох, и трепло ты, мастер! женщина вошла в поле зрения Сучка. Не впервой, видать, бабам да девкам зубы заговаривать! Но всё равно, благодарствую!
Это кривое дерево в сук растёт, а мелкоев корень! мастер прикусил было язык, но поздно. Ежели чтообращайся!
Ещё один кобелина на мою голову! посмурнела хозяйка. В чём душа держится, а туда же! Тебя как звать-то?
Зовусь Сучком
А во Христе?
Раб божий Кондратий, плотник подмигнул тем глазом, что меньше пострадал. А тебя как по батюшке, красавица? Что Алёнойзнаю, а вот
Не больно ты на раба похож, серьёзно заметила Алёна. Отмесили, как тестов чём душа держится, живого места нетвстать не можешь, а уж к бабе подкатываешься!
На том и стоим, Алёна так как тебя всё же по батюшке? Сучок попытался встать.
А ну, лежи! Прыткий больно! прикрикнула хозяйка. Отдашь богу душу, а мне потом перед Корнеем отвечать? Хоть бы посмотрел, что без портов тут валяешься! Нашёл время корнем своим хвастаться! Будто я не баба
Приподнявшийся было плотник резво прилёг обратно. В его состоянии спорить с богатыршей ему совсем не улыбалось: он услышал в её словах то, что ему хотелось, а имя сотника пропустил мимо ушей.
«Корнем, говоришь, похвастаться? Ну, баба!»
Отчего ж не баба? Очень даже! улыбаться разбитыми губами было больно. Прям княгиня, токмо отчество своё всё никак мне, недостойному, открывать не желаешь. Аль обидел тебя чем?
Тьфу, трепло! Тимофеевна я! Алёна упёрла руки в боки. И откуда у вас, мужей, всё берётся? Тебя-то как по отчеству, мастер?
Епифановичем, медоточиво, сколько мог в своем нынешнем состоянии, пропел Сучок. Вот и познакомились, Алёна Тимофеевна!
Познакомились, Кондратий Епифанович, подхватила хозяйка и добавила: Полежи-ка тут, пока твою рубаху с портами в порядок не приведу. Ты ж мне крышу перекрыть подряжалсяне забыл?
Хоть сейчас! Сучок сделал вид, что собирается вскочить.
Куда?! Совсем сдурел?! брови Алёны угрожающе сошлись к переносице. Успеешь ещё елдой своей с крыши помахатьглядишь, облака разгонишь! Голова-то не кружится?
Нет, болит только.
Ещё бы не болелатри раза чуть мне тын не прошиб! Она нагнулась и сунула два растопыренных пальца к самому лицу мастера. Пальцев сколько?
Два!
В глазах не плывёт? Не мутит?
Нет.
Да, крепкий у тебя котелок, а сам вроде не дурень Бывает же с задумчивым видом произнесла Алёна. Отдыхай, витязь! Сейчас поесть принесу, коли тебя не мутит.
После еды жизнь заиграла перед Сучком новыми красками, и казались краски те исключительно приятными. Судите сами: насчёт поесть Алёна расстаралась, как для князя, портыне так сильно, как думалось мастеру, пострадавшие в драке, вернулись на тощий зад владельца, а рубаху хозяйка и вовсе выдала новую!
«Вот тебе и здрасьте! Это что ж, как жениха, рубахой одарила? Что, Кондрат, будешь перстнем да убором озадачиваться али подождёшь того, после чего тот убор дарят, а? А рубаха добрая, хоть и великоватаза дранку на крыше дороговато выходит. Чем отработаешь, Кондрат? А тем самым!»
Чего глазёнками заблестел маслянорубаху баба подарила? Алёна без труда прочла Сучковы мысли. Аж задницей заулыбался, кобелина! И где в тебе столько помещается?
Хошь покажу? Мастер блудливо подмигнул.
Да насмотрелась уже, когда тебя, беспамятного, из портов вытряхивала! ухмыльнулась женщина. Ты тогда отчего-то таким гоголем не ходилвсё пластом прилечь норовил. Может, тебя опять по темечку, чтоб присмирел?
«Ну, даёт баба! Не по её, так и женилку оторвёт напрочь! Ни за что не отступлюсь! Такая одна на тьму родится!»
А и приголубь, Алёна Тимофеевна! Хоть такая да ласка, а то совсем без руки женской зачах, отступать мастеру было уже некуда, да и не хотелось.
Совсем страха в тебе, знать, нету! покачала головой богатырша то ли с одобрением, то ли осуждающе. На-ка вот, лавку пока в божеский вид приведи! Не пущу сегодня на крышуне хватало ещё грех на душу брать! Завтра отработаешь! Чтоб тебе туда-сюда не бегать, у меня и переночуешь. На этой же лавке! строго добавила она. А пока в доме по хозяйству подсобишь, у меня работы много и спохватилась: Не хватятся тебя?
Не должны
Точно?
Но сказаться всё же надо.
Ладно, пошлю кого из соседских ребятишек предупредить. Вы у Корнея на подворье остановились?
Да, только про тебя-то что скажут?
Пусть завидуют, клуши! Не до них отмахнулась Алёна. Умные поймут, а до дур, в портах и без, мне дела нет. Ты работай, мастер Она развернулась, задев подолом Сучка, и выплыла из избы.
Едрит меня долотом! Ну, баба! выдохнул плотник и принялся за дело.
Работы нашлось немало: там подколотить, тут подстучать, здесь подтянутьхоть и не бедствовала вдова ратника, и оставшихся без кормильца в воинском селе не забывали, а всё ж без хозяйского глаза не то. Нет, лениться холопам Алёна не давала, дом и хозяйство держала в исправности, но мужской пригляд, как ни крути, нужен. Вот и занялся Сучок, незаметно для себя, мужским приглядом: тут подкрутим, там подтянем, здесь нажмём с пристрастием, да так втянулся, что самому понравилось. Как над своим трудилсядаже холопа, решившего прикинуться туповатым, поучил уму-разуму при помощи тумаков и пинков. И невдомёк было мастеру, что Алёна внимательно за ним наблюдает, примечает да направляет его кипучую деятельность в нужное ей русло.
День незаметно сменился серыми майскими сумерками, а Сучок всё хлопотал по хозяйству, не собираясь останавливаться.
Иди вечерять, мастер, ночь уж скоро! Монументальная фигура Алёны заняла собой весь дверной проём. Из-за её спины из избы пробивались робкие лучики света и умопомрачительные запахи съестного.
«Ох ты, ночь уже! Надо же, сам не заметил! Жра-а-а-ать охота И болит всёпомяли меня будьте-нате! Сейчас похлебать чего-нибудь и спа-а-ать С подушкой! Ну их, баб, к бесу!»
Иду, хозяйка! Кондратий отложил работу, сунул топор за пояс и поспешил к бочке с водойополоснуться.
За едой у хозяйки и работника завязалась беседа обо всём и ни о чём одновременно. Собеседники не отдавали себе отчёта, что испокон веку такие разговоры ведутся за семейным ужином. Правда, этот ужин не был семейнымпросто на обочине жизненной дороги встретились два, по сути, обездоленных и одиноких человека. Нет, и у Алёны, и у Сучка находилось с кем перемолвиться словом: у неё осталась родня разной степени близости, а у него артель, но вот главногобесконечно близкого человека, с которым хочется и должно делить и горе, и радость до самой смерти, хозяйку лишило вражеское оружие, а работниканеведомый мор. Оба давно смирились со своей потерей, научились жить с ней, даже начали забывать о том, чего на самом деле лишены.
В этот вечер им выпал шанс ненадолго об этом вспомнить. Алёнагроза ратнинских кумушек и «нянька» местного священника отца Михаила да Сучоксорви-голова, не боящийся ни бога, ни чёрта, в кои-то веки могли побыть просто мужчиной и женщиной. И в мыслях не держал артельный старшина Кондратий, что вместо плотской радости (которой по счету?) неожиданно найдет нечто большеето, что давно искать перестал.
Неизвестно, сколько бы вилась нить этого разговора, если б чёрт не дёрнул Сучка за язык:
А этот сосед твой, Бурей, ну силён, страхолюдина! Мастер от избытка чувств привстал с лавки. Эка он мной, ровно тряпкой, об тын хлобыстнул! Должок теперь за мной!
Верно, Кондрат, должок, Алёна подпёрла рукой щёку и посмотрела на Сучка с укоризной, но не тот, о котором ты сейчас подумал. Спас он тебя!
От чего это он меня спас?! возмущенно вскинулся плотник.
Смотрю я на тебя, Кондрат, и диву даюсь, продолжила Алёна тем же укоризненным тоном. Четвёртый десяток разменял, плешь отрастил, а ума не нажил. От смерти он тебя спас.