Ох! Изумлённо взлетели вверх брови Алёны.
От так-то! сплюнул Сучок.
ь! обалдело выдохнули товарищи битого витязя, разом бросаясь вперёд.
«Твою мать!»
Больше ничего мастер подумать не успелпришлось отмахиваться. Некоторое время это удавалось не без успеха, хотя по зубам и рёбрам прилетало крепкоратники не повторили ошибки своего бесславно битого товарища и отнеслись к прыткому плотнику со всей серьёзностью. Разница в умении и численное превосходство быстро сделали своё дело: кулак одного из них пробил защиту и со всей дури впечатался Сучку в душу, напрочь вышибая дыхание. В глазах у мастера поплыло, и тут второй ратник от всего сердца «пересчитал забор» во рту плотника. Тело Сучка, почти не управляемое головой, на одних инстинктах вяло попыталось отмахнуться.
Странно, но он не падал. Витязи, хотя и удивились такому упорству, тем не менее к милосердию расположены не были. Они хмыкнули, ухватили не по росту крепкого лысого коротышку и отправили в полёт стремительный, но недолгийаккурат до Алёниного тына.
Бухх, сдержанно отреагировал забор.
Ой! Изумленно прикрыла рот ладошкой Алёна.
Ц-ц, цыкнул зубом Бурей.
Вот так оно с борзыми! Сплюнул кровью из рассечённой губы и утёр русую бороду один из ратников. Пошли Никона поднимать!
Этому свербигузду ещё и добавить не мешало бы, отозвался его товарищ и хмуро посетовал: Всё у него не слава богуто поленом побьют, то плотником
Ратники подняли неразборчиво ругающегося и отсмаркивающего кровавые сопли друга, с издевательской тщательностью отряхнули на нём порты и рубаху, а когда тот твёрдо встал на ноги, ещё и махнули ему поясной поклон:
По здоровью ли, боярин? Блохи твоё боярство не одолевают ли? съязвил тот, что давеча звал товарища «поднимать Никона».
Да пошли вы все в сказать, куда именно, «битый поленом и плотником» не решился.
Мы-то пойдём, русобородый вновь сплюнул кровью, а ты чо?
А ничо! огрызнулся Никон.
А если «ничо», то двигай домой, потаскун, заржали его друзья.
Да иду я, иду
Вот и иди! русобородый глянул на товарища неласково и обернулся к хозяйке. Извиняй, Алёна!
Ладно, Елизар, чего с дурня взять, Алёна то ли удивленно, то ли осуждающе смотрела на встающего с земли Сучка.
Ну, мы пошли тогда Ратники неспешно повернулись к центру села. Но Сучок, о котором они уже и думать перестали, с таким завершением драки был совершенно не согласен.
Куда-а, б?! На яростный крик обернулись все.
Плотницкий старшина стоял возле забора, и видок у него был!.. Рожа, борода, драная рубаха и порты равномерно перемазаны кровью и землёй, под глазом здоровенный синяк, плешь в ссадинах, а в руке засапожник
Гыы! радостно подал голос Бурей.
Во, неугомонный! скорее весело, чем зло, ратники разом развернулись, охватывая Сучка с трёх сторон.
Уймитесь, дуроломы! рявкнула Алёна, делая шаг между своим незваным защитником и односельчанами.
Однако плотницкий старшина этого уже не видел. Бешенство мутной вонючей волной ударило в голову и едва не выплеснулось через уши. Сучок издал звук, сильно смахивающий на брачный рёв медведя, и ринулся на обидчиков, чуть не сбив по дороге Алёну.
Гневплохой помощник в драке. Особенно когда драться приходится с тремя опытными бойцами. В чём мастер немедленно и убедился: ратники в мгновение ока выбили из руки засапожник, от души настучали кулаками по различным частям плотницкого организма и снова отправили в полёт.
Бухх, сдержанно-удивлённо сказал забор, вновь встретившись с Сучковой плешью.
Всё! выдохнул русобородый. Угомонили! Но хорош, засранец!
Гыы! согласился Бурей.
Алёна не успела сказать ничего.
Сучок поднимался. Цепляясь за забор, харкая кровью, он всё же встал. Хотя мог бы и лежать. Целей своих плотницкий старшина добился: на Алёну своими подвигами впечатление произвёл, соперника побил, а то, что самому потом насовали досыта, так это даже лучшедержался против превосходящих сил достойно, в долгу не остался, а женщинам свойственна жалость, от которой, как известно, до любви всего ничего.
Вот только Сучку всё это было уже побоку. И Алёна тоже. Баба, занимавшая все его мысли до драки, как и причина, по которой он в эту драку ввязался, все отступило перед гневом и яростным желанием поквитаться за свое унижение. Такого сидящий в Кондратии зверь спускать не привык: или убей, или умридругого он не знал и знать не желал. Потому и встал. Да и за засапожник немного раньше схватился по той же причине.
Ну, ни хрена себе! присвистнул кто-то из ратников.
Сучок молча сплюнул кровью и вытянул из-за пояса топор. Крутанул его в руке. По тому, как крутанул, все понялиумеет. Не первый раз с топором против меча выходит. Толпа зевак насторожилась: дело приобретало серьезный оборот.
Ну, заморыш, сам напросился! Никон вытянул меч из ножен и в свою очередь прошелестел им в воздухе.
Мастер вдруг перебросил топор в левую руку, стряхнул с правой оторванный рукав и перебросил оружие обратно. И проделал это в одно мгновение. Русобородый присвистнул, но с места не двинулся.
Поединщики, медленно сближаясь, мелкими шажками пошли по кругу, стараясь поставить противника напротив солнца. Если у кого из зрителей и оставались сомнения в том, что поединок кончится кровью, и совсем необязательно наглого пришлого, то сейчас они точно рассеялисьсело воинское, и в таких вещах тут разбирались. Вот и Бурей разобрался.
Никто толком ничего не понял. Просто по месту начинающегося смертоубийства с рёвом пронёсся горбатый косматый смерч. Меч Никона отлетел шагов на пять, сам ратник свернулся клубочком в пыли, два его товарища внезапно присели отдохнуть, где стояли, а Сучок лишился топора и в третий раз взмыл в воздух.
Бухх, устало сказал забор, привычно здороваясь с плотницкой плешью.
Некоторое время на улице стояла тишина. Потом у ограды завозился русобородый. Алёна молча теребила кончик платка.
Надо ещё чего, соседка? осведомился Бурей, видать, наскучив молчанием.
Спасибо, дядька Серафим, я сама.
Ну, как знаешь!
Откуда ты на мою голову взялся, дурень бешеный?! Алёна недоумённо пожала плечами. И не бросишь теперь!
Потом сокрушённо вздохнула, одной рукой подхватила топор своего поверженного защитника, другой его самого и скрылась за калиткой.
Гыы! не то удивлённо, не то задумчиво произнес Бурей и полез через забор на своё подворьене идти же до ворот, в самом деле.
На улице, постанывая и матерясь, поднимались ратники.
Очнулся плотницкий старшина Кондратий Епифанович Сучок от тягостной головной боли.
«Етит меня долотомгде я? Башка-то как трещит И не помню ни хрена Гуляли? А с кем? Не с чего вроде Ой-ё!»
Похоже, «ой-ё» мастер произнёс вслух. Впрочем, в этом он был не уверен, а вот в то, что губы разбиты в блин, оставшиеся во рту зубы шатаются, левый глаз не желает открываться, а все косточки в теле, особенно рёбра, воют на разные голоса, уверовать пришлось.
«Я что, в мельничное колесо попал? Или меня обозом переехали? Кто ж мне так напихал-то? Главное, за что? И где я? Вроде с утра не пил»
Старшина попытался оглядеться одним глазом.
Лежал он в избе. На лавке. Под тулупчиком. И, похоже, без портов. Ну, без рубахи точно.
«Ну, хоть не в канаве В избе Но не в той, где нас поселили Припасом лекарским пахнетменя, похоже, обихаживали Кто? И дух тут не нашне артельный О! Бабой пахнет!
Я ж с тутошними из-за этой Алёны схватился! Помню, до железа дошло, а что потом? Это что ж, я у неё, что ли? А порты где? Дела-а»
Сучок, мучительно преодолевая сопротивление непослушного тела, заелозил рукой под тулупом, пытаясь определить, на нём ли столь важный предмет одеяния.
Очнулся, витязь? Не бойся, при тебе твоё хозяйствоне оторвали! Алёна, а это была именно она, по-своему истолковала Сучково шевеление. Лежи смирно! Мелкий, а дури на сотню хватит. С тремя ратниками схватился! А убили бы тебя?
Несмотря на свое бедственное положение, к которому не раз за свою жизнь дравшийся Сучок отнесся привычно равнодушно (ну, побили и побилизаживет, как на собаке, главное, как выяснилось, не зря), мастер решил не упускать того, что само падало в руки.