К танку метнулся расхристанный черный, словно вырезанный из картона силуэт, тут же башенка кокетливо по-птичьи повернулась и прошила бегущего струями пуль, черный картон, зеленые иглы, нет силуэта. А танчик рявкнул, дернулся с места и не пополз, как положено бы ему было делать, а весьма шустро застрекотал прямо в направлении лежащего тряпкой Паштета. Мертвая зона резко уменьшилась, теперь трассы неслись сантиметрах в 15 от земли, пару раз мелькнув почти у самого лица. Показалось, что пахнуло жженым волосом. Яркие, праздничные, невсамделишные какие-то, словно выстрелы из бластеров в "Звездных войнах", еще бы не знать, что опустятся ниже - и от лица останутся кровавые ошметья, перемешанные с осколками кости и крошеными зубами. Паштет вжался, как мог спиной, стараясь сплющиться, как камбала. Но земля под спиной была твердой, словно доска и размазаться в блин не вышло. И взгляд от шустрого танка оторвать не получалось, словно гипнотизировало мелькание просверкивающих узорчатых траков. Краем глаза увидел движение сбоку, с трудом глянул туда и в стробоскопическом освещении пулеметной стрельбы заметил два человеческих силуэта - маленький, изящный и большой, но какой-то сплющенный, смякший.
Танк притормозил, загромыхал куда-то в сторону из обоих стволов, слепя снопами рыжего огня, пляшущего, словно громадные бабочки, смотреть на пламя было больно, отвел взгляд, понял, что неподалеку молоденькая девчонка, оскалившись от нечеловеческой натуги, пытается оттащить в сторону здоровенного мужика, то ли сильно раненного, то ли уже мертвого. Охнул от нестерпимой жалости, когда чертов танчик с тяжеловесным изяществом крутанулся, словно танцор, и рванул прямо на несчастную пару. Налетел, заслонил собой, вертанулся полным кругом, вроде как влажно захрустело, но от стрельбы близкой уши уже работали странно, звон какой-то мешал точно слышать и танк сделал три полных оборота там, где только что хорошенькая медсестричка пыталась спасти чью-то простреленную жизнь.
И после этого неудержимо, как по рельсам, попер на Паштета. Только вот гусеницы теперь бликовали не слабо розовым или зеленоватым отсверком, а густым, ало-красным, мокрым.
Попаданец выдавил из себя какой-то недокрик и изо всех сил рванулся в сторону, заставляя ватное непослушное тело сделать хоть одно движение. Получилось!
Катанулся в сторону, отчаянно, на разрыв связок, дернул на четвереньках прочь, тут же воткнулся головой во что-то упругое, которое немилосердно отбросило в сторону, аж в шее что-то хрустнуло. Подхватился бежать и с трудом опомнился.
- Чертовы кошмары! - перевел дух, сердце колотилось где-то сразу под кадыком.
Мерзкие сны снились последнее время часто. Этот был как-то на особицу - очень уж реалистичный.
- Прямо как у старичка того - с запахами - подумал Паштет, медленно приходя в себя, сонная одурь еще мутила сознание. Понюхал воздух - мокрой травой пахло и в палатке, которую он поставил аккуратно метрах в трех от возможного места портала. Хорошо еще тогда догадался точно отметить то место, где возник очумелый Лёха в виде бравого летного старшины. Теперь ждал - появится портал, или нет. Компаньоны должны были вот-вот приехать, потому оставалось только сидеть, ждать и нервничать.
Из-за кризиса на берег озера перестали приезжать на тим-билдинги стаи офисного планктона, да и само это начинание усохло в той компании, где Лёха с Пашей работали, потому было тут малолюдно и спокойно.
Вытер ладошкой вспотевшее лицо, навел по возможности порядок в теснючей палатке, которую ехидный Хорь окрестил "великоватым рюкзаком". Места в ней и впрямь было мало, зато она совершенно не промокала, потому как брезент был пропитан чем-то хитрым, и была весьма аутентичной. Непромокаемость очень быстро показала другую свою сторону - отпотевала эта правнучка полевых шатров совершенно неприлично, но что поделаешь. за все платить надо.
В расстегнутый вход мутно сочился сероватый свет. Видно ночь кончалась уже, этакое наступало выморочное время, ни рыба, ни мясо. Бешено колотившееся сердце угомонилось, вернулось к обычному незаметному ритму. Пересохший рот тоже перестал беспокоить, кошмар отступил. Некоторое время Паша тупо думал о том, может ли сон быть вещим, больно уж на правду похож, разве что сейчас танчик этот показался странноватым, этакий гибрид из Ляйхттрактора с башней от пыцы один. Все-таки, наверное просто сон, раз такая нелепица в нем есть. Можно игнорировать, особенно если учесть, что удалось вывернуться из-под гусениц. Даже если и пророческий - финал остался открытым.
Глянул в просвет входа в палатку. Удивился, пригляделся и удивился снова.
- Странно, что не слыхал, как Хорь подъехал. Хорошо машину поставил, поодаль, и - как ни странно - а деликатный, будить меня не стал. Сам, наверное, в своем "Ведровере" спит как сурок. Ну, теперь дождаться Серегу - тот самоходом доберется - и можно ждать у моря погоды. Тут Паша усмехнулся, вспомнив, как старичок посоветовал взять с собой материалы по 20 съезду и по Хрущеву и просто оставить их по убытию с надежным человеком, пусть тот потом бандерольку спроворит в Москву с вырезками газет и коммунистическим приветом из будущего. Паштет тут же отзвонился приятелю-латнику и стал излагать эту идею, на что прямодушный Серега рассмеялся и чуточку свысока заявил, что он уже давно эту информационную бомбу припас, даже и пару настоящих газет того времени раздобыл как-то.
Полез к выходу из палатки, думая про то, почему Хорь не выключил габариты - тут на него наехать было некому. Высунул нос в прохладу из душноватого тепла брезентового укрытия и немного обалдел. Никакого "Ведровера" и близко не было. И габаритов не было. Он ошибся.
В трех метрах от палатки в воздухе неподвижно тлел желто-оранжевый огонек. Очень похожий на светлячка, только цвет иной. Вот тут Паштет проснулся окончательно. Вылупился на желтенькое пятнышко, протер глаза, недоверчиво глянул снова. Огонек никуда не делся.
- Охренеть, не встать! - растерянно выговорил попаданец. Он так долго ждал этого момента - и теперь по спине холодной волной прокатились мурашки озноба. Готовился, готовился - и не знал, что делать.
- Так, отставить панику! Ребятам надо позвонить, чтоб поторопились! - наконец оторвался Паштет от растерянного созерцания временного портала или черт его там знает, как называется эта хреновина. Оторопь сменилась лихорадочными и суетливыми действиями. Найти мобилу оказалось непросто, в палатке царил такой привычный для Паши кавардак, который был дополнительно перемешан в ходе убегания от танка. Нашел в конце концов, злясь на себя, что дрожат руки, что потряхивает всего, что вообще так разволновался.
Хотел ведь?
Хотел!
Так какого черта такая фейхоа трясучая происходит?
Хорь должен бы по расчету времени быть неподалеку, уже по эту сторону границы. Даже если и дрыхнет в своем шарабане, то все равно - и Паша быстро выбрал номер. Пять раз набирал и пять раз телефон бодро пикал длинными гудками и по истечении времени сбрасывал вызов. Дрыхнет крепко? Паша пробовал еще и еще, сначала ругаясь, потом уже достаточно жалобно упрашивая чертову зверюшку взять трубу, потом уже тупо, из чистого упрямства, как во время войны радисты вызывали отработавшие свой временной лимит группы разведки, самолеты или корабли. Заведомо зная, что чуда не будет, но надеясь.
Хорь так и не взял трубу. Тогда Паша принялся вызывать Серегу. И очень сильно удивился, когда бездушный женский голос механически сообщил, что абонент выключил телефон или находится вне зоны действия сети.
Вот ведь дьявольщина! Паштет аж испариной покрылся, несмотря на то, что вне палатки было весьма прохладно. Следующий час прошел в странном оцепенении, которое удалось стряхнуть не без труда. Поглядывая на "светляка" Павел снова стал наяривать на клавиатуре мобилы, впрочем с тем же нулевым результатом. Изнервничавшись, не нашел ничего лучшего, как позвонить общему приятелю - тому самому реконструктору, что пригласил в свое время Паштета на пострелушки и познакомил с Манлихером и Хорем заодно. Так звонил, словно спасения искал.
Но спасения не получилось. Бугуртщик, в отличие от пропавших компаньонов, ответил, хоть и не сразу.
- Как гавно я вас не слышал! Ты уху ешь, что звонишь в такую рань? - очень неприветливо спросил грубый латник. Паша мысленно охнул - это он полночи уже вьюна на сковородке изображает, а у нормальных-то людей самый сон.