Между тем, миновав Ильинку, сани выехали на Пожар. Площадь была полна: тут раскинулись торговые ряды. В воздухе плыли запахи свежеиспеченного хлеба, чеснока и жареных куропаток, которых готовили здесь же, на костре. Продавцы, притопывая от холода, расхваливали свой товар, а румяные бабы, бородатые мужики, оборванные дети толпами бродили между рядами, крича, споря, торгуясь.
Сани замедлились, а потом и вовсе остановились.
Что там? крикнул Телепнев вознице.
Кажись, драка, Василь Григорьич.
И в самом деле, два мужичка в тулупах азартно пинали бродягу в дырявом зипуне. Тот закрывался руками и верещал:
Больно же, ироды!
Ниче, тебе наука, вдругорядь не будешь воровать!
Ладно, нехристи, вмале попляшете! Вот выберут царя-батюшку, он вам живо покажет, как втридорога драть!
Эва, сказанул. Да бояре век промеж себя не договорятся, засмеялся стоящий у лотка старик.
Отпихнув нападавших, бедолага в зипуне торжественно поднял багровый от мороза палец:
Истинно, Царица Небесная послала ужо заступника нам! Надысь нашли на алтаре Успенском младенца с державою в руках и скипетром, и бысть ему царем!
Да ты почем, дурак, ведаешь?
А все про то сказывают, а иные и сами видали. А живет он в Кремле-городе, в палатах боярина Шереметева.
Уй, да слыхала я про того младенца, фыркнула толстая тетка в убрусе, да только не Богородицей он послан, а извергами-иноземцами, дабы Рюриковичев престол загрести да нас в латинство обратить.
И не иноземцами вовсе, а боярами нашими, которые из седмочисленных. Жалко им с властью-то расставаться.
«Чего только не болтают», усмехнулся про себя Телепнев, пока возница кнутом прокладывал дорогу.
Пять минут спустя сани миновали мост надо рвом, окружающим Кремль, и через широкие Никольские ворота прямиком направились к Житничной улице, где стояли палаты боярина Шереметева.
* * *
Здрав будь, боярин Федор Иванович!
О, Василь Григорьич, наконец-то, обрадовался Шереметев, поднимаясь. А я как раз отдыхаю. Проходи, садись. Марфа! Сбитня гостю горяченького!
Они уселись возле накрытого парчой стола. Холопы забегали, и через пять минут перед Телепневым стояли большая кружка с дымящимся сбитнем, плошка с патокой и вазочка с вареньем. Перекрестившись на иконы, Телепнев с видимым удовольствием втянул носом пряный запах горячего медового напитка.
Выгнав всех из горницы, Шереметев выжидательно взглянул на Василия Григорьевича:
Ну, сказывай, как съездил.
Да неча сказывать-то, Федор Иваныч, развел руками гость. Свою ферязь он оставил в сенях и теперь радовал глаз ярко-синим бархатным кафтаном с золотыми пуговицами. Не желает старица Марфа сынка свово на царство отдавать. Мы-де четырех царей за восемь годков извели, и Мишке, мол, она такой судьбы не желает.
Уговаривал ее? Дары мои отдал?
А то как же. Да она ни в какую, хоть кол на голове теши. Вот, грамотку тебе прислала.
Телепнев достал из-за пазухи помятый свиток и передал Федору Ивановичу.
«И молю тебя, батюшка мой, все свое могущество употреби, Шереметев бегал по строчкам глазами, бормоча под нос, дабы Мишу мово от сей участи отвести а уж я за тебя молюсь денно и нощно и за господина моего полоненного Федора Никитича а сынок мой молод и к державной доле не способный»
Наконец он откинул письмо и в сердцах плюнул:
Тьфу ты, вот упрямая баба! Уж чего, кажется, лучше, так нетпротивится.
И не говори, вздохнул Василий Григорьевич. Что ж теперь делать станем, а, Федор Иваныч? Для нас лучше Мишки-то Романова не сыскать.
А ничо. Я уж и с батюшкой его списался, обговорили, дескать, как только сын на царство встанет, так сразу его, Филарета, из полона-то и выкупит. А мы уж тут расстараемся, чтоб митрополиты его патриархом поставили, нам не впервой. Так что хочет инокиня Марфа Мишку благословить аль нет, никакого различия. Выберем его, и согласится, некуда ей деваться-то будет.
Добро, кивнул дьяк.
Шереметев отхлебнул сбитня и задумался. Минуты три гость и хозяин сидели молча, потом Телепнев осторожно спросил:
А скажи-ка, Федор Иваныч, чегой-то на Пожаре болтают про мальца, при тебе живущего? Мол, он будущий царь, Богородицей на Русь посланный.
Боярин удивленно вскинул брови.
Уже болтают? Скоренько. Тут, вишь, Василь Григорьич, какое дело: недавно в церкви Успения мальца нашли, прям под иконою Богоматери Владимирской. Я как раз у архимандрита Чудова был, у Аврамия, и князь Пожарский со мной. Обсуждали про Земский собор всякое ну, ты разумеешь. И тут прибегает ихний чернец да орет как оглашенный, дескать, Заступница Небесная царя послала. Ну, мы и пошли всем скопом поглядеть, а там и всамдель дитятя
Во-он оно что, удивленно протянул Телепнев. И впрямь, похоже, непростой ребетенок.
Оно конечно, не всякий день на алтаре мальцов-то находят.
И что ж, он у тебя?
Да, Василий Григорьич, здесь расположился.
И как, глянулся тебе? Не пужается?
Шереметев обреченно махнул рукой.
Да какое там. Шустрыйспасу нет, кого хошь расскучает. Весь день по палатам да по двору бегает, пришлось ему Сенькину шубейку отдать. Бывает, и в лари-сундуки заглядывает. А скажешь чегоорет.
Как бы вторым Иоанном Мучителем не оказался, вздохнул Телепнев, намазывая варенье на ржаную булку. А почто ты его взял?
Федор Иванович усмехнулся, глаза лукаво заблестели.
А ну как с Мишкой Романовым не выгорит у нас дело? Ну как мальца-то и выберут? Кто тогда при нем, малолетнем, за главного будет, а? То-то, воспитатель его да предстатель.
Хитрó, усмехнулся Телепнев. И впрямь поваден он нам, пока в летах-то несовершенных. Да только вряд ли Салтыковы обрадуются, коли их родню, Романовых, обойдут в царском выборе.
Ну, это так, на случай. Все ж Миша повыгоднее будет. Батюшка его у вора Тушинского в лагере патриаршествовал, значитца, мстить нам за то, что польского королевича на русский трон звали, царь не смогет. Опять же, я Романовымсродственник.
Оно конечно, но за младенца легше будет уговаривать, он вроде как ставленник Божий получается. Как звать-то его?
Петром. Нам с тобой, Василь Григорьич, что Миша, что Петяоба повадны. И надобно теперь учинить, чтоб других искателей державы случаем не выбрали. Разумеешь?
Сказывай, что придумал, усмехнулся Телепнев. Хорошо зная Шереметева, он ни на секунду не усомнился, что у того уже есть план.
Ну, гляди: среди Шуйских и Годуновых есть хотельщики, но их всурьез и обдумывать не будут, дабы не мстили они за загубленных царей-сродственников. Из Голицыных никого не осталось, Василий полонен вместе с Филаретом, Андрейка погиб, а Ивашка ни на что не годен. Ивана Романова да Черкасского не кликнут, у них сторонников мало. Сурьезные претендентыбоярин Иван Михалыч Воротынский и князь Куракин, вот против них бы что измыслить А боле прочих видится мне опасным князь Пожарский. Остальные-токто в седмочисленных боярах сидел, кто в Тушинском лагере, как Трубецкой, так что их бояться нам не след.
Н-да, Дмитрий Михалыч человек видный, спаситель отечества. Только я тебе, боярин, так скажу: коли ты извести его надумал, то мне с тобой не по пути. В венценосцы я князя Пожарского не хочу, но самолично ему в пояс кланялся, когда он Москву освободил. Он человек чести, а такие нашей земле нужны.
Что ты, Василий Григорьич, что ты, замахал руками Шереметев. Я вот что мыслю: надобно нам его именем грамотку написать. Шведам. Желает, мол, Москва в цари Карла, ихнего королевича. А коль на Земском соборе об этой грамотке кто случаем проведаетвот и будет Пожарскому тяжельче в венценосцы пробиться. Что скажешь?
Дельно, улыбнулся дьяк. За такое не накажут, а в душах сумления останутся. Вечерком самолично напишу да со своим человечком отправлю. И тотчас пошлю кого-нить грамотку-то перехватить.
Уговорились.
Шереметев от души обнял гостя. Тот потоптался, словно не мог решиться, но все же спросил:
Мальчонку-то покажешь, Федор Иваныч?
Дык пошли, секрету-то в том никакого нет.
Через несколько минут они уже входили в комнату Пьера, у двери которой мирно дремал посланник Пожарского. Мальчик тоже как будто спал, сложив ладошки под румяной щечкой. Хозяин с гостем тихо подошли к нему, и Шереметев прошептал: