Который час, Томаш? спохватился он. Никак полдень?
Четверть второго пополудни, ваше высочество.
Как? Генрих обратил встревоженный взгляд к окну: там голубело чистое августовское небо. Отчего же палят пушки? И, кажется, меня ожидает портретист
Я взял на себя смелость отменить его. Ваша матушка
Что?
Генрих замер, и сердце тоже замерло, а потом оглушительно и радостно стукнулось в грудную клетку, вторя последнему пушечному залпу.
Ее величество прибыли в Авьен полчаса назад, закончил Томаш, снимая со стула китель. И уже спрашивали о вас.
Генрих рывком поднялся с кушетки.
Так что же медлишь?
Пуговицы снова заскользили по лайковой коже перчаток, но на этот раз Генри нетерпеливо отвел руки камердинера, вскричав:
Сам! Я сам! Открой пока окна, тут невыносимо дышать, и ужасно тянет гарью!
Радостное возбуждение покалывало изнутри, к щекам приливал жар.
Отмени на сегодня все дела. Кучера вели отпустить, сегодня останусь дома. Мебель заменить и срочно! Нельзя, чтобы матушка увидела и растревожилась! Она отдыхает теперь?
Направилась в императорские конюшни, ваше высочество.
Томаш раздвинул портьеры, и ворвавшийся ветер принес запах акаций: Генрих с наслаждением вдохнул его полной грудью и заулыбался.
Узнаю ее величество. Должно быть, соскучилась по своей сноровистой липизанке Зизи.
Последняя пуговицау воротника, послушно и бойко скользнула в петличку. Вот, чего не хватало утром: укола морфия и радостной новости. И не было бы ни мигрени, ни мучительно тяжелого разговора с отцом, ни встречи с наглой баронессой, ни срыва
Солнце, перевалив через полдень, горело над крышами, облизывая их теплым золотистым языком. Небо синее-синее, глубокое, как крылья Morpho didius, как прогулочное платье ее величества, выделяющееся на фоне белых конюшен и бледно-желтого песка тренировочной площадки.
Не тяни! Не тяни! Отдай поводья!
Покрикивания старого Йоганна хорошо слышны в прозрачном воздухе. Сам старик, учивший еще маленького Генриха, грозил хлыстом и щурил слезящиеся глаза сквозь белую пыль, поднимаемую копытами лошадине менее старой, чем конюх, нагловатой, но подходящей для обучения. Сейчас в дамском седле напряженно восседала малышка Эржбет, а ее величество, облокотившись о перила загона, смеялась так звонко, беспечно и хорошо, что Генрих замер, не в силах сделать и шага.
Он видел лишь ее спинугибкий и стройный стан, обтянутый ярко-синим атласом. Темные локоны, убранные в высокую прическу и крупными завитками падающие на плечи: в волосах то вспыхивали, то гасли жемчужные искры.
Генрих страстно желал, чтобы она обернулась, но в то же время робел.
Они расстались на прошлое рождество, и с тех пор императрица странствовала беспрерывно: весну провела в Туруле, потом держала путь в Балию, к старшей дочери Ингрид, потомв Костальерское королевство, к средней Софье, оттудана острова. В редких письмах, пахнущих морской солью и магнолиями, рассказывала о собственном самочувствии и погоде, в конце сухо интересовалась делами семьи, и никогдаимперии.
Для Марии Стефании Эттингенской помпезный и шумный Авьен тоже казался золотой клеткой, из которой, однако, она находила возможность сбегать, а Генрихнет.
Хлыстом по крупу, ваше высочество! Не бойтесь! продолжал надрываться старик Йоганн. Кобыла упрямилась. Малышка Эржбет боязливо похлопывала кнутом по лоснящимся бокам.
Смелее, милая! императрица помахала дочери.
Игла ревности кольнула сердце. Генрих сжал зубы, чувствуя, как вслед за щеками загорелись уши. Наверное, со стороны он выглядел совершенно комично, когда стоял тутрастерянный, неловкий, пылающий, как рождественская свечка. Эржбет повернулась в его сторону и засмеялась.
Генрих! радостно крикнула она, нетерпеливо подпрыгивая в седле. Смотри, как я могу!
И выпустила поводья.
Почуяв свободу, кобылка потащила. Эржбет пискнула и взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие, ухватиться за ускользающие поводья, но успела лишь вцепиться лошади в шею. Кобылка дернула шкурой и перешла на рысь.
Оцепенение отпустило мгновенно. Генрих сорвался с места, хотя слишком хорошо понимал, что не успеет. Видел, как подол платья скользнул по мышастому боку, как старый Йоганн негромко крикнул:
В седло, ваше высочество! Держитесь! Скажите: ти-хо шаг!
Не договорил. Пискнув, Эржбет соскользнула в пыль. Шляпка закувыркалась, подхваченная ветром.
К калитке они с матушкой успели одновременно.
Генрих дернул сухие доски, раздался треск, а потом истеричный крик Марии Стефании:
Не трогай! Ради Бога!
Толкнув его плечом, императрица выбежала на площадку, подметая подолом песчаную муку. Генрих остановился, обидчиво раздувая ноздри, и только следил, как сестру с одной стороны поднимает Йоганн, с другойМария Стефания.
Эржбет, милая! Ты ушиблась?
Девочка подняла чистые, залитые слезами глаза.
Немного
И тут же спрятала лицо на груди матери, вздрагивая от тихого плача.
Прошу прощения, ваше величество! заговорил, оправдываясь, Йоганн. Шарлотта послушная кобылка, но порой бывает своенравной. Ее высочество достаточно уверенно держалась в седле, и я решил
Отныне решать буду я! нервно перебила Мария Стефания и поцеловала дочь в спутанную макушку. Не плачь, мое сердце Пусть у меня отобрали сына, но тебя я никому не отдам!
Ее беспокойный взгляд скользнул над плечом малышки Эржбет, на миг задержался на Генрихе по спине тотчас разлился зябкий холодок, и он небрежно оперся о загон и заметил:
Девочке необязательно учиться ездить верхом.
Вздор! ответила императрица. В семь лет я уже отлично держалась в седле, и очень рассчитываю, что Эржбет переймет мою страсть к верховой езде!
Она поднялась, опираясь на учтиво подставленную руку Йоганна и помогая подняться дочери, оттерла ее мокрые щечки.
Вот так, моя хорошая. Ты ведь продолжишь завтра, да?
Да, мамочка, отозвалась Эржбет, совсем не по-королевски шмыгнув носом. А ты не уедешь?
Нет, милая. Я останусь надолго, снова мягкий поцелуй в щеку, ласкающее прикосновение к волосам. Девочка потянулась, обняла императрицу за шею, и Генрих задержал дыхание.
С тех пор, как его отметил Господь, Генриху не позволялись объятия. О, это было настоящей пыткой, ведь матушка была красива, так красива и недоступна, что ондаже отчаянно того желая, не мог дотронуться до ее лица.
Подкожный огонь, подогретый ревностью и обидой, злобно куснул изнутри. Генрих прикрыл глаза, выравнивая дыхание.
Считай, золотой мальчик.
Один два четыре
Как в детстве велел учитель Гюнтер.
Эржбет окончательно повеселела и, опередив матушку, подбежала к брату.
Генрих, ты видел? Я ехала верхом! И махала тебе, а потом упала! Так здорово!
Девочка захлебывалась эмоциями, ее глаза восторженно сверкали, улыбкадо ушей. И ни следа слез.
Внутреннее пламя поворчало и улеглось.
Да ты настоящая всадница, и вся в матушку, улыбнулся Генрих, неосознанно протягивая руку, чтобы потрепать сестренку по волосам.
Генрих! испуганный окрик возвратил в реальность. Он уже и сам испугался неосторожности и спрятал руки за спину.
Я не причиню ей вреда, ответил, будто оправдываясь. Скажи, я разве когда-нибудь обижал тебя?
Не-а! протянула Эржбет. А покажи, как огоньки пляшут?
Только не здесь! Мария Стефания мягко отстранила Эржбет. Ступай с Йоганном, милая. Увидимся за ужином.
А ты не бросишь нас больше? встревоженно спросила малышка.
Нет, вымученно улыбнулась императрица. Обещаю.
Эржбет поверила. Как верил и Генрих, и его старшие сестрыдавно замужние и разъехавшиеся одна в Костальерское королевство, другаяв Балию, верили и всегда обманывались в ожиданиях.
Вы ведь не продержитесь более двух недель, с тоской заметил Генрих, наблюдая, как Йоганн уводит принцессу, а конюхи загоняют кобылку, явно повеселевшую после маленькой победы над всадницей.
Разве ты не рад меня видеть?
Приблизившись, матушка дотронулась до его лица. Генрих глубоко вздохнул, ощущая, как по телу прокатывается теплая дрожь.