Н-да постукиванье карандаша, упорствуем? Запираемся?
Он полез в ящики письменного стола и замешкался.
« Не родной, выдало тотчас напрягшееся подсознание, не родной кабинет!»
Мысленно отметил это как нечто важное. Пока не понимаю, но подсознательно жду подвоха.
Панкратов Егор Кузьмич, вытащив папку, начал он зачитывать, он же Конёк, Шломо, Два Процента
Происхождение этих прозвищ не расскажите? осведомился он многозначительно, вперив в меня суровый взгляд. Улыбаюсь ему безмятежно, хотя внутри далеко не сильно не
Итак он отложил бумаги, поставил руки на стол и сцепил кисти, опёршись о них подбородком. Короткая игра в молчанку, и полицейский поменял метод.
Что же вы, голубчик? Напрасно, напрасно он нацепил пенсне с простыми стёклышками, и стал похож на земского врача или учителя, под которых, очевидно, и решил мимикрировать, полиция, голубчик, призвана оберегать покой граждан!
Сделав интересующийся вид, услышал прямо-таки воркованье голубя перед голубкой, и
лишнево не наговорили, и слава Богу, флегматично сказал пожилой Иосиф Филиппович, грузно усаживаясь в пролётку напротив меня, дразнить полицию не следует, но помалкивать, покуда не приедет адвокаттактика самая правильная.
Владимир Алексеевич спохватился? поинтересовался я.
Да-с заулыбался адвокат, есть, знаете ли
Покосившись на извозчика, он замолк, и молчал так до самой редакции.
Слава Богу! обнял меня дядя Гиляй, крепко притиснув к животу, Мне когда сказали, што тебя полиция арестовала прямо на вокзале, я места себе
вошки, запоздало пискнул я.
А? Пустое, отмахнулся опекун, обнимая ещё раз, Всё равно в баню с дороги, там и поговорим.
В Сандунах взяли семейный нумер для спокойного разговора, и после помывки, в перерывах между заходами в парную, я с подробностями рассказывал об аресте. Владимир Алексеевич, знающий в лицо едва ли не всех полицейских Москвы, только хмурился, мрачнел, да дёргал себя за усы.
Дела, наконец сказал он тягуче, и замолк.
Это по закону у нас тишь, гладь и Божья благодать, отдуваясь после выпитого залпом квасу, сказал закутавшийся в простыню Иосиф Филиппович, погрузившись в воспоминания, Сравнить ежели с Британией, так мёд и медпо законам ежели. Смертная казньсобытие такое себе редкое, што Ну, не по пальцам, но десятки в год.
А вспомнить ежели, што у нас есть и репрессии внесудебные, то на Британию с её жестокостями уже и не шибко покиваешь, продолжил он после мрачной паузы, Для репрессий политических никаких законодательных основ у нас и нетути. А репрессии есть.
Сплошная натяжка законов на начальственное хотение, закончил за него дядя Гиляй, помрачневший и будто бы даже постаревший, самодержавное.
Вспомнились мне рассказы деревенских о том, как с артиллерией подавляют даже и не бунты, а просто волнения крестьянские. Как берут в штыки деревни, не оставляя в живых никого. Как стреляют, вешают без суда, даже упрощённого, неправедного, военно-полевого.
И никакой потом статистики, никаких циферок в отчётах. Простоумиротворение. Подавили волнение.
Вспомнилось и до озноба, до скрипа зубов, до
ненавижу!
Третья глава
Проводив Саньку в Училище, а Наденьку в гимназию, пошатался бесцельно по квартире, да и сдвинул решительно мебель в гостиной, освобождая место. Татьяна выглянула из кухни на шум, и завздыхала сочувственно, не став ничего говорить, вопреки обыкновению. Постояла этак, прижав руку с полотенцем к склонённому набок лицу, да и ушла тихохонько назад, чувствуя бабьим своим нутром нехорошее моё настроение.
Гоню мысли прочь изнурительной тренировкой на выносливость, поглядывая то и дело на часы. Не хочу даже, но шея будто сама вздёргивается, а глаза косятся на циферблат.
Время тянется застывающей смолой, и каждая минута кажется часом. Не выдержав, решительно остановил ходики, и сновафизические упражнения, чередуемые связками ударов, разрывающих воздух.
Представляю при ударах ненавистные рожикогда абстрактное нечто в орденоносных мундирах, а когда и вполне конкретные персоны. Вон городовой под окном или вовсеВеличеств и Высочеств всем скопом. И по рожамхолёным, упитанным, высокомерным, право имеющим которых знаю по продаваемым, навязываемым на улицах открыткамчуть не до разрыва связок, до боли в мышцах.
Вымотавшись едва ли не до отказа ног и обморока отусталости, сполоснулся вяло под душем и пожевал подсунутый Татьяной пирогнесомненно вкусный, но здесь и сейчас отдающий почему-то жёваной бумагой и ватой.
С-суки! Не домашний арест даже, а «постановление», которое попробуй ещё оспорь.
Это вроде как «отческое вразумление» и «нежелание портить судебными делами карьеру столь талантливому юноше», а на дележопа. Полная!
Не арест, а выглядываю в окно и вижу фигуру городового, дежурящего у двора. И дворник, при всей ево ко мне основанной на подарках симпатии, и уважении к Владимиру Алексеевичу, бдит! Потому как по сути низший полицейский чин, обязанный по закону надзирать, свистеть и не пущать, а не только говно конячье убирать, да метлой мести.
Выход из домасугубо через разрешение, выдаваемое в полицейской управе, притом каждый раззаново. Строго по нужде, которую необходимо доказывать в этой же управе.
Нарушать эти предписания без большой необходимости рискованно. Судебная, а главноевнесудебная репрессивная машина самодержавия перемелет меня голодным Молохом, выплюнув остатки. Все возможности есть.
Будь я совершеннолетним, мог бы просто раствориться в городе, и через границу да хотя бы в Австро-Венгрию. Габсбурги традиционно не ладят с Романовыми, привечая беглецов, тем паче денежных.
Пока я эмансипирован лишь частично, а несколько лет проводить на нелегальном положении или затевать сложные, дорогостоящие и де-факто безнадёжные судебные процессы из-за границы как-то не тянет.
Да и неприятности опекуну такой побег может доставить ни разу не шуточные. Несмотря на отсутствие судебных постановлений. Предписание! С-суки
Маетно, тошно и зло, а время ах да, ходики. Сверился с карманными, запустил часы в гостиной, да и сдвинул мебель обратно. Скоро Надя из гимназии придёт, Санька из Училища вернётся. Так-то он на месте обедает, но сейчас вроде как из солидарности и желания поддержать меня, приходит на обед домой.
На обед собрались всем домашние и ещё чуть-чуть сверху. Иосиф Филиппович, огрузнув устало на стуле, медленно ел, роняя слова.
Добиваемся суда, ложка отправляется в рот, обрамлённый седыми усами, несколько жевательных движений гласного и открытого.
Главное сейчас, пояснил дядя Гиляй супруге с дочкой, перевести дело из русла внесудебного в законодательное. Гласный открытый судто, что нам сейчас нужно. Выбить все эти подпорочки постановлений, сорвать оковы безсудных предписаний!
Все шансы, закивал адвокат, поймав вопросительный взгляд Марии Ивановны. Он пожевал губами и добавил с некоторым сомнением:
Не могу ручаться, но по всему выходит, што дело готовил покойный Трепов, он закрестился при упоминании покойника, а Надя, напротив, поджала гневно губы, сцепив демонстративно перед собой кисти рук. Ну, мать ей потом выскажет
Санька перекрестился с видом человека, узревшего своими глазами Божественное правосудие.
Сам, или в его канцелярии, Иосиф Филиппович еле заметно пожал плечами, и одними глазами показав Марии Ивановне на стоящую посреди стола супницу, и та, за неимением удалённой из гостиной Татьяны, поухаживала за ним, долив пару половничков, сказать уверенно не могу, да по сути и неважно. Заторопились, или из-за отсутствия должного контроля допустили ошибки на каких-то этапах, не суть.
На таран их брать, бухнул тяжко задумавшийся опекун, зажав по-мужицки ложку в кулаке, пока не спохватились. Суды, общественность, да даже
Он подёргал себя за ус.
даже и полиция, прозвучало без особой уверенности, Новая метла, так сказать да и неофициально могут да-с, могут, потому как не все
Опекун задумался, и на широкое лицо его выползла улыбка хулиганистого мальчишки, задумавшего какую-то нешутошную пакость.