Ась? тот заморгал красными глазками с воспалёнными опухшими веками без ресниц, пока до его пропитово мозга пробирались слова служителя.
Так ето Пантелеймон, в честь святителя, собрался наконец с мыслями мой духовитый сосед, а фамилия нет, да и откуда? Из простых мы, вашество. Из тех ворот, што и весь народ, хе-хе! Толька шта я из тех, што настеж с самово малолетству как распахнулися, так никогда щеколды и не имали, хе-хе!
Прозванье, повторил писарь равнодушно, не поднимая аккуратно стриженой головы, щедро смазанной бриолином.
Ето так когда выпить зовут, на любое откликнусь, хе-хе-хе! смешок дребезжащий, будто в баранье блеянье вплёлся перезвон сделанного детишками колокольчика из треснутой жести.
Прозванье, повторил писарь, поведя глазами на сторону. Городовой, стоявший в сторонке, сделал шаг, и с равнодушным выражением кирпичного цвета лица, всадил пудовый кулак в бок бродяжке. Кхекнув, тот начал было заваливаться, скривившись, но могучая рука дебелого служителя порядка подхватила за засаленный ворот, вздёрнув наверх.
Так бы и сразу х-хе по-людски, просипел побродяжка, держась за пострадавший бок, Жжонкой люди кличут, а когда и Опитым, на всё отзываюсь. Пью, стал быть, всё што горит, к-ха!
Имя, фамилие, прозванье, писарь подымает на меня равнодушные выцветшие глаза с красноватыми прожилками.
Панкратов Егор Кузьмич, мещанин города Трубчевска, што в Орловской губернии.
Прозванье? не поднимая головы.
Нет, или я о них не знаю, вру, и полицейские знают, што я вру, но облегчать им задачу не собираюсь.
Усадив меня на стуле и грозно шевельнув усами для острастки, городовой встаёт чуть в стороне, делая вид свирепый и не пущательный.
На фотоаппарат певуче просит полицейский фотограф, не моргать, сидеть смирно. Та-ак снято! Теперь стоя фотографию.
Послушно встаю к ростомеру, после чего следуют фотографиив шляпе и без. А сидя почему-то одна, без шляпы.
Пять футов, два дюйма, диктует служитель писарю, прикрывая зевоту рукой.
Бертильонаж, с прикосновениями нечистых пальцев к голове и лицу, замер аршином размаха членов.
На тумбу пжалте, тыкает пальцем-сосиской городовой в нужную сторону, обдав меня выхлопом копчёностей и водки, и я заступаю одной ногой на тумбу, изображая циркового слона, пока меряют мой размер обуви. Отпечатки пальцев, а точнее дажеладоней. Прижать к пропитанной чернилами губке, прижать к бумаге Служитель надавливает сверху на ладони, дабы отпечатки вышли возможно более чёткие. Ему откровенно скушно, казённая деловитость человека, навидавшегося всего и вся, не удивить ничем. Зево-ок
Поданная тряпка, смоченная в пахнущей скипидаром жидкости, помогает решить вопрос с чернилами на руках, и вежливо-равнодушные полицейские сопровождают меня в камеру. Широкий коридор, щедро выкрашенный шаровой краской, обитые железом массивные двери с маленькими окошечками, забранными решёткой. Лязганье замков и беззлобныйдля порядкатолчок в спину, и снова лязг засова, в этот раз за спиной.
Камера довольно-таки просторная, и неожиданно светлая. Напротив входа большое, давно не мытое окно под самым потолком, забранное частым переплётом и защищенное толстыми прутьями в клеточку. От двери до окна с обоих сторон широкие нары в один этаж, у самой двери параша без запахашто значит, недавно вынесенная и отмытая. С другой стороны от двериумывальник, ведро с чистой водой и эмалированная кружкаодна на всех.
А вообщепахнет, и крепенько, несмотря на ощутимый сквозняк от окна. Немытыми телами, больными зубами и желудками, нестиранной давно одеждой и перегаром, вонючими босыми ногами и сохнущими на решётке портянками. Запах трущоб и нищеты. Запах Российской Империи.
А хто ето такой в моём красивом пинджаке нарисовался? радостно оскалился гнилыми зубами опухший от беспрестанного пьянства здоровенный детина с длинными сальными волосами, свободно лежащими на жирных плечах. Привстав, он развёл руки
Никшни, утырок! пинок в поясницу опухлому, и тот, сделав несколько коротеньких шажочков, ушибается о соседние нары. А пинатель, улыбаясь искренне и дружески, уже соскакивает, протягивая мне руку.
Здаров, Конёк!
Здаров, Котяра!
Чуть вздёрнутая бровь, и ближайшие постояльцы спешно отодвигаются, освобождая место. Намётанным взглядом вижу, што самые серьёзные щуки в этом прудумы с Котярой. Прочиевовсе уж шушера мелкая, даром што арестов за каждым, как блох на худой собаке.
Усаживаюсь, не чинясь, смирившись внутренне с неизбежными вошками-блошками. А куда деваться?
Дык пошутил же, бубнит тихохонько забившийся в угол детина, потирая поясницу, так-то я смирён! Хто же знал
Никшни! прилетает ему лёгонький, такой себе воспитательный тычок в бок, Щитай, заново родился! Конёк, ён
Привычно абстрагируюсь от тихого шипенья в паре метров от меня. Личность моя на Хитровке по неведомой для меня причине легендировалась, обросла странноватыми слухами и стала совершенно самостоятельным явлением. Такие байки иногда слышу об самом себе, што глаза сами пучатся.
Херота какая-то, повернувшись спиной к прочим, отвечаю одними губами на немой вопрос друга, не успел с поезда сойти, как прямо на вокзале арестовали. Без объясненийза што, собственно.
Однако! на грани слышимости, но эмоциональный посыл такой, што чуть не литаврами гремит. Чуть сощурившись, Котяра погружается в размышления, поглаживая подбородок с редкой юношеской щетинкой.
Не, произносит он наконец, в душе не ебу Ах ты ж политика, ебёна мать! Ну точно, она!
Ага
Загрузившись основательно, обдумываю слова Котяры. А похоже ведь на правду, мать его ети! А это очень серьёзно, и очень для меня опасно.
В голову полезла вовсе уж чернота и пессимизм, што мне никак не нужно.
Сам-то каким ветром в здешние Палестины?
А Котяра поскучнел, наладили на переговоры меж нашими и вашими об небольшой, но интересной панаме, а там кипеж с поножовщиной.
Порезал ково?
А так! он дёрнул плечами, не желая углубляться в подробности, ну да я не настаиваю. Захочет выговориться, так и да, а на нет и спроса нет.
Сбив щелчком наглово таракана, взобравшевося на ногу, начал рассказывать о палестинских приключениях, щедро разбавляя быть байками на восточный лад. Поскольку дела эти ни разочка не тайные, то говорю в полный голос за ради развлечения обчества.
Живут же люди, воспользовавшись паузой в рассказе, мечтательно проговорил тщедушный молоденький фабричный, заметённый в участок за очередную драчку после запоя.
А тебе кто мешает? резонно заметил Котяра, Дети мал-мала дома сидят, аль старушка-мать плачет у окна, сыночку своево дожидаючись?
Скажешь тоже, робко улыбнулся фабричный, я из приютских, кто ж мине ждёт?
Тем более, хмыкнул Котяра.
Ага, фабричный нахмурился и явно задумался, кусая тонкие воспалённые губы мелкими острыми зубами, так значица, тёплышко?
Вся зимакак наш сентябрь, подтвердил я.
Ага, повторил паренёк, и замолк, жадно прислушиваясь к моим рассказам, покусывая губы и грызя костяшки пальцев.
Залязгала дверь, и на пороге появился рослый полицейский унтер, за которым в коридоре маячил мордатый ефрейтор с лицом, не искажённым самомалейшими признаками интеллекта.
Панкратов Егор, на выход!
а может, и действительно? услышал я, выходя, за-ради чево корячусь, если можно простокак птаха небесная, по южным краям?
Давешний коллежский секретарь рассматривал меня с нарочито равнодушным видом, постукивая карандашом по столу и надувая щёки. В углу кабинета разместился вытянувшийся в струнку зверообразный городовой низшего окладаиз новичков, судя по излишней манекенности и пученью глаз в мою сторону.
Ну-с полицейский офицер вперил в меня рыбий взгляд, приподняв правую бровь, будем говорить?
Говорите, снисходительно разрешил я, перекинув ногу на ногу, и рыбеглазый надул щёки, сдерживая гнев. Выпустив воздух, он откинулся на спинку скрипнувшего под ним стула.