Тебя же барыня оставляла нас сторожить? Вот так сторож, елки зеленые!
Коли б ты насильничать яе стал, я ба вмяшалась! А коль все ладком у девки с парнем идет, што путатца?
Я не могу на ней жениться, сказал Макс. Мне тут еще жить и врастать корнями в обще-ство, а при жене-мещанке со мной перестанут разговаривать. К тому же большой любви у меня к Лизе нет.
Видать шиш тя не больно донимат, усмехнулась Маланья. Тогда ладно, живи поманень-ку. С девкой тока этой не трись больши. Пущай себе жениха толковова ищет.
И вышла с кухни. Городецкий же стал было пить кофе, но тот показался ему таким невкус-ным, что он выплеснул его в помойное ведро.
Обедать он пошел в тот самый "Балчуг"в надежде, что встретит там толстячка-боровичка по фамилии Хохряков. Интуиция подсказывала ему, что бодрячок этот не прост и весьма много знает о замоскворецких воротилах, а может он и вхож к некоторым. По дороге он стал невольно вспоминать разговор с Маланьей, крутя головой. "Шиш" на самом деле его очень донимал, и он не раз едва удерживал себя от того, чтобы не прильнуть к кокетливой "Элиз". Останавливала его простая мысль: а что я буду делать с ней потом, после вакхана-лии? Она ведь не путана и к тому же моя деловая партнерша. Психанет после моего охла-ждения и бросит все к чертям! Я-то переживу и в другую авантюру пущусь, а ее благополу-чие накроется медным тазом. А девушка она замечательная, правильная Деньги у нее по-явятся, круг знакомых расширится да станет покачественнее и тогда в поле зрения обяза-тельно появится достойный ее любви мужчина. Будут, конечно, и обычные ловцы приданого, но она же не полная дура, сумеет поди отличить волка от агнца? С другой стороны, любовь слепа: сколько в истории и искусстве примеров безрассудной женской доверчивости По крайней мере, я тут буду уже не причем.
Глава двенадцатая. И снова Хохряков
Хохрякова он увидел сразу, как вошел в ресторан "Балчуга". Верный своей при-вычке тот сидел в кресле и читал перед обедом "Московские ведомости". Макс подошел и скромно сел на соседнее кресло, дожидаясь конца этой читки, но периферийное зрение за-москворецкого жителя оказалось острым.
Это опять вы, сударь! воскликнул толстячок. Извините, в этот раз я газету вам не уступ-лю, но только потому, что уже ее дочитываю.
Я не ради газеты сюда пришел, возразил Городецкий, а желая увидеть вас и поговорить.
Это чудо из чудес! опять воскликнул бодрячок. Высокообразованный дворянин ищет встречи с заурядным мещанином! Наверно, завтра пойдет ливень, и Москва-река выйдет из берегов.
Ваша экспрессиявот подлинное чудо, улыбнулся Максим. Ни один из моих новояв-ленных московских знакомых ей не обладает.
Но зачем я вам понадобился? удивился Хохряков.
Вы живете в средоточии столичного богатства, начал попаданец. Причем не мертвого капитала, воплощенного в хоромы, драгоценности и предметы искусства, а живого, подвиж-ного. А в силу своей исключительной живости вы наверняка знакомы со многими владель-цами этого богатства, то есть с замоскворецкими купцами.
Я знаю всех этих нуворишей, с апломбом подтвердил Хохряков, да вот беда: мало кто из них знает меня!
Это не так важно, заявил Городецкий. Позвольте мне угостить вас обедом, за которым вы расскажете мне о тех персонах, про которых захотите рассказать.
Витиевато вы подкатываете, рассмеялся абориген, но мне по нраву. Тем более что я люблю поговорить. Напомните мне ваше имя.
Максим Городецкий. Пробую стать литератором.
(Кое-кто может удивиться: почему было не назваться журналистом? "Молву" достаточно широко стали читать в Москве, а журналист Городецкий стал же почти звездой! Но в то-гдашних московских изданиях было не принято подписываться своей фамилией, все шифро-вались под псевдонимами. У Макса было аж три псевдонима: в разделе "Картины будущего" он подписывался как "Телегид", в "Психотипах" как "Психотерапевт", а в "Гороскопах" как "Прорицатель"простенько и сердито).
О-о! Это великолепно! возрадовался мещанин. Благодаря вам мои характеристики мос-ковских купцов наконец будут услышаны широкой публикой.
Только прошу, не слишком одиозные. У литераторов есть ценсоры, которые могут навсегда отбить охоту к сочинительству.
Одиозныеэто плохие видимо? Но можно чутка фамилии ведь изменить: вместо Хлудова написать Блудов, а вместо РахманинаАхманов
Кстати о фамилиях: напомните мне ваше имя и отчество
Илья Ефимович.
Я поступлю с фамилиями купцов по вашему способу, Илья Ефимович.
Тогда пойдемте за стол, пока еще есть места. Обещаю трюфели не заказывать.
Здесь разве есть трюфели?
Шутка это, шутка. Здесь даже устриц не бывает. Но гурьевскую кашу варят, от которой я не откажусь.
Тогда и я ее закажу: надо же наконец узнать, что это за каша
Ее варят из манкиэто такая редкая тонкая крупа из особых сортов пшеницы, пояснил Хохряков. На молоке с пенками.
Макс едва удержался, чтобы не расхохотаться: вот тебе и гурьевская каша, любимая еда им-ператоров! Потом спохватился: вдруг есть такой рецепт, при котором обычная манка стано-вится деликатесом?
Наконец заказанную кашу принесли (украшенную ломтиками апельсинов, изюмом и грецки-ми орехами) и Хохряков, благоговея, поднес ко рту первую ложку. Макс тоже попробовал: одну, вторую, обжегся и стал мельчить порции. Внутри каши оказались вкуснющие пенки, которые и составляли ее секрет. Наконец каша закончилась, Макс мысленно пожал плечами, а ублаготворенный Илья Ефимович начал витийствовать
Чего он только не порассказал о замоскворецких купцах! Максим, однако, слушал его избирательно: деловую информацию впитывал, а бытовую пропускал мимо ушейнабрался в свое время в пьесах Островского. Впрочем, одна история его покоробила: в ней речь шла о купце, жена которого нарожала за 20 лет 15 детей, а на шестнадцатых родах скончалась. Выжило 9 детей, в том числе пятеро сыновей, которые стали по очереди жениться. Купец больше в брак не вступал (дал зарок жене перед смертью), но после свадьбы стар-шего сына начал посылать его в длительные поездки. Сам же вызвал к себе его жену и скло-нил к прелюбодеянию. Об этом то ли никто не узнал, то ли сочли за благо промолчать, но все осталось шито-крыто. Невестка же как положено через год родила: то ли от мужа, то ли от свекра. Тут женился второй сын и история повторилась. То же было и с третьей невесткой и с четвертой. Но после пятой свадьбы купца нашли в петле, и домашние решили, что в нем проснулась совесть. Только лично Хохряков думает иначе
На прямой вопрос, чье купеческое семейство в Москве является самым авторитет-ным, Илья Ефимович сказал:
Куманины, конечно. У них и отец был городским головой и сын его, Константин Алексеич, а теперь на ту же должность прочат Валентина Алексеича. Есть еще Александр Алексеевич, служивший в Московском архиве МИДа, а теперь ведущий большую торговлю чаем. Все они и богаты и знатны уже (двое получили дворянство) и связи имеют преобширные как среди купечества, так и среди дворян.
Кто из них более отзывчив к людям?
Александр Алексеич, пожалуй. Он взял на кошт и воспитание своих племянников и племян-ниц после смерти свояка, Михаила Достоевского, бывшего врачом
А где его дом, не знаете?
Был на Ордынке, но уже несколько лет он переехал с семейством на Маросейку, в Старо-садский переулок
Что ж, было приятно с вами поговорить, Илья Ефимович. Надеюсь, мы еще встретимся, учтиво сказал Городецкий и пошел восвояси.
Глава тринадцатая. Купец новой формации
Желая предстать богачу как минимум опрятным, Макс посидел у чистильщика обуви и махнул лихачучерт с ними, с копейками, имидж дороже. Через полчаса лихач остановился перед обширным (14 окон по фасаду) трехэтажным домом где-то между Зарядьем и Чистыми прудами. Городецкий сошел на опрятную булыжную мостовую (видать дворника здесь стро-го обязывают держать марку) и двинулся к подъезду, достав из жилетки новенькую визитку, где элегантным почерком было написано: Максим Федорович Городецкий, потомственный дворянин, журналист газеты "Молва". Не успел он подойти к двери, как она открылась и на крыльцо вышел вышколенный привратник: без ливреи, но безукоризненно одетый. Молча поклонившись, он взял визитку, мельком на нее глянул и открыл дверь пошире, пропуская посетителя в небольшой вестибюль.