Сан Саныч замолчал, сигарета его потухла. Александр шумно сглотнул.
Идите вниз, Александр Дмитриевич,повысил голос редактор.Делайте, как скажет Нина, и будет шанс еще побегать наперегонки с ветром, обещаю. А тетрадь отдайте.
Он поднял руку ладонью вверх, но в этот момент тишину разорвал пронзительный крик.
Саша!
Эхо вскинулось и заметалось по каменному холлу, отражаясь от стен с каким-то дробным усилением. Они сорвались с места одновременно, в два прыжка пересекли зал к торцевому балкону и навалились на ограждение из прутьев.
Темноты уже не было в поминеуродливый фонтан ярко полыхал, превращенный тряпичной обмоткой в факел. В свете его огня картина сверху открывалась во всей полноте и ясности.
На верхней площадке лестницы стоял Солонина со своим приемником «Сокол». Дживан оседлал одну из тумб ограждения, а парой ступеней ниже столовский парень и бесцветный «мальчик» вдвоем удерживали Нину Ивановну, каждый со своей стороны, за руки и плечи одновременно, не давая ей поднимать голову.
Александр похолодел. Как это получилось? Она вышла искать его на улицу, не найдя в холле? Хотела спрятать копию?
Добрый вечер,приветливо поздоровался снизу Дживан, болтая ногами, как школьник.
Пиджака на нем уже не было, рукава рубашки были подвернуты до локтей, и огонь факела отражался от лезвия ножа, который он держал в руке. Обычный столовый нож. Свет на лезвии то вспыхивал, то гас, как сигналы азбуки Морзе.
Знаете такую песню, Александр Дмитриевич,продолжал Дживан,«Люди все спать должны, но не на работе»? А мы вот пока еще на работе вашими стараниями. Что скажете, уложимся в оставшиеся два часа протокола или играем в прятки дальше?
Отпустите ее,рявкнул Александр, перегнувшись через ограждение балкона настолько, насколько позволяла конструкция.Она ни при чем.
Да бросьте.Дживан подбросил нож в руке так, что лезвие указало прямо на собеседника.Я же говорил, что для нас единственный интересный объект здесьвы. Так что случайных людей тут нет, только очень важные для вас. Пряткиэто так, развлечение в процессе, чтобы форму не потерять, а то к обеду закончили бы. Но уж очень забавно за вами наблюдать, честное слово. Просто приключенческий роман ваших второгодников, с побегами, заговорами и гектографическими копиями. Где тетрадь?
Александр перехватил темный взгляд редактора, отвернулся от него и медленно поднял руку вверх, чтобы показать стоящим внизу дерматиновую обложку и целые листы.
Прекрасно.Острие ножа, точно стрелка компаса, развернулось в направлении Сан Саныча.Что скажете, уважаемый революционер-подпольщик? Возьмете инициативу в свои руки? Свидетелей достаточно, лучше момента для демонстрации лояльности не найти. Сделаете с полной отдачей и огонькоммы, возможно, даже поверим вам.
Александр опять посмотрел на редакторатот молчал, закусив губу. Тогда он сам развернул тетрадь на какой-то странице в середине и сунул ему в руку, но тот даже не опустил глаза на исписанные листы.
Дживан понимающе рассмеялся, махнул своим помощникам, те подвели Нину Ивановну поближе.
Помните, вы нам рассказывали о «тысяче порезов»?крикнул он, поднимаясь с парапета.Как думаете, их должна быть действительно тысяча или можно обойтись меньшим количеством? Например, десятью-пятнадцатью? Двадцатью? Пятью десятками?
Он ножом провел по лицу жертвы, от виска к щеке, и задержал его в уголке рта.
Сашка, уйди с балкона!успела крикнуть Нина Ивановна, и замолчала, потому что лезвие полоснуло ее по губе.
Алая струйка потекла на подбородок и дальше, на белый халат, распуская на нем красные лепестки. Против ожидания Дживана, наклонившего к ней голову, она больше не издала ни звука. Ни в первый раз, ни во второй, ни в третий.
Александр рывком развернул редактора за локоть к себе.
Вы сможете на это смотреть?
Нет,сквозь зубы ответил тот.Сволочи
Дживан внизу красноречиво постучал ножом по циферблату своих часов.
Они знают,прошептал Александр.Знают, что мы обаон запнулся, но не стал подбирать нужные слова, просто взял его за кисть и яростно толкнул руку вместе с тетрадью вверх:
Читайте. И точка.
Тишина наступила такая, что потрескивание тряпок в костре казалось оглушительными выстрелами. Никто не двигался и не разговаривал, все глаза были прикованы к плетеному стулу на балконе, куда опустился с тетрадью в руках Сан Саныч. В общем безмолвии шелест страниц, которые он переворачивал, был слышен предельно отчетливо. Александр зачем-то считал их количество про себя. При всех навыках скорочтения, о которых ходили легенды в издательстве, редактор читал его тетрадь будто нарочно втрое медленнее, чем обычно.
Вниз он старался не смотреть, боялся встретиться глазами с Ниной, потому что сейчас не выдержал бы ее взгляда. И следов на ее халате. Во всем виноват только он. А куда смотреть Хорошо бы на цветок, но отсюда его не видно. Чувствует ли он, что сейчас погаснет? Превратится в клейкую массу, лишенную корней и формы. Говорят, люди чувствуют свою смерть. Они с цветком связаны Почувствует ли это он сам? Во что превратится? В гасителя? Мерзкое, черное слово, в родстве с илом, грязью, болотным ядовитым газом. Его поставят на учет и когда-нибудь тоже вызовут в санаторий к кому-то следующему. Нет, этому никогда не бывать. Но как не бывать, когда даже Сан Саныч не избежал ни слежки, ни давления. Что с ним будет теперь, после того как он при всех отказался читать? Нина сказала, он знает, чем все это кончается. А чем? Нет даже вариантов. Тюрьмой? Расстрелом? Пожизненным заключением? Лагерем? Есть ли лагеря для таких, как Сан Саныч? И он сам? Должны быть. Дживаны нарочно придумают, чтобы там распоряжаться. Убить ведь просто, а можно пользу какую-то извлекать, забавляться, эксперименты ставить Какую работу он сам сможет выполнять после того? Надо же, как странно он это называет. Почти как Раскольников убийство называл. Сможет ли он после того говорить с людьми? Это ведь тоже убийство, пусть убивает не он, а его, но все-таки Которая сейчас страница была? Тридцатая? Тридцать первая? А, неважно И почему это никак не чувствуется? Неужели никаких признаков нет, что сейчас в организме происходит? Хотя о чем он, пока еще ничего не происходит, Сан Саныч еще читает. Потом, позже Это быстро будет? Мозг потеряет нужные связи, это не больно, в мозгу нет нервных окончаний. Что это будут за слова?.. Простит ли он когда-нибудь Александра за сорванный план? Могло ведь сработать. Найти читателя Почему это важно? Что было бы, найдись этот читатель? Он должен понять замысел, они должны поговорить, а дальше?
Что?
Что?
Pardonne-moi ce caprice d'enfantвдруг звучно пропел приемник в руках Солонины грассирующим женским голосом.Pardonne-moi, reviens moi comme avant
Александр вздрогнул. Началось?
Он торопливо перегнулся внизДживан с Солониной вытянули шеи в сторону кокона, их помощники отпустили Нину Ивановну, но она не воспользовалась этим, чтобы сбежать, продолжала стоять на месте, глядя туда же, куда и все. С балкона Александр не видел цветка, но видел, какие огромные у нее глаза на белом лице.
Белое
Не розовое.
Красноватое свечение на плитах исчезло, теперь на него не было даже намека, вся площадка перед корпусом была залита неоновым белым светом, какой бывает только на сцене от софитов. Ослепительным.
Судя по звукам, гигантский кокон, до этого спокойно стоявший на месте, сейчас дергался, как бумажный змей на привязи, но, в отличие от змея, его рывки были настолько мощными, что проволочные крепления выпадали со своих мест одно за другим. Кусты затрещали, каркас оторвался от земли. Белая сияющая громада обогнула здание и надвинулась на площадку, как исполинское привидение, сопровождаемое шквалистыми порывами ветра.
Александр поспешно обернулся к редактору, чтобы предупредить его и заставить уйти с балкона, но тот уже закрыл тетрадь и доставал сигарету из полупустой пачки, глядя в одну точку перед собой. Несколько секунд Александр растерянно наблюдал за тем, как раз за разом гаснет огонь зажигалки, а потом опять пришлось отвлечься: внизу началось что-то шумное и непонятноевся научная группа наперегонки стекала вниз по лестнице. Бежали они каждый сам по себе, некрасиво перемахивая через ступени, с большим отставанием катилась за ними подгоняемая ветром шляпа Солонины. Александр поискал глазами Нинуона шла навстречу цветку, неуверенно протянув к нему руку, а потом остановилась и, зажав себе рот ладонью, заплакала.