, мне плакать хотелось, так хорошо было… Луна светила… Не смогла я. Нет.., хоть поклясться.., не смогла я… Он и сделал, что хотел… И так шло еще три недели, пока он жил здесь… Я бы за ним на край света… А он уехал… Я-то не знала, что беременна… Узнала только через месяц…
И она так горько заплакала, что пришлось подождать, пока она успокоится.
Потом председатель снова обратился к ней, как священник, выслушивающий исповедь:
— Ну, продолжайте. Она снова заговорила:
— Когда я увидела, что беременна, так сказала об этом госпоже Буден, повитухе — вот она здесь, сама вам скажет; и я у ней спросила, как быть, если это случится без нее. А потом я стала шить приданое, работала каждый вечер, до часу ночи, а потом стала искать другое место, я знала, что мне откажут; но я хотела пробыть здесь до самых родов, чтобы сэкономить, — ведь у меня совсем нет денег, а они бы мне понадобились для малыша…
— Значит, вы не хотели его убивать?
— Ну конечно, нет, сударь!
— Так почему же убили?
— Вот как было дело. Случилось оно раньше, чем я думала. Схватило меня в кухне, когда я кончала мыть посуду. Господин Варамбо и госпожа Варамбо уже спали. Хоть и трудно было, поднялась я к себе, за перила держалась, потом легла на пол, чтоб не запачкать постели. Прошел, может, час, а может, два, а то и три; не знаю — так больно было. Я подталкивала его изо всех сил, почувствовала, что он вышел, и подняла его.
Право же, я была рада! Я сделала все, как сказала госпожа Буден, все! А потом положила его на свою кровать, да, да! А потом у меня вдруг опять началась боль, такая боль, что хоть помирай. Если б вы знали, что это такое, вы бы не стали рожать стольких, право! Я на колени упала, потом на спину, прямо на пол легла; и опять меня схватило; прошел еще час, а может, два, я одна лежу.., и вдруг выходит другой.., другой малыш.., двойня.., да.., двойня.., вот оно как! Я подняла его, как и первого, и положила на кровать, рядом с тем — двое их! Возможное ли это дело? Ну, скажите! Двое детей! У меня, когда я зарабатываю в месяц двадцать франков! Ну , возможное ли это дело? Один — да, это еще можно, если отказывать себе во всем.., но не двое же! Голова кругом пошла. Разве я знал”? Что мне было делать? Ну скажите!
Разве я знала! Вижу, приходит мне конец! Положила я на них подушку, себя не помня… Не могла я оставить двоих… И сама легла сверху. А потом всю ночь плакала и ворочалась, пока свет в окне не забрезжил; они, конечно, померли под подушкой. Тогда я взяла их, прижала к себе, спустилась по лестнице, в огород вышла, взяла у садовника лопату и закопала их в землю, глубоко-глубоко, одного — в одном месте, другого — в другом, не рядом, чтоб они не стали говорить о своей матери, если только маленькие покойники могут разговаривать… Я-то разве знаю?
А потом, в постели, мне стало так худо, что я уже не могла подняться. Позвали доктора — он все понял. Я правду сказала, господин судья. Делайте со мной, что хотите, я ко всему готова.
Присяжные то и дело сморкались, чтоб удержаться от слез. Женщины в зале плакали.
Председатель задал вопрос:
— В каком месте вы похоронили второго? Она спросила:
— А которого вы нашли?
— Да.., того.., который был в артишоках.
— Ну, так другой — в клубнике, возле колодца.
И она зарыдала так горько, что сердце разрывалось.
Девицу Розали Прюдан оправдали.